Жан-Кристоф Майо: «В отношениях мужчины и женщины самое страшное — скука. Жан-Кристоф Майо: «В отношениях мужчины и женщины самое страшное — скука Жан кристоф майо

У этой труппы связи с Россией исторические, старинные. Когда-то в княжестве Монако Сергей Дягилев разместил базу своей звездной антрепризы. После смерти импресарио труппа то распадалась на части, то объединялась снова, но в итоге появился «Русский балет Монте-Карло», где работал Леонид Мясин, хранивший дягилевские раритеты и создававший свои знаменитые спектакли. Потом игорные дома и автогонки одержали верх, и балет ушел в тень, хотя формально труппа существовала до начала 60-х. В 1985-м «детей Терпсихоры» взял под свой патронаж правящий дом Монако. Слово «русский» исключили из названия, набрали штат, и получилась официальная труппа Княжества Монако «Балет Монте-Карло». В начале 90-х принцесса Ганноверская Каролина пригласила в коллектив на должность арт-директора Жан-Кристофа Майо, за плечами которого уже был опыт солиста Гамбургского балета и руководителя театра в Туре. Сегодня здесь одна из самых обеспеченных европейских трупп. На протяжении двух десятилетий Майо, создатель своего авторского театра и друг принцессы Каролины, ставит спектакли только с артистами-единомышленниками, и они понимают его с полуслова. Международный дебют хореографа состоится в Большом театре, и о его подготовке мы расспросили самого Жан-Кристофа Майо.

культура: Каким образом Большому театру удалось Вас - домоседа - уговорить на постановку?
Майо: Не такой уж я и домосед, мы много гастролируем. Но сочиняю балеты я только в родном театре, тут Вы правы. А с Большим - Сергей Филин убеждал терпеливо. Он говорил со мной так, как я сам говорю с хореографами, когда хочу, чтобы они поставили в Монако. Предложил приезжать в Москву, знакомиться с труппой. Артисты Большого театра показали в Монте-Карло фрагменты «Лебединого озера»: я увидел их, они посмотрели, как работаю я. В какой-то момент подумал, что, может, и правда пора рискнуть и попробовать поставить что-то за пределами Монако. Предлагают-то Большой театр - фантастика! К тому же в России я чувствую себя хорошо, и мне ничего не навязывают - ставь, что пожелаешь.

культура: Почему пожелали «Укрощение строптивой»?
Майо: Для меня балет - искусство эротическое, а «Укрощение…» - самая сексуальная пьеса Шекспира, написанная с иронией, юмором и здоровой долей цинизма. Разговор об отношениях между мужчиной и женщиной мне близок.

культура: Вы несколько раз повторяли, что женщины сильнее мужчин. Действительно так считаете?
Майо: Да, хотя дамы по-прежнему нуждаются в нас.

культура: В этом шекспировском сюжете режиссеры часто выделяют тему эмансипации женщин.
Майо: Позиция женщины, к счастью, сильно изменилась. Но все-таки мачизм и преобладание мужского в обществе существуют. Мне хотелось показать, что все равно мужчины без женщин не могут. Они бегают за дамами, а не наоборот. Что такое отношения Петруччо и Катарины? Это отношения двух людей, не способных контролировать охватившую их страсть и желание. Они узнали любовь, которая сносит голову и не поддается разуму. В «Строптивой» вопрос не в том, как женщина становится послушной, а в том, как мужчина, в конце концов, готов все принять от женщины, если он влюблен. Тогда ей можно действительно все - мужчина становится слабым под воздействием женских чар.

культура: На репетиции Вы процитировали своего друга, который сокрушался: «Мы всегда мечтаем жениться на любовнице, но оказывается, что женились на своей жене». Не получится ли так же у Петруччо с Катариной?
Майо: Думаю, они не войдут в семейно-бытовую жвачку. В спектакле несколько влюбленных пар. Бьянка и Люченцио тоже любят друг друга, они красиво танцуют, мы видим их взаимную нежность. В финале же есть маленькая сцена чаепития: Люченцио подает Бьянке чашку, а она швыряет ее ему в лицо, потому что ей кажется, что чай плох. Вот тут-то мы и понимаем, что Люченцио уже с женой, а не с возлюбленной. А Петруччо и Катарина, покидая сцену, одновременно поднимают руки, чтобы дать друг другу шутливый пендель. И мне кажется, что в таких замечательных отношениях они проведут всю свою жизнь.

культура: В Ваших балетах часто присутствуют автобиографические мотивы. Есть ли они в «Укрощении…»?
Майо: Это немножко моя история - я влюблен в строптивую и живу с ней уже десять лет. Она меня укротила. Мы никогда не ссоримся и даже не спорим, но постоянно провоцируем друг друга. Такая игра в кошки-мышки, и она не дает скучать. В жизни мужчины и женщины скука - самое страшное. Можно раздражать друг друга, плохо себя вести, пребывать в эйфории, зазнаваться, пререкаться, но только не скучать.

культура: Бернис Коппьетерс, Ваша любимая балерина, жена и муза, сегодня работает с Вами в Большом…
Майо: Мне нужен помощник, знающий мою манеру работать. Мои-то артисты сразу понимают, что надо делать. Был такой случай. Один солист, с которым я репетировал впервые, танцевал ужасно. Я спросил: «Ты что, не можешь поднять ногу повыше?» Он ответил: «Конечно, могу, но я повторяю то, что показали Вы». Мои ноги уже не поднимаются так высоко, как пару десятилетий назад. Представляете, какой бы получился спектакль в Большом театре, если бы артисты копировали меня? На репетициях я импровизирую с исполнителями, и когда московские танцовщики видят, как я сочиняю движения с Бернис, и как она передает нюансы (это - самое трудное), им становится все понятно. То есть я уполномочил Бернис показывать то, что я хочу, и то, что я не смог сделать для нее раньше. Когда я начал работать с Бернис, ей было 23 года, и я хотел поставить «Укрощение строптивой», но не сложилось.

культура: Почему остановились на музыке Дмитрия Шостаковича?
Майо: О, сейчас я скажу нечто оригинальное: Шостакович - великий композитор. Его музыка - вселенная: богатая и разноцветная. В ней не только драматизм и страсти, но гротеск, сатира и ироничный взгляд на окружающее. По образованию я музыкант, и для меня исключительно музыка тянет за собой все чувства и эмоции. Музыка - сила, она диктует состояние. Часто привожу такой пример - простой, но внятный и доходчивый. Если от вас уходит любимая, и вы в опустевшем доме слушаете Адажиетто из «Пятой» Малера, то есть риск покончить с собой. Но если поставите диск Элвиса Пресли, то, скорее всего, вам захочется скорее завоевать какую-то другую женщину. Во всяком случае, возникнет желание что-то новое для себя открыть.

В Большом театре привыкли начальные репетиции проводить под рояль. Я же потребовал, чтобы сразу ставили диски - оркестровую фонограмму. Артисты должны слышать весь оркестр, полное звучание музыки. Тогда рождаются эмоции.

Шостакович выбран еще и потому, что я приехал в Россию и должен сделать шаг навстречу вашей стране. Русские чувствуют музыкальный мир Шостаковича, который близок и мне. Я взял фрагменты из разных произведений, но мне хочется, чтобы зритель забывал об этом и воспринимал музыку как единую партитуру. Не стоит угадывать: это из «Гамлета», «Короля Лира», Девятой симфонии. Я выстраивал драматургию, добивался, чтобы музыка звучала как единое целое, словно сам композитор написал ее для нашего спектакля.

культура: Художником по костюмам стал Ваш сын. Какие наряды искали?
Майо: Мне хочется, чтобы после спектакля люди думали не о танце, а о своей жизни. Поэтому костюмы должны быть похожи на те, что можно надеть сегодня и выйти на улицу. Но при этом в них должны чувствоваться театральность и легкость, дающая телу свободу. Танец ведь всего сказать не может, только то, что способно передать тело. Как говорил Баланчин - я могу показать, что эта женщина любит этого мужчину, но я не могу объяснить, что она - его теща.

культура: Общество «Друзья Большого балета» организовали в Бахрушинском музее встречу с Вами. Фразу Вашего ассистента: «Прежде, чем делать «Укрощение…» в Большом, нужно укротить сам Большой» публика встретила аплодисментами. В согласовании актерских составов, по-моему, укротить так и не удалось?
Майо: Меня сразу попросили определить второй и даже третий состав. Я долго сопротивлялся. Никогда не делаю два состава. Для меня хореография - это артист, а не набор движений. Катарина - это Катя Крысанова, а не роль, которую может повторить другой артист. Я пойму, что достиг результата, если сделаю такой балет, какой не смогу воспроизвести даже в своей труппе для своего зрителя.

культура: Кто он, Ваш зритель?
Майо: Люблю создавать спектакли для мужчины, что попал в театр, потому что должен сопровождать жену, а та пришла только потому, что дочь занимается балетом. И если супруги заинтересуются балетом, то я достиг результата. Дело, которым я занимаюсь, для меня удовольствие и игра.

культура: Второй состав все-таки появился…
Майо: Это было против шерсти. Нужно же учитывать особенности того места, где ты оказался - Большому необходимы несколько пар исполнителей. Когда друзья приглашают меня на ужин, где подают рыбу, а я ее не хочу, то все равно попробую. Надеюсь, второй состав будет тоже интересный, но для меня и на всю мою жизнь «Укрощение строптивой» в Большом - это Катя Крысанова, Владислав Лантратов, Оля Смирнова, Семен Чудин. С ними мы строили этот балет. Мы вместе отправились в путешествие длиною в 11 недель, и оно подходит к концу. Готовый спектакль уходит, он мне уже не принадлежит.

культура: Почему все-таки выстроенные роли нельзя станцевать другим?
Майо: Замечательная Катя Крысанова (даже странно, что я поначалу не видел в ней Катарины, она меня завоевывала) в одной из сцен целует Лантратова-Петруччо и выходит так, что мне хочется плакать - настолько она хрупкая и беззащитная. А через две секунды она же начинает драться. И в этом переходе она настоящая и естественная, потому что мы отталкивались от ее, Кати Крысановой, реакций и оценок. У другой балерины - иные характер, нрав, органика. И ей надо выстраивать все по-другому. Танец - это не набор па, для меня взгляд и прикосновения мизинцев - важная часть хореографии.

культура: Артисты Большого чем-нибудь удивили?
Майо: Я потрясен качеством их танца, энтузиазмом, любопытством, желанием работать. Они танцуют столько - и разных - балетов! Я в Монако отказываюсь иметь более 80 спектаклей в год, они же исполняют раза в три больше. Не представляю, как они это делают.

Нью-Йорк, 2017
Фотографии Нины Аловерт.

26 июля на сцене Линкольн-центра в Нью Йорке состоялась премьера балета Государственного академического Большого театра России “Укрощение строптивой” в постановке хореографа Жан-Кристофа Майо. О процессе создания спектакля, о выборе танцоров и создании музыки, об особенностях работы над балетом и своем уникальном подходе к артистам увлекательно, по-французски элегантно и с легкой перчинкой юмора рассказывает Жан-Кристоф Майо на пресс-конференции перед Премьерой спектакля.

“Укрощение строптивой”, финальная сцена. Нью-Йорк, 2017

Жан-Кристоф Майо: Я не особо люблю говорить о балете, так как балет нужно смотреть. Для меня всегда самое главное – это потрясающий опыт создания спектакля. До того, как я стал работать с “Большим театром”, я более 25 лет не делал постановок с другими труппами, кроме своей. И конечно, я был весьма впечатлен, как, наверно, любой хореограф, который сталкивается с компанией высшего уровня. Есть две причины почему я решил ставить “Укрощение строптивой” именно в Большом театре.

Жан-Кристоф Майо: Я не особо люблю говорить о балете, так как балет нужно смотреть

Когда вы не знаете культуру народа, вы в своих суждениях начинаете использовать клише. Примерно так: французы едят камамбер и багет. (Смеётся). Возможно я не прав, ведь я не так уж хорошо знаю Россию и русских, но…:

Во-первых, мне всегда казалось, что мальчики в Большом театре все такие суровые настоящие мужчины, а все девочки просто красавицы… Так что для меня Большой театр был достаточно очевидным выбором для постановки именно этого спектакля.

А вторая и очень важная причина в том, что я более 20 лет отработал с танцовщицей, которую очень люблю – Бернис Коппьетерс. Когда ей было 22 года, я пообщал ей, что когда-нибудь я поставлю “Укрощение строптивой” для нее, ведь она и есть этот образ. Вместе с ней мы поставили 45 балетов, и однажды она пришла ко мне и сказала: “Все, я прекращаю”. И как раз в этот момент мне предложили сделать постановку в “Большом театре”. Я сказал ей, что сделаю это для нее, потому что она будет моей ассистенткой. Таким образом, я буду ставить балет с ней. И вот мы сидим: Лантратов (Владислав Лантратов, исполнитель роли Петруччо, прим. ред), Катя, Майо и Коппетьерс. И мы занимались хореографией в отеле очень долго, разговаривали, общались.

В процессе постановки я много узнал нового о русском балете и русских. Я не могу говорить обо всех танцовщиках, только о тех, с кем я работал в Большом театре. Они совершенно другие. И процесс работы совершенно другой.

Когда мы начинали, все было нестабильно. Но должен признать, что состав, с которым я работал – это самые люксовые, высококлассные 25 танцоров театра. Я открыл для себя, что русские танцоры очень восприимчивы. Я думал, что они довольно закрытые, а они оказались восприимчивыми, и это очень трогательно. Они никогда не покажут тебе, что страдают, но это нужно понять. Они столько тебе отдают! Они очень глубокие личности. До этой постановки я думал, что они любят конфликты и специально стараются их создать, а я француз и конфликты не люблю, я избегаю конфликтов. Но, оказалось, это не так, и я открыл для себя потрясающих глубоких людей и приобрел замечательных друзей.

Важным было и то, что одной из особенностей танцоров Большого театра является их умение чувствовать театр. Работать с ними – нечто особенное, они очень щедрые, но работают совершенно иначе, по-другому, иногда это нелегко. Это примерно так же, как пытаться объяснить что-то человеку, с которым вы говорите на разных языках, и у тебя не хватает точных слов, которыми можно передать то, что чувствуешь и хочешь сказать. Но чем дольше на сцене этот балет, тем лучше мы с артистами понимаем друг друга, тем лучше они чувствуют, чего именно мне хотелось достичь в этом спектакле.

В 2011 году я стал присматриваться к артистам Большого театра, когда приезжал на концерт Беноа. Затем, когда я ставил свое “Лебединое озеро”, ко мне пришла сумасшедшая идея. За три дня до выступления я решил представить “Лебединое озеро” в интересном варианте. Первый акт в исполнении моей труппы с моей хореографией, второй, мистический акт должен был быть исполнен артистами “Большого театра” в традиционном ключе, а третий должен был стать чем-то сумасшедшим. Пуристы были совершенно шокированы, но мне это очень нравилось. Мне это дало возможность посмотреть на всех танцоров поближе.

Жан-Кристоф Майо: Но чем дольше на сцене этот балет, тем лучше мы с артистами понимаем друг друга, тем лучше они чувствуют, чего именно мне хотелось достичь в этом спектакле

Тогда-то я понял, что с Катериной (Екатерина Крысанова, исп. роли Катарины в балете “Укрощение строптивой”, прим. ред) будет тяжело, жестко. Она все время жаловалась на что-то, то свет не так стоял, то еще что-нибудь. Вот я и подумал, что с ней общаться вообще не стоит.

Потом у меня ушло два года на то, чтобы немножко узнать артистов поближе, но даже спустя это время, я все еще не знал, кто что будет танцевать. Потому что “Большой театр” – действительно большой, там более 200 танцоров, кого-то я и по сей день не знаю. Только в январе 2013 года мы начали работать над постановкой. Работали на протяжении 7 недель, потом два месяца перерыва и еще 6 недель работы. Между работой я еще приезжал в “Большой”, чтобы хотя бы пересечься с артистами взглядом, чтобы узнать друг друга получше.

Для меня ставить балет с танцорами – это то же самое, что сходить на ужин с людьми. Иногда за ужином встречаешь новых людей, но нужно твердо знать, что за столом не будет никого, кто может испортить тебе вечер. Нужно убедиться, что даже если они не знакомы, у них все равно есть что-то общее. А когда есть общее между людьми, обязательно все получится.

А сейчас хочу рассказать вам небольшую историю о том, как Катя получила главную роль. Когда я уже поехал в Москву ставить «Укрощение строптивой», я ничего ещё не решил об образе главной героини спектакля, единственное что было точно, – она будет рыжая и в зеленом платье, и что с ней будет сложно. (Смеётся)

Жан-Кристоф Майо: Уезжая в Большой, я ничего ещё не решил насчет образа главной героини спектакля, кроме того, что она будет рыжая и в зеленом платье, и что с ней будет сложно.

В первый репетиционный состав танцоров балета я Катю не взял. В Большом все занятые, возможно, она на тот момент танцевала какие-то другие большие роли, не помню. Но однажды ко мне подошла эта миниатюрная девочка и сказала, что хочет пройти у меня прослушивание. Я ответил, почему бы и нет. В конце концов, это очень трогательно, когда танцор к тебе сам подходит. На следующий день она пришла на прослушивание, не зная всего того, что я рассказал вам до этого. И вот она приходит: рыжая, в зеленой рубашке, с зелеными ресницами. Я решил, что это знак, за которым нужно следовать. Возможно, у меня свое видение, но мне нравится быть “изнасилованным” артистами, когда актеры “берут меня штурмом”. Я считаю, что невозможно быть хореографом, если ты закуклен в своем мире, а артисты у тебя остаются в стороне.

Я считаю, что хорошую хореографию невозможно создать без особой эмоциональной связи с танцорами. Казалось бы, если заменить артиста, хореография не изменится. Но для меня замена артиста может привести к тому, что хореография попросту исчезнет, не сможет существовать в другом исполнении. Принято считать, что роль открывает в человеке новые грани, о которых он раньше не подозревал. На мой взгляд, можно создать такие условия, в которых танцоры почувствуют себя достаточно комфортно и покажут больше, чем то, на что они были способны раньше. Но в человеке можно раскрыть лишь то, чему он сам захочет помочь проявиться. И я могу создавать такие условия. Я люблю работать в радостной обстановке, ненавижу страдания и не думаю, что они нужны.

Я думаю, Катя в “Укрощении строптивой” раскрылась более нежной и хрупкой девушкой, чем она сама себя считает. И Влад тоже.

Часто “Укрощение строптивой” ставят, как историю мачо. И мы никогда не узнаем, как к этому относился сам Шекспир. Но для меня очевидно, что это история двух исключительных людей, которые рядом с собой не приемлют заурядного партнера – “середняка”. Но главной идеей этой пьесы является любовь и возможность найти любовь для каждого человека. Каждый может найти свою пару, свою половинку, даже уродливый, плут или неблагополучный человек, и никого нельзя судить за выбор. Вот о чем для меня пьеса.

Жан-Кристоф Майо: Самое сложное говорить об искренности сюжета, о ясности результата, это можно обсуждать бесконечно, это субъективно, но я считаю, что есть что-то свежее в нашем балете и что-то, что напрямую проникает в сердца людей.

Я люблю работать над хореографией в балете, но не меньше я люблю работать над историей. На мое решение постановки “Укрощение строптивой” повлияло празднование 450 летия Шекспира. Я очень волновался перед показом “Укрощения строптивой” в Лондоне. Во-первых, это родина Шекспира. Во-вторых, хореографию воспринимают в каждой стране по-разному.

Самое сложное говорить об искренности сюжета, о ясности результата, это можно обсуждать бесконечно, это субъективно, но я считаю, что есть что-то свежее в нашем балете и что-то, что напрямую проникает в сердца людей. Не знаю, скромно ли так говорить, но это некая непосредственность. Показ в Лондоне прошёл с успехом, публика его хорошо приняла.

Меня всегда больше интересует зритель, который мало что понимает в танце. Потому что людей, которые разбираются в балете, не так много в зале – на каждом спектакле от силы сотня, если вам повезёт.

Сегодня мы можем использовать классическую балетную хореографию в абстрактных декорациях, рождая некую шуточную, ироничную постановку. Сила музыки и танцоры захватывают зрителя и подсознательно, языком тела, напоминают вам о важных вещах, о которых мы все знаем. Это чудесная химия, которую сложно объяснить.

Работая над новым балетом, я всегда вдохновляюсь артистами, поскольку они воплощают для меня те образы, которые я хотел бы видеть на сцене.

Решив работать с Большим, я решил использовать музыку Дмитрия Шостаковича для постановки, так как я знал, это будет близким для артистов по духу. Мне кажется, я прослушал все существующие записи Шостаковича. Музыка для меня – это высочайшее искусство. Мне кажется, ничто не вызывает больше эмоций, чем музыка.

Первое, что я сделал еще до постановки хореографии, это собрал музыкальную композицию спектакля, партитуру. На бумаге это выглядит довольно странно, сумбурно. Но я уверен, что ценность и богатство музыки Шестаковича в том, что он – один из тех композиторов, которые способны работать на совершенно разных уровнях. Будучи музыкантом сам, я понимал, что смогу скомбинировать его музыку так, чтобы она звучала будто специально написанная для этого балета. При этом я использовал очень много музыки, которую он писал для кино.

Жан-Кристоф Майо: Я не могу сидеть у себя в комнате и придумывать хореографию. Я должен быть в зале вместе с танцорами и музыкой, иначе не смогу придумать и шага.

Я не могу сидеть у себя в комнате и придумывать хореографию. Я должен быть в зале вместе с танцорами и музыкой, иначе не смогу придумать и шага. Музыка вызывает у меня эмоции и вдохновение. Работая над постановкой, я пытался соединить музыкальные произведения одно за другим, естественно, придерживаясь формальных канонов оркестра, структуры композиции и сохраняя эмоциональный баланс на протяжении всего произведения.

Иногда мне приходилось забывать о значении музыки для русских. Я знаю, что Шостакович – русский, но прежде всего, он композитор. Поэтому и француз может слушать музыку Шостаковича, не оценивая значения и смысла, который в нее заложен. В какой-то момент у меня даже возникли сомнения. Когда я использовал музыку симфонии, мне объясняли, что для русской культуры значит эта музыка и что с ней нельзя играть. Но вместо того, чтобы говорить о войне, я говорил о любви в музыке. Я уважаю музыку, я не люблю провокации.

Я чувствовал себя уверенно в том, что я делал. Я пришел к дирижеру и дал ему свой план. Он держал его три дня и вернул мне со словами: “Это именно то, что я мечтал когда-нибудь дирижировать”.

Я сказал, что ж, тогда давайте сделаем хорошую работу. И я думаю, это сработало и у нас получилось.

Жан-Кристоф Майо: Иногда мне приходилось забывать о значении музыки для русских. Шостакович – русский, но прежде всего, он композитор. Поэтому и француз может слушать музыку Шостаковича, не оценивая значения и смысла, который в нее заложен.

1977 г. - лауреат Международного юношеского конкурса «Приз Лозанны».
1992 г. - кавалер ордена «За заслуги в искусстве и литературе» (Франция).
1999 г. - офицер ордена «За заслуги в области культуры» Княжества Монако.
2002 г. - кавалер ордена Почётного легиона; Приз Нижинского на Танцевальном форуме Монако за лучший хореографический спектакль, приз итальянского журнала «Danza & Danza» («Красавица», 2001 г.).
2005 г. - кавалер ордена Святого Карла (Монако).
2008 г. - приз Международной ассоциации деятелей хореографии «Benois de la danse» (Москва) за постановку «Фауста» (2007 г.).
2010 г. - Premio Danza Валенсии (Испания).

Биография

Родился в 1960 г. в г. Туре (Франция). Учился танцу и игре на фортепиано в Национальной консерватории Тура (департамент Эндр и Луара) под руководством Алена Давена, затем (до 1977 г.) у Розеллы Хайтауэр в Международной школе танца в Каннах. В том же году был награжден Призом Международного юношеского конкурса в Лозанне, после чего поступил в труппу Гамбургского балета Джона Ноймайера, солистом которой являлся в течение последующих пяти лет, исполнял главные партии.

Несчастный случай заставил его оставить карьеру танцовщика. В 1983 г. вернулся в Тур, где стал хореографом и руководителем Большого театра балета Тура, впоследствии преобразованного в Национальный центр хореографии. Для этой труппы поставил свыше двадцати балетов. В 1985 г. учредил фестиваль «Le Chorégraphique».

В 1986 г. получает приглашение возобновить свой балет «Прощальная симфония» на музыку Й. Гайдна, которым в 1984 г. он сказал «последнее прости» Дж. Ноймайеру, для возрожденной тогда труппы Балет Монте-Карло. В 1987 г. ставит для этой труппы «Чудесный мандарин» Б. Бартока — балет, который ждал исключительный успех. В том же году ставит балет «Дитя и волшебство» на музыку одноименной оперы М. Равеля.

В сезоне 1992-93 гг. становится художественным советником Балета Монте-Карло, а в 1993 г. Её Королевское Высочество принцесса Ганноверская назначает его художественным руководителем. Труппа численностью пятьдесят человек под его руководством быстро прогрессировала в своем развитии и в настоящее время имеет заслуженную репутацию высокопрофессионального, творчески зрелого коллектива.

Поставил для Балета Монте-Карло следующие спектакли:

«Тема и четыре вариации» («Четыре темперамента») на музыку П. Хиндемита (с реминисценциями с балетом «Четыре темперамента» в постановке Дж. Баланчина)
«Черные чудовища» (1993 г.),
«Дом милый дом» на музыку Г. Горецкого (1994 г.)
«Где луна»/ «Dov’e la luna» на музыку А. Скрябина (1994 г.)
«Ubuhuha» на традиционную музыку Бурунди (1995 г.)
«К земле обетованной» на музыку Дж. Адамса (1995 г.)
«Концерт ангелов» на музыку И.С. Баха (1996 г.)
«Ромео и Джульетта» С. Прокофьева (1996 г.)
«Ректо версо» на музыку А. Шнитке (1997 г.)
«Остров» (1998 г.)
«Золушка» С. Прокофьева (1999 г.)
«Щелкунчик в цирке» (версия «Щелкунчика» П. Чайковского, 1999 г., в честь юбилея Князя Ренье III в Шапито Монако, вместившем 20 тысяч зрителей)
«Опус 40» на музыку М. Монк (2000 г.)
«Переплетения»/ «Entrelacs» (2000 г.)
«Око за око» на музыку А. Шнитке, А. Пярта, К. Джаррета (2001 г.)
«Красавица» (версия «Спящей красавицы» П. Чайковского, 2001 г.)
«Танец мужчин» на музыку С. Райха (2002 г.)
«От одного берега к другому берегу» на музыку Я. Мареса (2003 г.)
«Свадебка» И. Стравинского (2003 г.)
«Миниатюры» на музыку Р. Ласкано, И. Феделе, М. Маталона, Б. Мантовани, Ж. Пессона, А. Черы, М. Дюкре (2004 г.)
«Сон» на музыку Ф. Мендельсона-Бартольди, Д. Теруджи, Б. Майо (по мотивам пьесы «Сон в летнюю ночь» У. Шекспира, 2005 г.)
«Другая песнь I»/ «Altro Canto I» на музыку К. Монтеверди, Б. Марини, Дж. Дж. Капсбергера (2006 г.)
«Фауст» на музыку Ф. Листа и Ш. Гуно (2007 г.)
«Другая песнь II»/ «Altro Canto II» Б. Майо (2008 г.)
«Танец мужчин для женщин» на музыку С. Райха (2009 г.)
«Шехеразада» на музыку Н. Римского-Корсакова (2009 г., в «Дафнис и Хлоя» на музыку М. Равеля (2010 г., в рамках празднования столетия Русского балета)
«Опус 50» М. Моне (2011 г.)
«Озеро» (версия «Лебединого озера» П. Чайковского, с добавленной музыкой Б. Майо, 2011 г.)
«Хорео »/ Choré на музыку Дж. Кейджа, Я. Мареса, Б. Майо (2013 г., этой постановкой отметил 20-летие своего руководства труппой)
«Щелкунчик-компани» на музыку П. Чайковского и Б. Майо (2013 г., история труппы - к 20-летию сотрудничества с ней)

Майо - неизменно в процессе создания нового хореографического языка, ибо он хочет по-новому «перечитать» великие сюжетные балеты и продемонстрировать свой способ абстрактного хореографического мышления. Такой подход прославил его имя в мировой прессе. Он одержим развитием своей труппы. Всегда открыт для сотрудничества с другими творцами и ежегодно приглашает в Монако интересных хореографов, в то же время предоставляя возможность проявить себя на этой сцене и молодым артистам-хореографам.

Прекрасный импульс к творчеству ему дают яркие индивидуальности, которые он собирает и пестует в своей труппе, желая дать им возможность раскрыться еще ярче и проявить мастерство еще более зрелое. Это стремление привело к созданию в 2000 г. Танцевального форума Монако - фестиваля, вскоре приобретшего широкую международную известность.

Балет Монте-Карло по шесть месяцев в году проводит на гастролях, что также является следствием продуманной политики Майо. Труппа объехала практически весь мир (выступала в Лондоне, Париже, Нью-Йорке, Мадриде, Лиссабоне, Сеуле, Гонконге, Каире, Сан-Паулу, Рио-де-Жанейро, Брюсселе, Токио, Мехико, Пекине, Шанхае), и везде и она, и ее руководитель получили самое высокое признание.

Жан-Кристоф Майо - желанный гость в любой балетной труппе мира. Только за последние годы он поставил ряд своих знаменитых спектаклей (в том числе балеты «Ромео и Джульетта» и «Золушка») - в Большом балете Канады (Монреаль), Королевском Шведском балете (Стокгольм), Балете Эссена (Германия), Тихоокеанском северо-западном балете (США, Сиэтл), Национальном балете Кореи (Сеул), Штутгартском балете (Германия), Королевском Датском балете (Копенгаген), балете Большого театра Женевы, Американском театре балета (АБТ), труппе Балет Бежара в Лозанне.

В 2007 г. поставил в Государственном театре Висбадена оперу «Фауст» Ш. Гуно, в 2009 г. - «Норму» В. Беллини в Опере Монте-Карло. В 2007 г. поставил свой первый фильм-балет «Золушка», затем, осенью 2008 г., - фильм-балет «Сон».

В 2011 г. в балетной жизни Монако произошло очень важное событие. Объединились труппа, фестиваль и учебное заведение, а именно: Балет Монте-Карло, Танцевальный форум Монако и Академия танца им. княгини Грейс. Под патронатом Её Высочества принцессы Ганноверской и под руководством Жана-Кристофа Майо, который, таким образом, получил еще больше возможностей для воплощения своих стремлений.

Фото Карла Лагерфельда

Распечатать

Все, что происходит в Театре балета Монте-Карло, кажется нам важным и близким – ведь им руководит Жан-Кристоф Майо, хореограф, которого мы полюбили с первого взгляда, увидев еще в 2012 году его балет «Дафнис и Хлоя». Потом он поставил «Укрощение строптивой» в Большом театре, а в этом сезоне показал нам «Золушку» (в Петербурге) и «Красавицу» (в Москве). Жан-Кристоф – интереснейшая личность и обаятельный человек. В интервью Ольге Русановой он рассказал о своем интересе к бессюжетным балетам, Мариусе Петипа и о том, что такое быть хореографом в маленьком Монако.

Абстракция – жизнь?

Публика хорошо знает мои сюжетные балеты, и это, действительно, важная часть моего творчества. Но я также получаю огромное удовольствие от создания движений в чистом виде, которые связаны с музыкой. Да, это искусство вроде бы абстрактное, но я не верю, что существует что-либо совершенно абстрактное, так как все, что делает человек, несет какую-то эмоцию, чувство. К тому же я люблю исследовать вот эту очень специфическую связь между движением и музыкой. И когда мне не надо придерживаться сюжета, я могу быть более смелым, даже идти на риск в исследовании хореографии. Это своеобразная лаборатория, которая увлекает меня. И это тоже важная часть моей работы, может быть, меньше известная, но в ней, если хотите, и заключена сущность балета, движения как такового.

Мой последний балет «Абстракция/жизнь» создан на музыку совершенно новую – виолончельный концерт французского композитора Брюно Мантовани под названием «Абстракция». Это очень большая партитура – почти 50 минут, и меня вдохновляет идея совместной работы с композитором.

Конечно, мне нравилось работать и с музыкой Шостаковича – я имею в виду балет «Укрощение строптивой», когда из его произведений я как бы создавал новую партитуру для балета, в реальности не существовавшего. Но все-таки когда композитор сочиняет специально для меня – это совсем другое дело. Тем более что нынешний балетныйвечер складывается из двух частей – в первой части идет балет Джорджа Баланчина на музыку Скрипичного концерта Стравинского. Напомню фразу Баланчина: «Я стараюсь слушать танец и видеть музыку». Вот и я вслед за Баланчиным хочу сделать музыку как будто видимой. Часто современная музыка сложна для восприятия сама по себе. А танец, движение дают возможность как бы «оживить» ее, сделать более естественной для восприятия. В этот момент ведь действительно происходит ка­кое-­то чудо… Вообще я как хореограф всегда сочиняю танец вместе с музыкой, не мыслю без нее ни одного шага, ни одного движения, потому что, на мой взгляд, музыка – это искусство высшего порядка, всегда обращенное к эмоциям, даже если она сложная, непонятная. И именно танец, движение тела может донести эту эмоцию, как бы рассказать ее, и это, согласитесь, трогает.

И еще. Художник должен быть свидетелем времени, в котором он живет, давать информацию о реальном мире. Я говорил об этом с автором Концерта Брюно Мантовани. Музыка его ведь порой слишком сложная, жесткая, как вы слышали. Он сказал: «В XX веке и тем более сегодня – жестокость повсюду. Мир растет, людей становится все больше. Много страхов, вопросов, растерянности… Я не могу писать музыку нежную, мягкую, я должен отражать реальность».

Петипа, Дягилев и Инстаграм

Петипа – это нечто исключительное, особенное, уникальное. Тогда не было других хореографов, подобных ему. Я думаю, он – один из первых, у кого была концепция танца как самодостаточного языка, к которому ничего не нужно придумывать, добавлять. Собственно балета в его случае вполне достаточно, чтобы построить спектакль.

Почему мы по сей день говорим о Петипа? – Потому что он в основе всего, что является балетом. Никто сегодня не был бы там, где он находится, если бы не то, что сделал Петипа. Он – начальный пункт, старт знаний о балете, которые у нас сегодня есть. И раз он перешагнул через годы, века, поколения, значит, что он был чем-то очень важным, и это очевидно.

И сегодня мы по-прежнему, создавая большой сюжетный балет, думаем о «Лебедином озере», потому что это фундамент классического балета, на который опирается каждый хорео­граф. Это была первая такая база, на которой можно строить дальше новую концепцию, новый стиль мышления, новые идеи. В то время не было видео, кино, у нас была только эта весьма специ­фическая способность танца перенести через время, через поколения это знание.

Ну и еще явление Петипа интересно как пример взаимопроникновения культур. Его балеты показывают в течение многих лет, что танец – отличная основа для коммуникации в международном масштабе, потому что это наш общий язык. Когда я пришел в Большой театр и работал с солистами труппы, я не мог не думать о Петипа, о том, как этот французский парень приехал из Марселя в Россию и, встретившись с русской культурой, русскими танцовщиками, постарался соединить обе культуры.

Это очень важно помнить, особенно сегодня, потому что различия культур мало-помалу исчезают. Мы все больше переплавляемся друг в друга, смешиваемся. Казалось бы, еще совсем недавно, если мы по 5–6 лет не виделись с коллегами, то и не знали, что они делают, а теперь – благодаря соцсетям, Инстаграму – информация идет непрерывно. Кажется, что все одновременно происходит повсеместно. Это и хорошо, и плохо.

Я вот думаю: что было бы с Григоровичем, если бы существовал тогда Facebook и все такое, если бы он знал, что в это же время делает Триша Браун в Нью-Йорке? Было бы все в его балетах так же? Вряд ли, и мы, наверное, могли бы только сожалеть об этом.

Манера русских танцовщиков изначально была совсем другой, чем у французских и американских, но время идет, и ты понимаешь, что то, что 20 лет назад было разным, теперь все больше стирается, растворяется, сближается. И это я вижу в своей компании, где танцуют представители разных национальностей.

Универсальность мышления, стиля, эстетики – да, в чем-то это здорово, но постепенно мы потеряем идентичность. Мы, сами того не желая, все больше копируем друг друга. И может быть, именно Петипа был один из первых, кто спровоцировал этот процесс. Именно он, покинув Францию, привнес ее культуру в другую страну, в Россию. И, возможно, именно поэтому она стала столь экстраординарной…

Вообще, я считаю, задача каждого артиста – обращаться к тому, что было сделано до тебя, знать наследие, относиться к нему с уважением, любопытством. Знание истории очень важно, но в то же время в какой-то момент ты должен «забыть» об этом знании, чтобы двигаться дальше. Меня часто спрашивают о труппе «Русские сезоны» Сергея Дягилева, которая работала в Монте-Карло – там, где работает наш театр. Конечно, это был интереснейший феномен, когда компания собирала воедино композиторов, художников, хореографов, давала по два-три балета за вечер. Сегодня так делают многие, а тогда они были первые. Для меня «Русские сезоны» Дягилева не менее важны, чем Петипа.

Бежаровский танцор

Я вырос в театральной семье. Мой папа был сценографом в театре оперы и балета. Дома, в Туре собирались певцы, танцоры, режиссеры, можно сказать, я родился и вырос в театре. Я «зависал» там часами. Вот почему я не люблю оперу – с ранних лет видел ее слишком много. При этом я бы не сказал, что я рос в мире танца, скорее – в художественном окружении. По-настоящему я долго не мог считать себя специалистом в области танца – вплоть до 32 лет.

Я был танцовщиком – учился в консерватории в Туре, затем в Каннах. Многого не знал о танце, всегда больше задавался вопросами жизни, чем вопросами истории хореографии. Помню, как ребенком был впечатлен Морисом Бежаром, особенно его спектаклем «Нижинский, клоун божий». И когда во дворе (а я вырос не в самом респектабельном районе моего родного города Тура) мальчишки спрашивали: «Ты какой танцор? Классический или бежаровский?», я отвечал: «Бежаровский». Иначе бы, наверное, меня бы не поняли, а может, и побили бы. Мы росли скорее на культуре популярного, нежели классического танца.

Потом я стал узнавать нечто важное о балете, в основном – через танцовщиков: я говорю о Барышникове в «Жизели», о Макаровой в «Лебедином озере». Я открыл для себя Баланчина – и мы поставили девятнадцать его балетов в нашей компании.

Главное – танцовщики

Юрия Григоровича я по-настоящему открыл для себя в 2012 году, увидев его балет «Иван Грозный». Я был сражен, пленен. Более всего впечатлила даже не хореография – сама по себе очень интересная, а танцовщики, их вовлеченность, вера в то, что они делают. Это тронуло меня. И я снова осознал, что танцовщики – это главное в балете. Да, конечно, они нуждаются в хореографе, но хореограф без танцовщиков – никто. Нельзя забывать об этом. Если хотите, это моя навязчивая идея. Моя работа заключается в том, чтобы быть в студии с людьми – людьми особенными: хрупкими, ранимыми и очень честными, даже когда они обманывают. Мне всегда интересны артисты, с которыми я делю музыку, язык танца, через который они могут выразить то, что мы чувствуем вместе. И мы всегда надеемся, что вот этот шквал эмоций передастся со сцены в зал и соединит нас всех воедино.

Счастлив в изоляции

Я не чувствую себя слишком связанным с балетным миром: здесь, в Монако, я в каком-то смысле «в изоляции». Но мне нравится это место, потому что оно похоже на меня. Эта страна особая – очень маленькая, два квадратных километра всего, но все про нее знают. Монако – весьма соблазнительное место: здесь нет забастовок, социальных и экономических проблем, нет конфликтов, нет бедных, безработных. Принцесса Монако Каролина создала мне замечательную возможность работать здесь в течение 25 лет. Я не являюсь частью мощных институтов, как Королевский балет, Большой театр, Парижская опера, частью интернациональных компаний. Я одинок, зато я могу привезти сюда весь мир.

И находясь здесь «в изоляции», я счастлив. И если завтра балетный мир объявит мне бойкот – ничего страшного, я буду работать здесь. Ни принц, ни принцесса никогда не говорят мне: «Ты должен делать то-то и то-то». У меня есть чудесная возможность быть честным, независимым, свободным. Я могу делать что хочу: ставить спектакли, проводить фестивали.

В Монако нет другого театра. И я стремлюсь дать здешней публике как можно больше, не ограничивать ее репертуаром «Театра балета Монте-Карло». Если бы они все эти годы видели только наши балеты, это бы означало, что я обманываю публику относительно того, что происходит в балетном мире. Моя задача – привезти сюда классические, современные компании, других хореографов. Я хочу, чтобы люди, которые здесь живут, имели те же возможности, что парижане, москвичи. Так что я должен делать все сразу: заниматься постановкой балетов, а также гастролями, фестивалями, еще и Академией балета. Но моя задача была найти профессионального директора, не делать за него работу, а поддерживать его.

Вообще чем больше талантливых людей вокруг тебя – тем интереснее и легче тебе выполнять свою работу. Мне нравятся умные люди рядом – они делают тебя умнее.

Я ненавижу идею, что директор должен быть монстром, проявлять силу, заставлять людей бояться себя. Это несложно – проявить власть над людьми, которые каждый день являются перед тобой практически обнаженными. Но это очень ранимые, неуверенные люди. И ты не можешь злоупотреблять своей властью. А я люблю танцовщиков, симпатизирую даже слабым, потому что у них особая работа. Ты просишь артиста проявить зрелость в двадцать лет, но к обычным людям она приходит только в сорок, и получается, что когда к танцовщику приходит настоящая зрелость, «уходит» тело.

Наша компания – я не скажу «семья», потому что артисты мне не дети – это компания единомышленников. Никогда у меня не было отношений с труппой, в которых жили бы страх, злость, конфликт. Это не мое.

Быть хореографом – значит, соединять людей с разной школой, разным менталитетом, чтобы они создали спектакль, и при этом в процессе создания ты никогда не знаешь точно, кто именно окажется в результате самым важным звеном. Это всегда коллективная работа.

Название: Жан-Кристоф Майо - Сон в летнюю ночь (Сновидение, Сон)
Оригинальное название: Jean-Christophe Maillot - Le Songe (Jean Christophe Maillot)
Год выпуска: 2009
Жанр: Балет, модерн, комедия, хореография
Выпущено: Монако, Франция, Япония, Les Ballets de Monte-Carlo, Europe Images/M, NHK
Режиссер: Жан-Кристоф Майо

Исполнитель: Бернис Коппьетерс, Джероен Вербругген, Джером Маршан, Гаэтан Марлотти, Крис Роеланд

О фильме: Премьера балета "Сон в летнюю ночь (Сновидение, Сон)" состоялась в Монте-Карло (Grimaldi Forum) 27 декабря 2005 года, по сюжету комедии У. Шекспира "Сон в летнюю ночь". Спектаклем, поставленным для 26 танцоров была отмечена 20-я годовщина создания балетов в княжестве Монте-Карло. Осуществил постановку Жан-Кристоф Майо, который с 1986 года работает во главе балетной компании Монте-Карло. Данный спектакль наиболее характерен для творчества Жана-Кристофа Майо. Балет несет в себе нынешнюю фантастику, сочетаемую с деталями комикса и поэзии. Сценография и костюмы играют важную роль в спектакле, акцентируя фантастическое, балансируя на границе мечты под призрачным светом полной луны. Труппа работает четко, слаженно, вдохновенно, технично. Бернис Коппьтер выше всех похвал. Ремесленники куражатся в лучших традициях балаганного театра. Живой, сверкающий, изобретательный, веселый и шутливый балет. Комическое действие двухактного балета разворачивается на темной, свободной сцене, где главный элемент декораций – гигантская абстрактная композиция из белой вуали: как фантастическое облако, она таинственно парит над сценой, причудливо меняя свою форму и световую окраску. Действие развивается параллельно на двух уровнях – на сцене и над ней, в ее темной глубине, где высвечиваются только фигуры персонажей, в результате чего они как бы парят в пространстве, иногда даже внутри «вуалевого облака». Многожанровый спектакль, искусно сотканный из танцевальных миниатюр, театральных скетчей, экспрессивной пантомимы и цирковой клоунады, увлекательно и убедительно рассказывает волшебную историю с участием сказочных и мифологических персонажей. Можно было ожидать, что хореограф станет обильно цитировать одноименный балет Джона Ноймайера, в труппе которого Жан-Кристоф отработал много лет. Однако он пошел по своему пути. Как сказал Ж.-К.Майо, «балету нужна новая кровь», поэтому в «Сне» звучит не только музыка Ф.Мендельсона, но также электроакустическая композиция аргентинца Даниэля Теруджи и музыка Бернара Майо, брата хореографа. Танцы на пуантах здесь – редкая привилегия, дарованная лишь избранным балеринам. Основная же масса персонажей вовлечена в шумный, акробатичный бурлеск, составленный из веселых шуток, откровенного баловства, пылкой чувственности, фривольной эротики. Хореограф тонко почувствовал и отразил в своем балете шутливую веселость, наивное простодушие и неосознанные стремления героев. Балет одновременно меткий, серьезный, сочный. Он живой, сверкающий и настолько изобретательный, что зрителю невозможно скучать ни одной секунды.

Техданные файла

Дата релиза: 2012.08.09
Совместный релиз - OLARRI & qsdyg
При копировании файлов и оформления раздачи на других трекерах - ОБЯЗАТЕЛЬНО размещать баннер и указывать релиз-группу.

Нажмите чтобы закрыть спойлер: Техданные файла

Качество: HDTVRip (HDTV (1080i))
Видео: XviD, 1696 Кбит/с, 704x400
Аудио: Французский (MP3, 2 ch, 256 Кбит/с)
Размер: 1.37 ГБ
Продолжительность: 01:40:29
Перевод: Не требуется

Предыдущая статья: Постигаем вечное: в чем смысл венчания в православной церкви Следующая статья: Где легко ошибиться, учитывая выручку по мсфо Признание доходов в мсфо