Что такое современная историческая наука. Историческая наука россии на современном етапе. Методы изучения истории и современная историческая наука
НЕГОСУДАРСТВЕННОЕ ОБЩЕОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ ВЫСШЕГО ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ
«МОСКОВСКИЙ ЭКОНОМИЧЕСКИЙ ИНСТИТУТ»
Факультет дизайна
РЕФЕРАТ
По дисциплине «История»
На тему « История как наука. Россия в мировом историческом процессе »
Выполнила:
Анаит Артуровна Арутюнян
Заочного отделения
Москва
2017
1. Предисловие
6. История России – неотъемлемая часть всемирной истории. общее и особенное в историческом развитии
10. Литература
Предисловие
Слово «история» пришло к нам из древнегреческого языка, где оно означало «расследование, установление». История отождествлялась с установлением подлинности, истинности событий и фактов и означало любое знание, получаемое путем исследования, а не только собственно историческое знание в современном смысле. В настоящее время термин «история» имеет несколько значений. С одной стороны, историей называют всякий процесс развития в природе и обществе (например, история видов, история науки и т. д.), с другой стороны, понятием «история» обозначают прошлое, хранящееся в памяти людей, а также любой рассказ об этом прошлом. История, как особая гуманитарная наука, занимается изучением прошлого человеческого общества во всем его многообразии. Прошлое не исчезает – оно живет в каждом из нас, определяя нашу судьбу, нашу повседневную жизнь, наш вектор развития, наш жизненный путь. Поэтому история всегда окружает человека и присутствует в нас самих, хотя уловить ее взглядом, слухом или мыслью подчас очень непросто. Именно этому «взгляду», обращению вовнутрь нас самих, посвящены все гуманитарные науки, особое место среди которых занимает историческое познание.
История страны – это, в первую очередь, история ее народа, и каждый народ вправе гордиться своей историей. Как история жизни отдельного человека воплощена в особенностях его личности, в его знаниях, умениях, чертах характера, так и прошлое целого народа воплощено в достижениях современности. Однако каждый человек должен помнить не только события своей жизни, но и знать историю своих предков, – только тогда он сможет вполне осознать свое место в череде поколений и глубже уяснить смысл собственного существования. Понять себя, понять окружающую жизнь, представить возможный ход событий – вот для чего нужна история.
Постижение истории – это не только получение суммы знаний о прошлом, но это всегда и вырабатывание исторического мышления, позволяющего яснее осознать свое положение в обществе, четко определить свою гражданскую позицию и свое отношение к происходящим событиям и явлениям, раскрывать и понимать их сущность и направленность. Подлинное постижение исторического знания возможно лишь при его личностном осмыслении, при самостоятельном поиске, отборе и интерпретации фактов.
История как наука: Вспомогательные предметы и функции истории
История – это наука о прошлом человеческого общества и его настоящем, о закономерностях развития общественной жизни в конкретных формах, в пространственно-временных измерениях. Содержанием истории служит исторический процесс, который раскрывается в явлениях человеческой жизни, сведения о которых сохранились в исторических памятниках и источниках. Эти явления чрезвычайно разнообразны и касаются развития хозяйства, внешней и внутренней общественной жизни страны, международных отношений, деятельности исторических личностей.
Историческое прошлое воссоздается учеными по предметам материальной культуры, по письменным источникам или другим каким-то основаниям. Но поскольку наследие прошлого огромно, а человеческая деятельность весьма многообразна, охватить их целиком практически невозможно. Поэтому в исторической науке существует специализация по нескольким принципам:
– по временному (хронологическому) охвату. В историческом процессе выделяются основные эпохи (традиционно: первобытность, античность, средневековье, новое/новейшее время) и отдельные их периоды;
– по пространственному (географическому) охвату. Всемирная история может быть представлена как история отдельных континентов (история Африки, Латинской Америки), регионов (балканистика, история Ближнего Востока), стран (китаистика), народов или групп народов (славяноведение);
– по различным сферам человеческой деятельности (политической, правовой, экономической, военной, научной и т.д.).
Кроме того, историческая наука включает в себя несколько особых отраслей: археологию, изучающую прошлое по вещественным источникам; этнографию, изучающую ныне живущие народы и этнические общности, их быт и культуру; источниковедение, разрабатывающее теорию и методику изучения и использования исторических источников; историографию, изучающую становление и развитие исторической науки (историю истории). Существует также ряд специальных (вспомогательных) исторических дисциплин, исследующих определенные формы и виды исторических источников:
§ Палеография – вспомогательная историческая дисциплина (специальная историко-филологическая дисциплина), изучающая историю письма, закономерности развития его графических форм, а также памятники древней письменности в целях их прочтения, определения автора, времени и места создания. Палеография исследует эволюцию графических форм букв, письменных знаков, пропорции их составных элементов, виды и эволюцию шрифтов, систему сокращений и их графическое обозначение, материал и орудия письма. Особая отрасль палеографии изучает графику систем тайнописи (криптография).
§ Дипломатика –вспомогательная историческая дисциплина, изучающая исторические акты (юридические документы). Она исследует древние документы дипломатического и юридического характера: грамоты, акты и тому подобные тексты и их оригиналы. Одна из её задач — отличать подложные акты от настоящих.
§ Генеалогия –вспомогательная историческая дисциплина, которая занимается изучением родственных взаимосвязей людей, историей родов, происхождением отдельных лиц, установлением родственных связей, составлением поколенных росписей и генеалогических древ. Генеалогия связана с геральдикой, дипломатикой и многими другими историческими дисциплинами. С начала XXI века, в связи с научным прогрессом, набирает популярность генетическая генеалогия, использующая анализ ДНК человека.
§ Геральдика – специальная историческая дисциплина, занимающаяся изучением гербов, а также традиция и практика их использования. Является частью эмблематики – группы взаимосвязанных дисциплин, изучающих эмблемы. Отличие гербов от других эмблем заключается в том, что их строение, употребление и правовой статус соответствуют особым, исторически сложившимся правилам. Геральдика точно определяет, что и как может быть нанесено на государственный герб, фамильный герб и так далее, объясняет значение тех или иных фигур.
§ Сфрагистика –вспомогательная историческая дисциплина, изучающая печати (матрицы) и их оттиски на различных материалах. Первоначально развивалась как часть дипломатики, занимающаяся определением подлинности документов.
§ Историческая метрология – вспомогательная историческая дисциплина, изучающая употреблявшиеся в прошлом меры — длины, площади, объёма, веса — в их историческом развитии. Часто единицы измерения не образовывали метрической системы, их относят к традиционным системам измерения. Историческая метрология изучает историю генезиса и развития различных систем измерений, названий отдельных мер, их количественных соотношений, устанавливает их реальные величины, то есть соответствия современным метрическим системам. Метрология находится в тесной связи с нумизматикой, так как у многих народов в прошлом меры веса совпадали с денежными единицами и имели одинаковое название.
§ Нумизматика – вспомогательная историческая дисциплина, изучающая историю монетной чеканки и денежного обращения.
§ Общественные функции нумизматики: выявление нумизматических памятников культуры; изучение характерных фактов, связей и процессов, способствующих более углублённому пониманию истории и восполнению пробелов в исторической науке.
§ Хронология – вспомогательная историческая дисциплина, устанавливающая даты исторических событий и документов; последовательность исторически событий во времени; перечень каких-либо событий в их временной последовательности.
§ Историческая география – вспомогательная историческая дисциплина, изучающая историю через «призму» географии; также это и география какой-либо территории на определенном историческом этапе ее развития. На данный момент выделяется 8 секторов исторической географии: - историческая физическая география (историческое землеведение) – самая консервативная отрасль, изучает изменения ландшафта; - историческая политическая география – изучает изменения политической карты, государственного строя, маршруты завоевательных походов; - историческая география населения – изучает этнографические и географические особенности распределения населения на территориях; - историческая социальная география – изучает взаимоотношения общества, смену социальных слоёв; - историческая культурная география – изучает духовную и материальную культуру; - историческая география взаимодействия общества и природы – прямое (влияние человека на природу) и обратное (природы на человека); - историческая экономическая география – изучает развитие производства, промышленные революции; сторико-географическое страноведение.
§ Архивоведение – научная дисциплина, изучающая и разрабатывающая теоретические, методические и организационные вопросы архивного дела и его историю.
§ Археология – историческая дисциплина, изучающая по вещественным источникам историческое прошлое человечества.
§ Этнография – часть исторической науки, изучающая народы-этносы и другие этнические образования, их происхождение (этногенез), состав, расселение, культурно-бытовые особенности, а также их материальную и духовную культуру.
§ Историография – это вспомогательная историческая дисциплина, изучающая историю исторической науки. Историография проверяет, насколько верно применяется научный метод при написании исторической работы, акцентируя внимание на авторе, его источниках, отделении фактов от интерпретации, а также на стилистике, авторских пристрастиях и на том, для какой аудитории написана им данная работа в области истории.
§ Историческая информатика – вспомогательная историческая дисциплина, которая изучает методику использования информационных технологий в изучении исторического процесса, публикации исторических исследований и преподавании исторических дисциплин, а также в архивном и музейном деле.
История традиционно является основой гуманитарного образования и важнейшим фактором формирования самосознания людей. Она выполняет ряд функций, зачастую выходящих за пределы мира науки. В их число входят:
- описательная (нарративная) функция, сводящаяся к фиксированию происходящего и первичной систематизации информации; познавательная (когнитивная, объяснительная) функция, суть которой – понимание и объяснение исторических процессов и явлений;
- прогностическая (предвидение будущего) и практически-рекомендательная (практически-политическая) функции. Обе подразумевают использование уроков прошлого для улучшения жизни человеческих сообществ в ближайшем и отдаленном будущем;
- воспитательная (культурно-мировоззренческая) функция, функция социальной памяти. Эти функции отвечают за формирование исторического сознания, самоидентификацию общества и личности.
Принципы и методы исторической науки
Процесс становления исторической науки неразрывно связан с совершенствованием методологии истории, т. е. всего того комплекса принципов и приемов, в рамках которого осуществляется историческое исследование. К основным принципам научного исторического исследования относятся:
- принцип объективности, который подразумевает воссоздание исторической действительности с опорой на подлинные факты и знание объективных закономерностей исторического развития. Каждое явление необходимо исследовать, учитывая как положительные, так и отрицательные его стороны, независимо от субъективного отношения к нему, не искажая и не подгоняя имеющиеся факты под заранее выработанные схемы;
- принцип детерминизма – научный подход, согласно которому все наблюдаемые явления не случайны, а имеют причину, обуслов-лены определенными предпосылками, и вся действительность предстает как сплетение причинно-следственных связей;
- принцип историзма, требующий рассмотрения исследуемого явления с учетом конкретных хронологических рамок и конкретной исторической обстановки. При этом нужно рассматривать явление в развитии, т. е. учитывать, какие причины породили его, как оно сформировалось и как видоизменялось со временем. Необходимо также исследовать каждое явление в совокупности с другими явлениями, существовавшими в тот период и развивавшимися во времени, в их взаимосвязи и взаимообусловленности (принцип единства исторического процесса);
- принцип социального подхода, подразумевающий необходимость учитывать интересы, традиции и психологию определенных классов, сословий, социальных слоев и групп, соотнесение классовых интересов с общечеловеческими, субъективный момент в практической деятельности правительств, партий, личностей;
- принцип альтернативности, допускающий возможность многовариантного исторического развития. Руководствуясь им, исследователь создает модели альтернативного развития путем сопоставления с аналогичными явлениями мировой истории, определяет степень вероятности осуществления того или иного события. Признание исторической альтернативности позволяет увидеть неиспользованные возможности и извлечь уроки на будущее.
Методы, используемые в историческом исследовании, можно разделить на две группы: общенаучные и специальные (частнонаучные). К специальным историческим методам относятся:
- конкретно-исторический или идеографический метод, суть которого – в описании фактов, явлений и событий, без чего невозможно ни одно исследование;
- сравнительно-исторический метод, подразумевающий, что явление изучается не само по себе, но в контексте подобных явлений, разнесенных во времени и пространстве; сопоставление с ними дает возможность глубже понять исследуемый феномен;
- историко-генетический метод, который связан с прослеживанием генезиса, т.е. зарождения и развития изучаемого явления;
- ретроспективный метод заключается в последовательном проникновении в прошлое с целью выявления причин событий; – историко-типологический метод связан с классификацией объектов познания по избранному признаку (признакам) для облегчения их анализа;
- хронологический метод предусматривает изложение исторического материала в хронологической последовательности. Кроме того, в исторических исследованиях используются методы других наук, приходящих на помощь истории в рамках междисциплинарного взаимодействия: лингвистики, антропологии, биологии, медицины, социологии, психологии, географии, геологии, физики, химии, математики (статистики). Значительная часть этих методов применяется при посредничестве источниковедения, в процессе расширения источниковой базы.
Сущность всемирного исторического процесса
Всемирный исторический процесс – это объективная данность, сфера общественного бытия в его историческом измерении. В философии происходит осмысление исторической жизни как связной, упорядоченной целостности, движение которой имеет определенную направленность. Философия истории имеет свои познавательные цели и задачи.
§ Познание логики исторического процесса, т.е. его единства, целостности, общей направленности. Также необходимо установить причины и факторы исторического развития, открыть всеобщие законы истории в целом и ее отдельных стадий. Их открытие и познание понимается как постижение главного и существенного в истории. История представляет собой в своей конкретности всегда и везде совокупность бесконечно разнообразных и неповторимых исторических биографий отдельных стран и народов. Но это не противоречит принципу единства и целостности всемирно исторического процесса. Правда, в данной ситуации возможен противоположный взгляд на историческую жизнь: все явления рассматриваются как уникальные и неповторимые, отрицаются закономерности, и как следствие, единство мировой истории.
§ Осуществить хронологическое членение исторической жизни – этапы, эпохи, стадии. Всемирный процесс представляется как упорядоченный, где каждый этап обусловлен прошлым и имеет значение для будущего. Периодизация – это неизбежный момент и основа объяснения истории. Главной проблемой в данном случае является выбор основания, которое помогло бы выделять признаки, отделяющие одни группы обществ от других. Например, такими основаниями могут выступать экономические факторы (производительные силы, производственные отношения) или неэкономические (религия, способ мышления, политическая организация).
§ Выявить общую форму протекания истории. Данная проблема возникает как поиск отношений между всеобщим содержанием истории и конкретными, многообразными историческими явлениями. Она также позволяет выяснить характер отношений между прошлым, настоящим и будущим. Это может быть линейно направленное развертывание, при котором времена не могут повторять друг друга; это может быть движение по кругу или циклическое, не несущее с собой никакой принципиальной новизны; это может быть спиралевидное протекание исторической жизни, означающее определенное сочетание линейного и кругообразного движения и т.д.
§ Обнаружить смысл исторического развития человечества. Смысл истории усматривается в реализации определенных принципов, идей, сущностей или ценностей. Такие факторы выстраивают историческую жизнь общества в организованное, упорядоченное целое, прозрачное для философского понимания. Данное состояние дополняется антропологическим тезисом, призванным выразить предназначение существования человека.
Многообразие теорий всемирно исторического процесса требует определенной систематизации, в рамках которой можно выделить несколько ведущих направлений и подходов, например, религиозный и светский, формационный и цивилизационный.
Закономерности и этапы исторического процесса.
Для выявления закономерностей всемирно-исторического процесса используется понятие «тип цивилизационного или исторического развития» - цивилизация или несколько цивилизаций со сходными основными принципами ведения хозяйства и организации политической власти, общностью фундаментальных основ менталитета и исторической судьбы. Изучение всемирной истории позволяет выявить четыре типа исторического развития: развитие в рамках годового цикла или непрогрессивный тип, восточный или тип циклического развития, западный или тип прогрессивного развития и смешанный тип развития.
Первым по времени возникновения является развитие в рамках годового цикла (развитие по кругу), которое несколько условно называют типом непрогрессивного развития, который возник одновременно с появлением человека современного типа примерно 40 тысяч лет назад. В настоящее время он сохранился у индейцев Америки, аборигенов Австралии и Новой Зеландии, ряда малых народов Сибири и Крайнего Севера, некоторых племен Центральной Африки. Основными занятиями людей были охота и собирательство, а также бортничество и рыболовство, затем земледелие и скотоводство. Существовали общественная собственность на средства производства и социальное равенство. Основной социальной единицей являлась родовая община, которую возглавляли старейшины. Общины объединялись в племена. Сознание древних людей было мифологическим. Ему свойственно единство зачатков религии, философии, науки и искусства. Сущность данного типа развития в полной мере характеризует его название. Формы деятельности человека и общества меняются в зависимости от времени года и воспроизводятся из поколения в поколение. Если перемены и происходят, то в течение тысячелетий.
Вторым по времени возникновения является восточный тип или тип циклического развития. Он зародился с появлением первых государств на Древнем Востоке в 4-3 тыс. до н.э. и также продолжает существовать в наши дни. К этому типу развития относится ряд древних цивилизаций (шумерская, аккадская, древнеегипетская, хеттская, ассирийская и др.), цивилизации доколумбовой Америки (инков, ацтеков, майа, сапотеков и др.), средневековая монгольская; современные восточные цивилизации, образовавшиеся в периоды древнего мира и средних веков (китайско-конфуцианская, индо-буддийская, исламская).
История России – неотъемлемая часть всемирной истории. общее и особенное в историческом развитии
Невозможно изучить историю одного государства и понять глубинный смысл происходивших в нём явлений, не изучив в совокупности историю других государств и весь мировой исторический процесс в целом. История государства Российского и зарубежных на протяжении всего мирового исторического процесса «эволюционирует» т.е. выбирает наиболее устойчивые формы правления, соответствующие потребностям (экономическим, духовным и т.д.) людей в данный конкретный исторический период. За всю историю человечества люди придумали разнообразное количество форм государственного правления, это и монархии, парламентские и президентские республики, смешанные формы правления и т.д. Если брать первобытное общество любого народа, то мы можем наблюдать, что эволюция форм государственного правления на ранних стадиях происходила по одному и тому же пути, с некоторыми присущими данному народу культурологическими и национальными особенностями. Но на определенном этапе одни государства остались на одном уровне, а другие пошли вперед к формам правления соответствующим потребностям людей, своего народа. Этому есть множество причин: развитие культуры, науки, общественных отношений между людьми, географическое положение того или иного государства и т.д. В качестве примера эволюции можно показать современное Западное демократическое общество и общество народов центральной Африки с присущими ему архаическими особенностями устройства государства и условий жизни людей. Россия как часть Европы прошла путь развития от родоплеменного строя до феодального (крепостное право) и вплоть до 20 века Россия, как и множество стран западной и восточной Европы не знала другой формы правления кроме как монархии — формы правления, при которой верховная государственная власть частично или полностью принадлежит одному лицу — монарху и, как правило, передаётся по наследству.
Всемирная история изучает и представляет весь долгий и сложный путь, пройденный человечеством с древнейших времен до наших дней. История России является частью всемирной истории. Объектом изучения является процесс возникновения и развития человеческого сообщества на территориях, которые входили и в настоящее время входят в состав российского государства. История России не может не быть одновременно и русской историей или историей русского народа, который составляет 80% населения Российской Федерации. Русский человек с его характером, традициями, менталитетом стал творцом самобытной русской цивилизации, главной фигурой российской жизни и истории.
Развитие исторической науки в России: классическая и современная российская историческая наука
История России как наука имеет свою историю, и ее надо знать. Если история как наука представляет собой систематическое изображение развития обществ во времени, то возникает естественный вопрос: когда русская история стала наукой. Оказывается, не так и давно и не сразу. Превращение истории России в науку происходило постепенно.
Стремление описывать историю России, как это хорошо показал С. Ф. Платонов, проявилось сначала в составлении древних летописей, затем - «хронографов», «синопсиса». Особенности летописей и хронографов - содержание беспорядочных сведений о событиях из преданий и легенд. Затем в трудах немецких ученых И. Г. Байера, Г. Ф. Миллера, А. Л. Шлецера, работавших в России при Петре и позже, в трудах русских ученых В. Н. Татищева, М. П. Погодина, М. М. Щербатова(XVIII)
Однако первый цельный взгляд на историческое прошлое России был изложен лишь в начале XIX в. Н. М. Карамзиным в его 12-ти томном труде « История государства Российского». В русской истории он видел и осветил как главный процесс – создание национального государственного могущества, к которому привели Русь ее талантливые деятели. Среди них- два главных: Иван III и Петр Великий (XV и нач.XVIIIв).
После Карамзина известными были историки Н. А. Полевой, М. Т. Каченовский, Н. Г. Устрялов. Но строго научная цельность исторических воззрений впервые была выражена у нас в 40-х годах XIX в. в трудах С. М. Соловьева и К. Д. Кавелина, заложивших основы историко-юридической школы в исторической науке в России, и историческая наука в России достигла, наконец, своей зрелости.
Ученые германской исторической школы (XVIII - началоXIX вв.) считали, что человеческое общество развивается как организм, по строгим объективным законам, отвергнуть которые не может ни случайность, ни личность, какой бы гениальной она ни была. И задача историков – обнаруживать эти законы, вооружать знанием их общество. Отсюда требование к историкам: выводы должны быть обоснованы фактами, вытекать из фактов. Без фактов нет науки в истории.
Именно германские ученые своим жестким требованием превратили историю из вольных рассказов, былей – небылиц в строгую науку. И эта их традиция была положена в основу исторической науки в России. Начало положили историки XVIII в. и представители историко-юридической школы. Потом эту традицию продолжили сторонники историко-экономической школы и школы советских историков. Историки С. М. Соловьев и К. Д. Кавелин на основе фактов рассматривали русскую историю как естественную смену одних законов общежития другими и исследовали развитие государственных форм жизни общества под влиянием природы и особенностей родового быта.
Историко-экономическую школу представлял В. О. Ключевский (1841-1911 гг.). Развитие общества рассматривалось им как результат влияния социально-экономических условий, то есть не по воле царей или других лиц, а под влиянием объективных условий, прежде всего.
В XX в. в России сложилась школа советских историков. Они описывали историю с позиции идеологии марксизма-ленинизма и узкоклассового формационного подхода. В последние годы заметно стремление наших историков освещать прошлое с позиции цивилизационного подхода. Выделяются: культурно-историческая школа и комплексная, многофакторная школа.
Концепции развития исторической науки.
Знание особенностей каждой школы позволяет при чтении трудов заметить позиции их авторов. Такую же роль играет знание концепций.
Выделяются:
1. Христианская;
2. Рационалистическая;
3. Культурно-историческая концепция.
Сторонники Христианской концепции историю человечества соотносят с религиозной (христианской идеей) о сотворении мира и человека Богом и ход истории представляют как проявление Божьей воли.
В советское время книги по истории, написанные с позиции христианской концепции, не издавались. Однако в конце 90-х гг. такая книга появилась. Это - Будзилович П. И. Русская история. В ней предисловие называется: « Во имя Отца и Сына и Святого Духа», здесь история России делится на 4 периода:
1. Языческий (До Крещения Руси);
2. С Крещения Руси в 988 г. до церковного раскола в XVII в. и Петра I. Создание Святой Руси;
3. С раскола Петра I до февраля 1917 г. «Синодальный период»;
Главная идея учебника: «русская православная монархия, по-видимому, была наиболее совершенной формой правления для России».
Рационалистическая концепция основывается на идеях немецких философах Гегеля и К. Маркса. Ее сторонники рассматривают историю как результат не божьей воли, а рациональной, т.е. сознательной, самостоятельной деятельности людей, в основе которой лежат действия объективных законов. Задача историков раскрывать их действие, способствовать познанию их обществом и учету в жизни. По Гегелю, история человечества представляет собой воплощение в деятельности людей творческой силы «мирового разума», «мирового духа», «абсолютной идеи», существовавших вне человека (подобно Богу). К. Маркс – предложил материалистическое понимание истории (материалистический подход). То есть – что мир материален, он состоит из движущейся материи, принимающей различные формы: химическую, физическую, органическую, социальную. Человечество, человеческое общество – это одна из форм вечно движущейся материи. Главный смысл истории, по Марксу, - производство материальных благ, в ходе которого в обществе складываются классы с различными, противоположными интересами: классы господствующие, эксплуататорские, и классы производителей материальных благ, эксплуатируемые.
Между ними идет постоянная борьба. Борьба между классами составляет главную движущую силу истории. И задача историков раскрывать эту борьбу классов.
Формационный подход в исторической науке.
К. Маркс разработал теорию общственно-экономических формаций. История человечества – это история формаций:
1. Первобытнообщинный строй;
2. Рабовладельческая;
3. Феодальная;
4. Капиталистическая;
5. Коммунистическая, к которой придет человечество в будущем.
Они отличаются, каждая, своим способом производства материальных благ и формами классовой борьбы. Формации следуют одна за другой в линейном плане как ступени развития общества, от низшей - к более высокой. На основе марксистской теории формаций сложился формационный подход в исторической науке.
В России теория Маркса была скорректирована Лениным и Сталиным и называлась - «марксизм-ленинизм». И советские историки обязаны были освещать историю только в строгом соответствии с идеями марксизма-ленинизма. Сказанное Марксом, Лениным не подлежало критика. Решающая роль в обществе была признана за классами-производителями материальных благ, беднейшими слоями общества и история освещалась с позиции этих классов и слоев. Это вело к ее искажению, духовой культуре отводилась служебная роль в жизни общества, недооценивалась роль человека.
Цивилизационный подход в исторической науке.
На основе культурно-исторической концепции и теории цивилизации сложился цивилизационный подход в исторической науке.
До 1917 года историческая наука России развивалась свободно на основе всех трех концепций. После 1917 года, особенно с 1930-х когда завершила свое формирование тоталитарная система в СССР, христианская концепция была отвергнута как враждебная, культурно-историческая была запрещена как буржуазная, а рационалистическая была сведена к ее марксистской - ленинской ветви, на основе которой сложился формационный подход в советской исторической науке. Если в европейских демократических странах эта концепция основывалась на либерально-демократических идеях, вытекавших из философии Гегеля, Маркса и других мыслителей, и способствовала свободному развитию исторической науки, то в нашей стране эта концепция тормозила развитию науки.
В середине 30-х гг. был издан «Краткий курс истории ВКП(б)», отредактированный И. В. Сталиным и давший образцы формационного подхода, по которым потом, после 30-х гг., была переписана история России и всемирная история, воспитывались поколения советских людей, в том числе историков. Все это надо учитывать, слушая людей старших поколений, читая труды и учебники по истории, изданные до 90-х гг.
И – даже из изданных в 90-е гг. многие несут в себе печать формационного подхода.
Преодоление негативных значений формационного подхода предполагает отказ от абсолютизации его критериев, выдвижение в центр внимания историков человека, людей, общества, культуру во всех её видах, признание правомерности, положительной роли и негативных значений всех видов собственности, созданных человеческим обществом, и всех исторически возникших классов общества, изучение и функциональные роли в жизни цивилизации; необходим цивилизационный подход в изучении истории.
Современный подход к изучению истории возможен только при учете идей теории цивилизаций. При этом изучающих историю не должно смущать слово «теория». Дело в том, что, изучая теорию цивилизации, мы рассматриваем фактически наиболее общие черты и тенденции развития человеческого общества, т.е. собственно историю общества только в самых общих о ней представлениях. Поэтому идеи теории цивилизации имеют методологическое значение для изучения истории России.
Н. Я. Данилевский выделил три этапа развития обществ в цивилизацию:
1. этнографический,
2. государственный,
3. цивилизационный.
Есть теории локальных цивилизаций – как однажды возникших и существовавших во времени и пространстве крупных сообществ и их культур, и – теория общечеловеческой цивилизации, предполагающая, что человечество возникло единым и соответственно развивалось.
По Данилевскому, цивилизации – это «формы исторической жизни человечества», отличающиеся культурно- историческим типом, т. е. Самобытностью, своеобразием религиозного, социального, бытового, промышленного, политического развития.
Цивилизации существуют уже тысячи лет и достигли высокой степени развития. Основоположники давали им определения в свете их возникновения, развития и отличия от доцивилизованного состояния обществ. П. А. Сорокин дал им определение более полное и глубокое. По Сорокину, цивилизации – это крупные культурные системы или суперсистемы, наднациональные культурные общности. Они в значительной степени определяют основные проявления социокультурной жизни, организацию и функции малых групп и культурных систем, менталитет и поведение индивидов, характер событий, тенденций и процессов. Поэтому без изучения и познания цивилизаций мы не сможем должным образом понять характер и причины изменений в обществе.
Теория Общечеловеческих цивилизаций нашла отражение в книге американского ученого О. Тоффлера « Третья волна ». Суть теории: человечество едино и с определенного времени, примерно 10 тыс. лет назад, стало приобретать общие черты и тенденции и с тех пор, представляет собой единую цивилизацию. В ее развитии выделяются 3 этапа, или цивилизации:
Первый этап - аграрно-ремесленная цивилизация, или традиционное общество. Возникло 10 тыс. лет назад. В основе лежал ручной труд, господствовали традиции, развитие шло медленно.
Второй этап – индустриальное общество (цивилизация), вызванное промышленной революцией XVIII-XIX вв. Развитие ускоряется.
Третий этап – информационная цивилизация, вызванная информационно- компьютерной революцией. В нее вступили развитые капиталистические страны Запада в 1960-1980-е гг. Основу развития составляют ЭВМ и ПЭВМ, компьютеризация. Возникает новое качество культуры: она основана на информации и технологии, возрастает интеллектуальный, духовный, нравственный потенциал человека, на основе которого складывается новая, информационная цивилизация. Ручной труд сводится до минимума и в перспективе исчезнет.
Современные дискуссии о месте России в мировом историческом процессе
История России является частью мировой и не может рассматриваться вне ее контекста. Рассмотрим основные концепции.
В соответствии с марксистско-ленинской точкой зрения, ионные особенности не имеют значения. Но поскольку марксизм явился продуктом» западной культуры, то его сторонники и последователи фактически предлагают рассматривать Россию по аналогии с обществами, относящимися к западной цивилизации. Главное сводится к следующему: в стране происходила смена общественно-экономических формаций, хотя и с отставанием от Европы и со значительными особенностями. Однако во второй половине XIX в., утверждают сторонники этой точки зрения, она резко ускорила своем развитие и практически одновременно с передовыми европейскими странами перешла к монополистическому капитализму (империализму) и, наконец, раньше других стран подошла к рубежу перехода к высшей формации-коммунизму (ее первая ступень-социализм).
Надо иметь в виду, что социализм-это общественный идеал и он, как всякий идеал, не может быть реализован на практике. Но даже если отвлечься от этого, то для принятия такой концепции в качестве основной при рассмотрении истории России необходимо дать убедительные ответы, по крайней мере, на два вопроса. Почему страна, которая отставала от европейских государств, относилась ко второму эшелону, оказалась первой при переходе к социализму?
Почему ни одна из стран первого эшелона, т.е. развитых, за Россией в социализм не последовала? При всем обилии марксистско-ленинской литературы, издававшейся многотысячными тиражами в советское время, убедительного ответа на эти вопросы не существует, если не считать утверждений о коварстве мировой буржуазии и предательстве социал-демократии, которые нельзя принимать всерьез. Тем не менее, сторонники этой концепции существуют до сих пор и в немалом числе, особенно среди профессиональных обществоведов старшего поколения. Однако это априорная точка зрения: под заранее заданную теоретическую концепцию подобраны подходящие исторические факты.
Следующая точка зрения в определенной мере близка к первой, поскольку предлагает рассматривать Россию как часть западной цивилизации. Ее сторонники признают только западный опыт и применяют к России только западные категории (исключая при этом марксистскую концепцию). Они считают, что Россия, хотя и с отставанием, развивалась в русле западной цивилизации. Накануне первой мировой войны ее развитие обрело высокую степень. Однако в ослабленной первой мировой войной стране большевики взяли власть, опираясь на неграмотные, люмпенизированные массы, и Россия сошла с цивилизационной магистрали. В ней утвердилась охлократия-власть толпы, которая переросла в тоталитаризм (насилие в массовых масштабах). Лишь сейчас, по мнению сторонников этой концепции, возникли условия для возвращения в цивилизацию, которая понимается исключительно как западная. Таким образом, на этой позиции стоят те, кто выступает за быстрый переход России начисто западный вариант развития. Это, как правило, самые радикальные демократы из числа экономистов, историков, политологов. Предлагаемая концепция-это большевизм наоборот.
Сторонники еще одной точки зрения относят Россию к странам восточного типа. Они считают, что попытки включить Россию в европейский путь развития: принятие христианства, реформы Петра I - окончились неудачей. На первый взгляд, очень похоже, особенно про тирана - партийного вождя. На второй взгляд, можно констатировать наличие явных черт восточного типа в дореволюционном и советском обществе. В период существования СССР в обществе функционировали исключительно вертикальные связи (через властные структуры). Например, еще недавно два завода, разделенные только забором, могли общаться между собой исключительно через министерство. В истории России, в том числе и советского периода, можно проследить цикличность: за периодом реформ неизбежно следовал период контрреформ, за революцией - контрреволюция и т.д. Однако при этом в дореволюционной России существовали светское государство, частная собственность, рыночные отношения. Видимо, не все так просто.
Р. Киплинг сказал однажды: «Восток есть Восток. А Запад есть Запад, и они никогда не сойдутся». Однако есть точка зрения, в соответствии с которой Восток и Запад сошлись и сошлись они в России. Идея о евразийской, особой сущности России присутствует в общественном сознании и в теоретических разработках давно - несколько столетий. П. Я.Чаадаев в 1836 г. писал: «Одна из самых печальных особенностей нашей своеобразной цивилизации состоит в том, что мы все еще открываем истины, ставшие избитыми в других странах... Дело в том, что мы никогда не шли вместе с другими народами, мы не принадлежим ни к одному из известных семейств человеческого рода, ни к Западу, ни к Востоку, и не имеем традиций ни того, ни другого». Крутой поворот, который совершила страна в 1917-1920 гг., вызвал к жизни течение, распространившееся среди молодой интеллигенции в эмиграции: оно получило название «евразийство». Впервые евразийство громко заявило о себе в начале 20-х гг. Князь Н.С.Трубецкой, П. Л. Савицкий, Г. Б. Фроловский и другие, сначала в Софии, затем в Берлине и Праге, выпустили подряд несколько сборников с характерными названиями. Позже к этому течению примкнули еще несколько представителей эмигрантской интеллигенции: философ Л. П.Карсавин, историк Г В. Вернадский, юрист Н. Н Алексеев и некоторые другие.
Основная идея евразийства: Россия отличается как от Запада, так и от Востока, это Особый мир - Евразия. Какие аргументы приводились в подтверждение этого тезиса? Русская национальность, формировавшаяся под сильным влиянием тюркских и угро-финских племен, приняла на себя инициативу объединения разноязычных этносов в единую многонациональную нацию евразийцев, которая проживает в едином государстве - России. Подчеркивалась исключительность, неповторимость российской культуры, являющейся евразийско - русской: «Культура России не есть ни культура европейская, ни одна из азиатских, ни сумма или механическое сочетание из элементов той и других. Ее надо противопоставить культурам Европы и Азии как срединную, евразийскую культуру. Много писалось о симфонизме, соборности, целостности российского мира. Таким образом, выделялась идейно-религиозная основа России. Евразийцы отводили решающую роль в этой части православию и православной церкви. Абсолютизируя роль православной церкви в духовной жизни, они идеализировали значение государства в общественной жизни. Государство выступало в их концепции в роли верховного хозяина общества, обладающего сильной властью, но в то же время сохраняющего связь с народом. Россия рассматривалась как замкнутый океан-континент. В ней все есть. Если весь мир рухнет, Россия может существовать без потерь одна во всем мире, утверждали евразийцы.
При этом евразийцы были настроены резко отрицательно по отношению к Западу, западничество считали чуждым для России. Наряду с этим подчеркивалось особое влияние на российское (русское) самосознание восточного - «туранского» фактора, без учета которого, по мысли евразийцев, нельзя понять ход русской истории. Отсюда проистекало противопоставление Европы и Азии, передавалась связь России с Азией.
Вокруг евразийства в эмиграции кипели страсти. Были сторонники, но больше - противники, которые видели в этом увлечении попытку оправдать большевизм. Большая часть тех, кто начинал эти изыскания, в конце 20-х гг. отошли от евразийства. В их ряды чекистскими органами СССР были внедрены агенты. В 1928 г. на деньги НКВД в Париже издавалась газета «Евразия», что привело к распаду и дискредитации этого направления. Оно окончательно затухло с началом второй мировой войны.
Для советских людей в то время евразийство было закрытой страницей. Сейчас активно публикуются работы евразийцев, комментируются и развиваются их идеи, которые во многом объяснялись кризисом западной цивилизации, падением престижа западных ценностей, а также резким поворотом России в годы первой мировой войны в сторону от европейских ценностей. В условиях современной политической борьбы евразийская концепция была упрощена и стала подспорьем для пропаганды русского национализма. Надо согласиться, что Россия несводима в чистом виде ни к Востоку, ни к Западу, необходимо действительно учитывать влияние восточного фактора на ее развитие. Но это, пожалуй, и все, что можно принять у евразийцев. Базировать на этих идеях, особенно в их современных модификациях, концепцию истории России нельзя.
Все чаще, независимо от различных точек зрения на сущность России, используется категория «цивилизация». Легко вписали свои идеи в это понятие и коммунисты, и монархисты, и либералы. Постоянно приходится сталкиваться со словосочетанием «российская цивилизация» или, более определенно - «русская цивилизация». При всей разнице в позициях и либеральные, и коммунистические, и патриархально-консервативные представления о российской цивилизации исходят из особенностей русской ментальности, русской культуры, русского православия, поскольку рассматривают Россию как целостность. Некоторые политики и деятели культуры национально-патриотического направления при слове Россия впадают буквально в транс, и тогда понятие «российская цивилизация» звучит как заклинание, которое апеллирует не к разуму, а к вере или даже суеверию. Все это далеко не безобидно. Здесь таится опасность манипулирования общественным сознанием, в котором отсутствует четкое историческое миропонимание - старое разрушилось, новое складывается медленно и трудно. Утверждается, что эта цивилизация имеет особый духовный базис-православие, ее отличает особая форма общности, коллективизма - соборность, особое отношение к хозяйственной деятельности, которое характеризуется как «нестяжательство» (т.е. отсутствие стремления к прибыли). Как величайшее достижение русской цивилизации рассматривается создание мощного государства. Западная цивилизация, в отличие от русской, характеризуется как приземленная, лишенная духовности, потребительская и даже агрессивно-потребительская. О. А Платонов, современный автор нескольких книг на эту тему, пишет. «Русская цивилизация отвергала западноевропейское понятие развития как преимущественно научно-технического, материального прогресса, постоянного наращивания массы товаров и услуг, обладания все большим количеством вещей, перерастающего в настоящую гонку потребления, «жадность к вещам». Этому понятию русское миропонимание противопоставляло идею совершенствования души, преображения жизни через преодоление греховной природы человека».
Множество народов с разной цивилизационной ориентацией, входивших в состав государства (когда больше, когда меньше, но всегда - много), превращало Россию в неоднородное, сегментарное общество. Это означает, что существует не одна (русская) Россия, а много «России» в одном государстве. В разное время и в разном объеме в ее составе находились природные сообщества (народы Сибири и Севера Европы), исповедующие язычество, анклавы мусульманской цивилизации (Поволжье, Казахстан, Средняя Азия, Крым, значительная часть Кавказа). А также буддийские районы (Калмыкия, Тува, Бурятия, Хакассия), регионы с населением, относящимся к европейской цивилизации, (Финляндия, Польша, Прибалтика и некоторые другие). Все эти народы исповедуют ценности, которые не способны к сращиванию, синтезу, интеграции. Они не сводимы к русскому. Мусульманские, ламаистские, православные, католические, протестантские, языческие и другие ценности нельзя свести воедино, подчинить православию.
Россия не имеет социокультурного единства, целостности. В силу этого она не может быть выражена в рамках альтернативы «Восток-Запад» (то есть наличия восточных и западных черт), она не является самостоятельным цивилизационным типом (Евразия, например). Дореволюционная Россия на протяжении столетий сохраняла и приумножала социокультурнын и духовный плюрализм. Сущность России пытались изменить в советское время, но безуспешно (это показал распад СССР). Неоднородным в цивилизационном отношении обществом остается Россия и сейчас.
Россия - СССР не может рассматриваться как единая цивилизация. Речь может идти о цивилизационных характеристиках определенных сегментов и формах их сосуществования и взаимодействия в рамках государства, а также об определенной, общей для всей страны парадигме (или парадигмах) развития, которая не была постоянной, а менялась на разных этапах ее истории. В основу анализа материала положены следующие исходные принципы:
Россия представляет собой цивилизационно неоднородное общество. Это особый, исторически сложившийся конгломерат народов, относящихся к разным типам жизнедеятельности, объединенных мощным, централизованным государством с великорусским ядром.
Цивилизационная парадигма развития этого сложного, огромного сообщества на разных этапах истории менялась. Россия геополитически расположена между двумя мощными центрами цивилизациионнго влияния - востоком и западом, она включает в свой состав народы, развивающиеся как по западному, так и по восточному варианту. Это неизбежно сказывалось при выборе путей развития. При крутых поворотах исторические вихри «сдвигали» страну то ближе к Западу, то ближе к Востоку. Россия представляла собой как бы «дрейфующее общество» на перекрестке цивилизационных магнитных полей. В связи с этим для нашей страны, как никакой другой, на протяжении всей истории крайне остро стояла проблема выбора альтернатив. По какому пути развиваться?
Факторы самобытности русской истории и культуры.
В Российской историографии выделяют четыре фактора, определивших особенности (отсталость, задержку, самобытность, своеобразие) русской истории:
1.Природно-климатический: жизнь крестьянина зависела от погоды и плодородия почвы. Неблагоприятные условия оказали прямое воздействие на тип. Господствующий класс создавал жёсткие рычаги гос.механизма, направленного на изъятие прибавочного продукта. Отсюда идет многовековая традиция деспотической власти самодержавия – крепостное право. Низкая урожайность, зависимость от природных условий обусловили в России устойчивость общинных принципов хозяйства. Природно-климатический фактор во многом определил и особенности национального характера русских: а) крайнее напряжение сил на сравнительно длинный промежуток времени, б) коллективизм, в) готовность к помощи вплоть до самопожертвования.
2.Геополитический фактор: а) обширная, слабозаселенная, незащищенная естественными преградами территория, б) огромная сеть рек, в) незащищенность границ, г) оторванность от морей. Геополитический фактор определил такие черты русского народа как национальная терпимость, отсутствие национализма, всемирная отзывчивость.
3.Религиозный фактор: православие пришло из Византии. Для православия характерно движение к лучшему, идеи социальной справедливости, христианство отличается большой свободой внутренней жизни, характерен коллективизм. Католицизм из Рима, его ценности состоят в рынке, богатстве, у католиков основные черты власть, господство, дисциплина.
4.Фактор социальной организации: его основные элементы: а) первичная социально-хозяйственная ячейка – корпорация (община, колхоз и т.д.), а не частнособственное образование как на Западе, б) государство - не надстройка над обществом как на Западе, а творец общества, в) государство либо существует, либо оно не эффективно, г)государство, общество, личность – не разделены, а целостны, д)государство опирается на корпорацию. 3. Лаппо-Данилевский А.С. Методология истории. ИД Территория будущего. 2006.
4. Моисеев В.В. История России. Том 1. Белгородский государственный технологический университет им. В.Г. Шухова, ЭБС АСВ. 2013.
5. Петровская И.Ф. За научное изучение истории России! О методах и приёмах исторических исследований. Петрополис. 2009. Семенникова Л.И. Россия в мировом сообществе цивилизаций. Учебное пособие для вузов. - Брянск, 1999.
9. Сахаров А.Н. О новых подходах к истории России // Вопросы истории. 2002.
10. Шелковникова Н.В. История России для иностранцев. Амурский гуманитарно-педагогический государственный университет. 2010.
Изменение теоретических основ отечественной исторической науки. В середине 80-х гг. отечественная историческая наука вступила в весьма сложный период развития, характеризующийся возникновением противоречивого положения. С одной стороны, наметился необычайно высокий общественный интерес к истории, с другой - произошло резкое падение престижа исторической исторических трудов. Разрешение противоречия большинство историков связало с творческим прочтением трудов классиков марксизма-ленинизма. М.П. Ким, например, заявил: "Наша беда в том, что в изучении истории, развитии исторической науки мы непоследовательно использовали ленинское теоретическое наследие" ("Круглый стол": историческая наука в условиях перестройки // Вопросы истории. 1988. № 3. С.8). Реализации идеи творческого прочтения работ К. Маркса и В.И. Ленина призваны были служить публикации их ранее малоизвестных или же запрещенных произведений, в частности труда К. Маркса "Разоблачения дипломатической истории XVIII века". При этом выяснилось, что марксизм при трактовке истории России наряду с верными положениями включал в себя ошибки принципиального характера. Например, К. Маркс игнорировал роль внутренних факторов в истории Древнерусского государства, выдвинув явно ошибочное положение об исключительно варяжском составе дружин Рюриковичей и т.п. Приниженную характеристику дал он Ивану Калите, политику которого назвал "макиавеллизмом раба, стремящегося к узурпации власти". Не менее тенденциозна оценка деятельности Ивана III, который "не сокрушил иго, а избавился от того исподтишка". Московия же, по мнению К. Маркса, "усилилась только благодаря тому, что стала virtuoso в искусстве рабства" (См.: Маркс К. Разоблачения дипломатической истории XVIII века // Вопросы истории. 1989. № 4. С.4, 6, 7,11).
Обращение к марксистским оценкам истории России еще более усугубило ситуацию. Поиск выхода из нее привел к идее альтернативности в истории, выборе путей общественного развития, наиболее полно выраженной в историко-методологических работах П.В. Волобуева. Он писал: "... исторический процесс во всех трех его составных частях и параметрах (прошлое, настоящее, будущее) не предопределен и не запрограммирован; он вероятностен. Его вероятностная природа проявляется и в многовариантности развития. Иначе он и не может протекать так как общественные закономерности реализуются людьми в ходе их деятельности неоднозначно, а во множестве различных форм и видов ("многих историй") в зависимости от конкретно исторических условий, которые весьма разнообразны в каждую эпоху в разных странах и даже в каждой отдельной стране" (Волобуев П.В. Выбор путей общественного развития: теория история, современность. М., 1987. С.32). Одновременно была предпринята попытка рассмотрения альтернативности на примерах советской истории. Стали писать о повороте 1929 г. и альтернативе Н.И. Бухарина, позиции Л.Д. Троцкого и т.П. Одновременно в научный оборот были введены работы представителей ленинского окружения (Л.Д. Троцкий, Н.И. Бухарин и т.д.) с весьма своеобразной трактовкой марксизма.
Существенные изменения в осмыслении отечественной истории стали происходить в связи с публикацией трудов выдающихся русских философов и историков начала XX в., произведения которых позволили исследователям понять, что стремление к канонизации марксизма является его имманентной закономерностью. Уже С.Н. Булгаковым было показано, что марксизм "чужд всякой этике", так как обосновывает свои выводы и прогнозы, исходя не из требований этического идеала, а из самой действительности. Но он же и "насквозь" этичен, так как, отвергая всякую религию, отвергает тем самым и религиозную нравственность, на место которой ему нечего поставить, кроме самого себя. Таким образом, возникает возможность самого тяжкого "застоя" в области общественных наук.
Публикация российских мыслителей начала ХХ в. способствовала складыванию понимания всего аморализма учения о классовой борьбе как двигателе истории. Идея К. Маркса и В.И. Ленина о необходимой смене оружия критики критикой оружия стала рассматриваться как своеобразное обоснование террора против инакомыслия во всех сферах общественной жизни. Установившееся в результате этого единообразие обеднило исследование исторической реальности, в первую очередь исключив из процесса человека. С.Н. Булгаков писал: "Для взоров Маркса люди складываются в социологические группы, а группы эти чинно и закономерно образуют правильные геометрические фигуры, так, как будто кроме этого мерного движения социалистических элементов в истории ничего не происходит, и это упразднение проблемы и заботы о личности, чрезмерная абстрактность, есть основная черта марксизма, и она так идет к волевому душевному складу создателя этой системы" (Булгаков С.Н. Философия хозяйства. М., 1990. С. 315). После публикации работ русских мыслителей начала XX в. широким слоям историков открылись многие религиозно-мифотворческие моменты марксизма, его многогранное идеалистическое начало. Н.А. Бердяев, в частности, писал: "Маркс создал настоящий миф о пролетариате. Миссия пролетариата есть предмет веры. Марксизм не есть только наука и политика, по есть также вера, религия" (Бердяев Н.А. Истоки и смысл русского коммунизма. М., 1990. С. 83).
Параллельно шла "реабилитация" зарубежной немарксистской философии истории и исторической мысли. В круг чтения российских историков вошли книги Ф. Броделя, Л. Февра, М. Блока, К. Ясперса, А. Дж. Тойнби, Э. Карра и др. При этом в их трудах достаточно четко просматривалось уважительное и объективное отношение к истории России, что явно противоречило основному тезису советской историографии о зарубежной литературе как о фальсификации исторического процесса. В этом плане показательно заявление Л. Февра: "... Россия. Я не видел ее собственными глазами, специально не занимался ее изучением и все же полагаю, что Россия, необъятная Россия, помещичья и мужицкая, феодальная и православная, традиционная и революционная, - это нечто огромное и могучее" (Февр Л. Бои за историю. М., 1991. С.65).
Описанные процессы привели к переосмыслению марксизма-ленинизма как теоретической базы исторической науки. Историками был поставлен вопрос: в какой мере марксистская теория формаций способствует углублению и прогрессу исторического познания? В ходе дискуссий многие охарактеризовали сведение всего многообразия "мира людей" к формационным характеристикам как "формационный редукционизм" (См.: Формации или цивилизации? (Материалы "круглого стола") // Вопросы философии. 1989. № 10. С.34), ведущий к игнорированию или недооценке человеческого начала, в чем бы оно ни выражалось. Размышляя по этому поводу, А.Я. Гуревич писал: "... мировой исторический процесс едва ли правомерно понимать в виде линейного восхождения от одной формации к другой, равно как и размещения этих формаций по хронологическим периодам, ибо так или иначе на любом этапе истории налицо синхронное сосуществование и постоянное взаимодействие различных социальных систем" (Гуревич А.Я. Теория формаций и реальность истории // Вопросы философии. 1990. № 11. С.37). Кроме того, современная историческая паука приступила к изучению "малых групп", тогда как формационный подход к истории предполагает оперирование обобщенными понятиями, которые выражают высокую степень абстрагирования.
Развитие исторической науки в России поставило перед учеными задачу разработки гибкого и адекватного современной эпохе теоретического и методологического инструментария. Вышеуказанное противоречие выступает лишь проявлением этой тенденции. Попытки же его разрешения привели к расширению методологической базы отечественной исторической науки и началу складывания направлений и школ. Среди них, допуская определенную условность классификации, можно выделить:
1) марксистское направление, представленное основной массой историков как центра, так и провинции. В силу определенных причин оно не охватывает обширные пласты актуальной проблематики, выдвинувшейся в наши дни на передний план в гуманитарном знании;
2) школа структурно-количественных методов, ориентированная в значительной степени на достижения англо-американской историографии. Ее сторонники допускают и требуют:
широкого подхода к объекту познания, разностороннего его рассмотрения;
применения различных методов выявления, сбора, обработки и анализа конкретно-исторических данных;
всесторонней интерпретации и обобщения результатов конкретно-исторического анализа.
При этом основная цель применения математического аппарата в исследованиях состоит в том, чтобы "в результате математической обработки и анализа исходных количественных показателей получить новую, непосредственно не выраженную в исходных данных информацию. Историко-содержательный анализ этой информации должен дать новые знания об изучаемых явлениях и процессах" (Количественные методы в советской и американской историографии. М., 1983. С.13);
3) школа "антропологически ориентированной истории", представители которой провозгласили, что "наиболее перспективными представляются современные школы гуманитарного знания, которые исследуют знаковые системы, присущие данной цивилизации, систему поведения принадлежащих к ней людей, структуру их ментальностей, их концептуальный аппарат, "психологическую вооруженность"" (Одиссей. Человек в истории. Исследования по социальной истории и истории культуры: 1989 год. М., 1989. С.5). В своих исследованиях историки этого направления ориентируются па достижения историко-психологической школы дореволюционной России (Л.П. Карсавин, П.М. Бицилли), французской, а ныне международной, школы "Анналов" (М. Блок, Л. Фепп, Ф. Бродель, Ж. Дюби) и западногерманской школы "повседневной истории".
Кроме того, но второй половине 80-х - начале 90-х гг. наметилось возрождение региональной историографии, связанное с крахом идеи унификации исторической науки. Несмотря на наличие кризисных явлений в провинциальной исторической мысли, исследователи заговорили о своеобразии и специфике местной истории (См.: Балашов В.А., Юрченков В.А. Региональная история: проблемы и новые подходы // Вестн. Мордов. ун-та. 1991. № 4. С.10 - 14).
Основные проблемы дореволюционной отечественной истории. Современная отечественная историография характеризуется широким обменом мнениями по целому ряду ключевых проблем отечественной феодальной фазы исторического развития. Одной из главных тем при этом выступают вопросы генезиса феодализма в Древней Руси. До последнего времени при их рассмотрении господствовали и развивались традиции школы Б.Д. Грекова (работы Б.А. Рыбакова, М.Б. Свердлова и др.), основной идеей которого была мысль об изначальном феодализме Древней Руси. В качестве доказательств развития феодального способа производства при этом фигурируют три основных фактора:
1) система государственных податей и повинностей (отсюда - свободные смерды становились феодально зависимыми);
2) использование железных орудий труда (это вело к появлению хозяйственно самостоятельных малых семей и соседских общин);
3) чинимые феодалами-боярами все виды насилия, с помощью которых они постепенно утверждали свое господство, превращая общинников в холопов и закупов (См.: Горемыкина В.И. О генезисе феодализма в Древней Руси // Вопросы истории. 1987. № 2. С.80). Несколько иную позицию занял И.Я. Фроянов, находящий с некоторыми оговорками и особенностями на Руси IX - XI вв. позднеродовое общество. Наконец, В.И. Горемыкина попыталась изменить устоявшуюся точку зрения и заявила: "Нам представляется, что у восточных славян общество с VI - VII вв. имело рабовладельческий характер, а затем на Руси. XII в. оно превратилось в феодальное" (Там же. С.100). Более гибкую позицию занял А.П. Пьянков, усмотревший наличие слоя рабов в городах Руси еще в XI в. Древнерусскую государственность он возвел к более раннему времени, нежели VIII - IX вв.
Практически одновременно был поставлен вопрос о генезисе государственности на Руси. Академик Б.А. Рыбаков опубликовал ряд работ, где признал основой Древней Руси киевский регион, ведущий свою родословную от Полянского княжества. Данная точка зрения восходила к трудам Д.И. Иловайского и М.С. Грушевского и была поддержана лишь П. Толочко. С ее критикой выступил А.П. Новосельцев, призвавший начинать историю Древней Руси, как это делали Б.Д. Греков и другие ученые, с объединения севера (Новгород) и юга (Киев).
Следует отметить, что в условиях новой историографической ситуации стала возможной критика непререкаемых до этого авторитетов, в частности, работ того же Б.А. Рыбакова. К числу его ошибок и неточностей были отнесены попытки удревнить время сложения славянства до середины 2-го тысячелетия до н.э., отрицать роль Новгорода в образовании Древнерусского государства, датировать начало летописания в Киеве временем Аскольда и Дира и т. и. По мнению А.П. Новосельцева, "под прямым влиянием взглядов Рыбакова ряд авторов разной квалификации занялся поиском русов среди явно неславянских этносов (гуннов и т.д.), а самые ретивые пытаются увязать русов даже с этрусками!" ("Круглый стол": историческая наука в условиях перестройки // Вопросы истории. 1988. № 3. С.29). Серьезную критику вызвало отношение Б.А. Рыбакова к источникам, в частности, к античным и арабским. Причем критика его построений во многих случаях была весьма нелицеприятной. Тот же А.П. Новосельцев писал: "Его (Б.А. Рыбакова. - Авт.) фантазия создает порой впечатляющие (для неспециалистов) картины прошлого, не имеющие, однако, ничего общего с тем, что мы знаем из сохранившихся источников. Любая наука нуждается в гипотезах, но то, что делает с историей Руси Рыбаков, к научным гипотезам отнести нельзя" (Новосельцев А.П. "Мир истории" или миф истории? // Вопросы истории. 1993. № 1. С.30).
В связи с образованием Древнерусского государства в отечественной историографии вновь был поднят вопрос о роли норманнов в генезисе государственности. При этом сложились три подхода к известиям летописи о призвании варягов. Одни исследователи (А.Н. Кирпичников, И.В. Дубов, Г.С. Лебедев) считают их в основе своей исторически достоверными. Они исходят из представлений о Ладоге как "первоначальной столице Верхней Руси", жители которой выступили с инициативой призвания Рюрика. По их мнению, этот шаг был весьма дальновиден, так как позволил "урегулировать отношения практически в масштабах всей Балтики". Другие (Б.А. Рыбаков) - полностью отрицают возможность видеть в этих известиях отражение реальных фактов. Летописный рассказ трактуется как легенда, сложившаяся в пылу идеологических и политических страстей конца XI - начала XII вв. Источники, по мнению, например, Б.А. Рыбакова, "не позволяют сделать вывод об организующей роли норманнов не только для организованной Киевской Руси, но даже и для той федерации северных племен, которые испытывали па себе тяжесть варяжских набегов". Третьи (И.Я. Фроянов) улавливают в "предании о Рюрике" отголоски действительных происшествий, но отнюдь не тех, что поведаны летописцем (Подробнее см.: Фроянов И.Я. Исторические реалии в летописном сказании о призвании варягов // Вопросы истории. 1991. № 6. С.5 - б).
Наряду с западными факторами воздействия на Древнерусское государство в современной отечественной историографии Достаточно остро стоит проблема восточного влияния, постановка которой связана с исследования Г.А. Федорова-Давыдова и Л.Н. Гумилева. Особо стоит сказать о последнем ввиду широкой популяризации его взглядов. Л.Н. Гумилеву принадлежит ряд предположительных утверждений: о своеобразном характере монгольской религии, сближающей ее с монотеизмом или митраистским дуализмом, о сознательном изобретении иерусалимскими феодалами "легенды о пресвитере Иоанне", о походах Батыя 1237 - 1240 гг. как о двух "кампаниях", лишь незначительно уменьшивших "русский военный потенциал", о "первом освобождении Руси от монголов" в 60-е гг. XIII в. и т.д. [См.: Лурье Я. С: К истории одной дискуссии // История СССР. 1990. № 4. С.129). Между ними и показаниями источников существуют прямые противоречия, на что указывал в свое время Б.А. Рыбаков (См.: Рыбаков Б.А. О преодолении самообмана // Вопросы истории. 1971. № 3. С.156 - 158).
Изменение историографической ситуации повлекло публикацию книг по истории феодализма, концепция которых отличается от традиционной. Примером могут служить монографические исследования А.А. Зимина о формировании боярской аристократии в России в XV - начале XVI в., о предпосылках первой крестьянской войны и т.д. В них ученый исходит из мысли о том, что судьбы общества и личности неизбежно и всегда взаимосвязаны. Кроме того, интересной представляется его идея о заметных следах, пережитках удельной децентрализации в России в конце XV - XVI вв.
Во второй половине 80-х гг. по-новому стала оцениваться роль церкви в истории России. Вышел ряд работ о взаимоотношении ее с властью: А. Кузьмин - о христианизации Руси (1988 г), Я.Н. Щапов - о взаимоотношении государства и церкви в X - XIII вв. (1989 г), Р.Г. Скрынников - о связи советской и духовной власти в XIV - XVII вв. (1990 г), В.И. Буганов и А.П. Богданов - о бунтарях в русской православной Церкви (1991 г). А.П. Богданову в книге "Перо и крест. Русские писатели под церковным судом" (1990 г) удалось показать втягивание церкви в государственную охранительную систему с XVI до начала XX вв. - процесс равно драматический для русской церкви и российского общества.
В современных условиях стал возможен отход от идеологизированных оценок крестьянских войн, которые традиционно именовались антифеодальными. Однако таковыми могли быть только буржуазные революции. Н.И. Павленко писал по этому поводу: "Крестьяне, как известно, в силу многих причин своего бытия не могли "изобрести" новых общественно-экономических отношений и политической системы. Крестьяне в ходе восстаний боролись не против системы, а за ее улучшенный вариант..." (Павленко П.И. Историческая наука в прошлом и настоящем // История СССР. 1991. № 4. С.91). Некоторые авторы стали отказываться от идеализации крестьянских войн, писать об их разбойном характере, о разрушении материальной и духовной культуры, нравственности, разграблении помещичьих усадеб, сожжении городов и т.п. Наметился отход от тезиса о расшатывании феодально-крепостнической системы как основном итоге крестьянских войн. Пришло осознание того, что после подавления восстаний дворянство не только реставрировало старые порядки, но и укрепляло их путем совершенствования административной системы и увеличения повинностей в пользу феодала.
Несомненный интерес представляют попытки в современных условиях исследовать формирование служилой бюрократии и ее роли в перерастании сословно-представительной монархии в абсолютную. При оценке данных процессов Н.Ф. Демидова отнесла их начало к XVII в., характеризуя приказную систему как проявление бюрократизма. С иных позиций выступил И.И. Павленко, связавший возникновение бюрократии в России с унификацией государственного управления в петровское время. Аналогичную точку зрения высказал Е.В. Анисимов, исследовавший историю XVIII в.
Разработка проблем российского абсолютизма привела историков к понятию "петровский период" истории. Наиболее четко его определял П.Я. Эйдельман: "Революция Петра определила русскую историю примерно на полтора века..." (Эйдельман П.Я. "Революция сверху" в России. М., 1989. С.67). Определенные уточнения в эту формулу были внесены Е.В. Анисимовым, высказавшим парадоксальную, на первый взгляд, мысль об отчетливом консервативном характере революционности Петра Великого. Исследователь писал: "Модернизация институтов и структур власти ради консервации основополагающих принципов традиционного режима - вот что оказалось конечной целью. Речь идет об оформлении самодержавной формы правления, дожившей без существенных изменений до XX века, о формировании системы бесправных сословий, ставшей серьезным тормозом в процессе развития средневекового по своей сути общества, наконец, о крепостничестве, упрочившемся в ходе петровских реформ" (Анисимов Е.В. Время петровских реформ. Л., 1989. С.13 - 14).
Публикация или репринтное воспроизведение многочисленных "романов императрицы", "любовников Екатерины" "женщин Петра Великого" и т.д. помимо отрицательного влияния на формирование массового исторического мышления имели и положительное значение в виде восстановления интереса профессиональных историков к роли личности в истории. Наметится отход от одноплановой характеристики царей и дореволюционных политических деятелей. Н.И. Павленко по этому поводу пишет: "Ясно, что продолжительные царствования накладывали свой отпечаток на внутреннюю жизнь государства и его внешнюю политику. Царь в соответствии с мерой своей просвещенности и понимания задач, стоящих перед страной, формировал "команду", если так можно выразиться, мозговой центр, генерировавший идеи и с соизволения монарха претворявший их в жизнь" (Павленко Н.И. Указ. соч. С.92). Появились биографии известных политических, военных деятелей, дипломатов XVIII в. А.В. Гаврюшкин опубликовал книгу о графе Н.И. Панине (1989 г), В.С. Лопатин - о взаимоотношениях Г.А. Потемкина и А.В. Суворова (1992 г), П.В. Перминов - о посланнике России в Константинополе А.М. Обрескове (1992 г). Наконец увидела свет написанная еще в 20 - 30-е гг. монография А.И. Заозерского о фельдмаршале Б.П. Шереметеве (1989 г.). А.С. Мыльников по-иному оценил деятельность Петра III.
Исследование сущности государственной власти XVIII - начала XX вв. привело к постановке проблемы соотношения реформ и контрреформ в истории России. Обращение к политической истории "революций сверху" произошло впервые за последние десятилетия развития исторической науки в нашей стране и явилось в значительной степени показателем происходящих в ей изменений.
Реформы начала XIX в. достаточно серьезно были проанализированы М.М. Сафоновым и С.В. Мироненко. Через призму личности графа М.М. Сперанского попытался представить их В.А. Томсинов. Исследователи пришли к выводу о складывании в российском обществе сознания необходимости и неизбежности коренных преобразований. В этих условиях правительство вступило на путь реформ, а общество обратилось первоначально к давлению на правительство, поддержке, подталкиванию его реформаторских устремлений, потом революционной борьбе. Последнее вызвало реакцию и стремление укрепить основу существующей системы. С этих позиции стали рассматривать и восстание декабристов, получившее отражение в монографиях В.А. Федорова "Своей судьбой гордимся мы..." (1988 г) и Я.А. Гордина "Мятеж реформаторов: 14 декабря 1825 года" (1989 г).
При анализе ситуации середины XIX в. наметилось смещение хронологических рамок реформ. По мнению ряда исследователей, оттепель обозначилась еще в середине 50-х гг. XIX в., сами же реформы явились типичной "революцией сверху". Отметим, что новые подходы к анализу реформ наметились в работах экономистов, а не историков. Г.X. Попов рассмотрел экономические, социальные, идейно-политические корни реформ, непосредственные причины, сделавшие их необходимыми и заставившие царя проявить инициативу и провести ее сверху. Он привел материал о попытках реформ, в частности дал оценку экспериментам, проводимым с государственными и удельными крестьянами. Г.X. Попов показал, что в борьбе между ярыми противниками, либерально настроенными и горячими сторонниками реформы, каждый из которых отстаивал свою программу реформы, родился не "прусский", не "американский", а особенный - "русский" путь преодоления феодальных отношений, подготовивший развитие капитализма. Он писал: "Реформа 1861 г. была выдающимся маневром самого могучего и самого опытного в мире абсолютизма. Она опередила внутреннее вызревание кризиса. Искусно маневрируя, по существу, оставаясь всегда в меньшинстве, делая уступки крепостникам, абсолютизм разработал и осуществил тот вариант преобразований, который в наибольшей мере отвечал интересам самодержавия и его аппарата" (Попов Г. X. Отмена крепостного права в России // Истоки. Вопросы истории народного хозяйства и экономической мысли. М., 1990. Вып.2. С.69).
Проблема соотношения реформ и революции при анализе пореформенного развития отечественной истории стала центральной в исследованиях этого периода. К данной тематике обратились А.А. Искандеров, Б.Г. Литвак, Р.Ш. Ганелин и др. Ее рассмотрение идет с учетом альтернативности развития. В этом плане достаточно показательно высказывание А.А. Искандерова: "Перед Россией XX в. реально стояли не один, а два возможных пути развития: путь революционного свержения существующего строя и путь мирного преобразования общества и государства" (Искандеров А.Л. Российская монархия, реформы и революция // Вопросы истории. 1993. № 7. С.126). Соотношение реформ и революции в российской истории начала XX в. достаточно полно рассмотрено в монографии Р.Ш. Ганелина (1991 г). Ему удалось показать, что реформаторская деятельность царизма не ограничивается событиями декабря 1904 г., февраля и октября 1905 г. По его мнению, попытки правительства организовать преобразования не прекращались, одновременно трудились разные комиссии и подкомиссии, постоянные и единовременные совещания, другие государственные структуры воплощая монаршую волю.
Особо встал вопрос о столыпинских реформах. По мнение академика И.Д. Ковальченко, получила "широкое распространите трактовка "столыпинского пути" чуть ли не как образца аграрного развития, который, якобы, должен быть учтен и даже воспроизведен в современной перестройке аграрных отношений в советской деревне. Имеет место не только игнорирование исторического подхода и достоверных фактов, но и конъюнктурная фальсификация важного исторического события" (Ковальченко И.Д. Столыпинская аграрная реформа (Мифы и реальность) // История СССР. 1991. № 2. С.53). И.Д. Ковальченко, отрицая разработки последних лет, заявил о том, что "столыпинская аграрная реформа, по сути, провалилась еще до первой "мировой войны", а "социалистическая революция в России была неизбежностью, обусловленной особенностями ее исторически прежде всего аграрного, развития" (Там же. С.69, 70). Многими исследователями позиция И.Д. Ковальченко была держана. В то же время нельзя игнорировать и наработки, связанные с политическими аспектами столыпинских реформ. В частности, стало утверждаться мнение о своеобразном альянсе против П.А. Столыпина совершенно противоположных политических сил. Н.Я. Эйдельман писал по этому поводу: "С одной стороны, новый премьер и его политика подвергались разнообразным революционным ударам. Большевики рассматривали борьбу со Столыпиным как проблему классовую, эсеры же, анархисты в немалой степени сражались с личностью самого Столыпина, вели террор и против членов его семьи... Правое дворянство и весьма прислушивающийся к нему Николай II видели в Столыпине "нарушителя вековых основ", передававшего исконную дворянскую власть - буржуазии" (Эйдельман Н.Я. Революция сверху" в России. М., 1989. С.163 - 164).
Политическая история рубежа XIX - XX вв. находится в центре внимания современной отечественной историографии, она отодвинула на второй план широко изучавшиеся ранее социально-экономические процессы. Среди вышедших работ особо следует выделить монографию С.В. Тютюкина об июльском политическом кризисе 1906 г. (1991 г), книгу Г.А. Герасименко о земском самоуправлении до 1917 г. (1990 г), последние работы Я. Авреха о политической ситуации накануне революции 1917 г. Достаточно интересные исследования вышли по истории тактических партий: Г.Д. Алексеевой - народнические партии (1990 г), Н.Г. Думовой - кадеты в первой мировой войне и февральской революции (1988 г) и т.д. В.М. Жухрай опубликовал книгу "Тайны царской охранки: авантюристы и провокаторы" (1991 г), в которой показывается закулисная история правящих кругов России начала XX в. Он пишет о высших чинах российской полиции и агентах, внедренных в революционное движение.
На стыке политической и социально-экономической истории вышли в свет работы о классах и сословиях России начала XX в. Весьма интересна написанная в русле этой тематики монография А.Н. Боханова "Крупная буржуазия России. Конец XIX в. - 1914 г." (1992 г), в которой впервые в историографии рассматривается численность и состав высшего слоя предпринимателей, выяснены источники его пополнения, проанализировано соотношение классовых и сословных характеристик.
Наметились новые подходы к изучению февральской революции. Начало им положили вышедшие в 1987 г. монографии Л.М. Спирина "Россия, 1917 год: Из истории борьбы политических партий" и Г.3. Иоффе "Великий Октябрь и эпилог царизма". Они сочетали в себе традиционные для советской историографии подходы с новыми веяниями. Продолжая развивать данную тенденцию, Г.3. Иоффе в 1989 г. выпустил книгу о генерале Л. Корнилове и начале становления "белого дела".
Советский период в работах современных исследователей. Переосмысление истории Отечества советского периода началось во второй половине 80-х гг. в публицистике, лидером которой был, без сомнения, Ю.Н. Афанасьев. Активно выступали Ю. Карякин, Н. Шмелев, Г. Попов и др., предложившие новое концептуальное понимание отдельных этапов истории и выработавшие "концепцию" "белых пятен". Оценивая ситуацию тех лет, Г.А. Бордюгов и В.А. Козлов писали: "... "Профессорская" публицистика давала широкую панораму, историки работали над деталями. Но поскольку "деталей" и "белых пятен" было неизмеримо больше, чем историков, способных ими заниматься, то профессиональная историческая публицистика тонула в широком море популярных непрофессиональных статей..." (Бордюгов Г.А., Козлов В.А. История и конъюнктура. М., 1992. С.8). Ими была предложена своеобразная периодизация развития исторической публицистики:
1988 г. - "бухаринский бум",
1988 - 1989 гг. - "сталиниада",
1989 - 1990 гг. - "суд над Лениным",
1990 г. - "возвращение Троцкого".
Можно спорить о ее деталях, но суть процессов в принципе была отмечена верно.
Историческая публицистика сыграла свою роль - ей удалось выявить и поставить наиболее слабо разработанные проблемы, острые вопросы исторического развития, наметить новые концептуальные подходы. Однако она не поднялась до уровня действительно новой историографии, как отмечал американский исследователь М. фон Хаген. Историки не написали за это время ничего такого, что не было бы известно мировой исторической мысли. В то же время публицистика создала почву для новой исторической конъюнктуры. Г.А. Бордюгов и В.А. Козлов отмечают: "... советская историография со всеми познавательными структурами, психологией кадров, представлениями и ориентирами, объективно говоря, была готова только к тому, чтобы вынуть отработанный блок концепций, почерпнутых из "Краткого курса истории ВКП (б)", и заменить его другим..." (Там же. С.31).
Несмотря на широкий интерес к истории в середине 80-х гг., историческая наука реорганизовывалась достаточно медленно (См.: Дэвис Р.У. Советская историческая наука в начальный период перестройки // Вестник Академии наук. 1990. № 10). И все же в конце концов она "отстала" от политики и ее обслуживания.
В конце 80-х - начале 90-х гг. исследователи Октябрьской; революции освободились от идеологического диктата, произошло расширение источниковой базы, появилась возможность использования научного потенциала небольшевистской историографии, что открыло качественно новые возможности для переосмысления традиционных сюжетов. Идет размывание барьера, возникшего в результате вульгаризированного формационного подхода, что позволяет вписать события 1917 г. в контекст российской и мировой истории XX в. Это касается в первую очередь комплекса противоречий, определивших содержание и смысл революции. Некоторые исследователи (В.П. Дмитренко и др.) утверждают, что в 1917 г. имели место явления, не всегда укладывающиеся в рамки "социалистического строительства". По их мнению, уместно говорить о существовании параллельных ("малых") революций, таких как национально-освободительная, бедняцко-пролетарская, аграрно-крестьянская. Необходимо учитывать, что особую окраску этим революциям придали условия российского индустриального броска и участие империи в первой мировой войне. Комплекс разнообразных конфликтов раздвинул содержательные рамки революции, сделал крайне пестрым состав ее участников, программ и целей. Это ослабило авангард революционных сил в лице партий и вместе с тем обеспечивало сплочение нетерпеливых, быстро радикализировавшихся низов.
Исследователи предлагают рассматривать события 1917 г. как единый революционный цикл, исключительно сложный по своим компонентам, динамике, самореализации, как Великую Российскую революцию. В ходе ее возник фактор, оказавший решающее воздействие на происходившие процессы - тотальный распад институтов власти. В.П. Дмитренко утверждает: "Самой трагической вехой на этом пути стала ликвидация монархии. С общества была сорвана скрепа государственности, затем стали рваться складывающиеся веками социально-управленческие связи и пошатнулись привычные устои самосознания народа. Отсутствие альтернативной системы управления породило нарастающий хаос во всех сферах жизни общества..." (Октябрьская революция: ожидания и результаты // Отечественная история. 1993. № 4. С.213).
Появилась возможность более глубокого анализа социальных сил, участвовавших в революции 1917 г. Первоочередное внимание уделяется при разработке этого направления крестьянству. Среди многочисленных работ по данной тематике заметно выделяются исследования В.В. Кабанова, который с достаточной полнотой обосновал тезис о существенных потерях крестьянства в результате революции. Он считает, что Декрет о земле (1917 г) вызвал массу надежд, а затем разочарований. Помещичьих земель не хватало, ибо крестьянское малоземелье было обусловлено не только и не столько феодальными пережитками, сколько аграрным перенаселением.
Аграрный вопрос в революции и гражданской войне является одним из самых запутанных в российской истории. Исследования последних лет показали, что накануне 1917 г. российский крестьянин страдал не столько от малоземелья, имея в среднем по 5 - 7 десятин пашни на душу, сколько от низкой культуры земледелия. Анализ статистики, произведенный В.П. Буттом, показал, что "черный передел" 1917 - 1918 гг. лишь на 5 - 10% увеличил крестьянские наделы за счет фактического уничтожения 20 тысяч помещичьих хозяйств, которые поставляли около половины товарного хлеба на рынок. Эти процессы в немалой степени содействовали стихийному развалу армии, расколу общества, дезорганизации экономики и ухудшению продовольственного снабжения и т.п.
Новые подходы к изучению гражданской войны поставили вновь вопросы, не разрешенные в ходе предыдущего развития исторической науки в стране. Среди них - проблема начала гражданской войны, трактуемая неоднозначно. В.И. Петров высказал концептуальное соображение об отсутствии связи между революцией и гражданской войной. По его мнению, революция выступает лишь как предпосылка к гражданской войне, но нельзя отождествлять вооруженное насилие в ходе свержения режима с началом гражданской войны. События с октября 1917 г. до февраля 1918 г. служат в его трактовке прологом гражданской войны. Иную позицию занял Е.Г. Гимпельсон, заявивший о том, что именно Октябрьская революция послужила началом гражданской войны. Он считает, что гражданская война была неизбежна, потому что партия большевиков решила установить диктатуру пролетариата и с ее помощью вести страну по пути социализма. По его мнению, это была основная причина гражданской войны, поскольку реализация идеи диктатуры пролетариата и строительства социализма в крестьянской стране неизбежно вызывала ответную негативную реакцию не только со стороны свергнутых правящих классов, но и значительной части крестьянства. Свою трактовку событий предложил Л.М. Спирин, выделивший не одну, а несколько гражданских войн в России. Первая из них, развязанная большевиками, началась летом 1917 г. и завершилась Октябрем, Вторая гражданская война началась в октябре 1917 г., прошла три этапа и закончилась в 1922 г. Первый этап - с октября 1917 г. до лета 1918 г., когда кардинальные преобразования (перераспределение собственности и укрепление власти) решались преимущественно невооруженным путем. Второй этап - с лета 1918 г. до конца 1920 г. - главный период, собственно гражданская война. С 1921 г. начинается третий этап - самой настоящей гражданской войны, войны народной (серия восстаний в Кронштадте, в Тамбовской губернии, в Сибири, на Украине, Северном Кавказе и т.д.).
Достаточно сложной проблемой является решение вопроса о виновности тех или иных сил в развязывании гражданской войны. Ю.П. Шарапов заявил о некорректности такой постановки вопроса, ибо известно, что виноваты обе стороны. Его поддержал В.И. Петров, по мнению которого "виновата" история, стечение объективных трагических обстоятельств. Г.3. Иоффе занял иную позицию. В его трактовке гражданская война была результатом борьбы за власть, развязанной политическими структурами. Более определенно высказался Е.Г. Гимпельсон, возложивший вину за развязывание гражданской войны на большевиков, в идеях и практике которых война содержалась, уже в потенции. Например, идея диктатуры пролетариата исходила из раскола общества по социально-идеологическому принципу, деления его на "чистых" и "нечистых", по отношению к которым можно применять любые формы насилия, вплоть до массового террора.
Началась серьезная научная разработка проблемы последствий гражданской войны. Практически все исследователи указывают на то, что эти события повлекли за собой:
огромную социальную перетряску и демографическую" деформацию;
разрыв экономических связей и колоссальную хозяйственную разруху;
изменение психологии, менталитета широких слоев населения.
Многие ученые считают, что именно гражданская война оказала существенное влияние на политическую культуру большевизма, которую характеризовали следующие черты: свертывание внутрипартийной демократии; восприятие не только верхушкой партии, но и широкой партийной массой установки на методы принуждения и насилия в достижении политических целей; опора партии на люмпенизированные слои населения.
С середины 80-х гг. НЭП оказался в центре внимания историков, экономистов, обществоведов. Появились исследования о возможностях НЭПа, его кризисах и перспективах (В.П. Данилов, В.П. Дмитренко, В.С. Лельчук, Ю.А. Поляков, Н.С. Симонов). Сопоставление различных точек зрения позволило создать базу для дальнейшего анализа, определившего новые конкретно-исторические исследования. Историки отметили, что даже в условиях НЭПа политические интересы довлели над экономической целесообразностью, что являлось имманентной чертой большевизма: И.В. Быстрова пишет: "С одной стороны, хозяйственная деятельность правящего аппарата диктовалась политическими интересами. С другой стороны, решение экономических проблем, судьба НЭПа упирались опять-таки в политическую проблему - вопрос о власти" (Быстрова И.В. Государство и экономика в 1920-е годы: борьба идей и реальность // Отечественная история. 1993. № 3. С.33). Достаточно четко это просматривается при анализе "антоновщины", которую современные авторы (С.А. Есиков, В.В. Канищев, Л.Г. Протасов) предлагают рассматривать как крестьянское восстание, форму народного сопротивления военно-коммунистической диктатуре. Причем "Союз, трудового крестьянства", трактуемый как элемент организованности и осознанности в движении, по их мнению, отражает поиск крестьянской альтернативы "диктатуре пролетариата" в момент ее кризиса.
Изучение НЭПа породило целый ряд проблем. В частности, во второй половине 80-х гг. в отечественной общественно-политической, историко-экономической литературе открыто прозвучали вопросы об альтернативных путях советского общества, о сущности власти, господствующей в стране на протяжении многих десятилетий (Г. Попов, О. Лацис, Ю. Голанд, Л. Пияшева). Проблема формирования так называемых "командно-административной системы", "государственного социализма", "тоталитаризма" была поставлена в общем, оценочном плане. Практически сразу же были выдвинуты возражения против концепции тоталитаризма как ключевой в изучении СССР. Ю.И. Игрицкий пишет: "Суть их сводилась к следующему:
1) тоталитарная модель статична, с ее помощью трудно объяснить все те закономерные изменения, которые произошли в коммунистических странах и в коммунистическом движении после смерти Сталина;
2) история не знала и не знает ситуации, когда диктатор, партия, та или иная элитарная группа целиком и полностью контролировала бы развитие общества и всех его ячеек; степень же приближения к тотальности невозможно вычислить ни с помощью квантификационных методов, ни, тем более, без них" (Игрицкий Ю.И. Снова о тоталитаризме // Отечественная история. 1993. № 1. С.8). Прозвучали обвинения и идеологического характера. Достаточно типичным в этом плане можно считать высказывание А.К. Соколова: "Не составляет секрета, что эта концепция взята из западной историографии. Она отрицает классовый и формационный подход к анализу исторического процесса. На одном полюсе - "тоталитарное общество", на другом - "свободное общество", олицетворяемое так называемыми "западными демократиями". Каждый исследователь, который берет на вооружение положения этой теории, должен отдавать себе отчет в том, что это влечет за собой переоценку всех событий нашей советской истории, фактический отказ от марксистской интерпретации развития общества" (Актуальные проблемы советского источниковедения // История СССР. 1989. № 6. С.59).
Несмотря на критику, точка зрения о господстве тоталитарной системы в СССР в историографии утвердилась. Ю.С. Борисовым было показано, как к концу 30-х гг. завершилось создание двух охранительных режимов - административно-карательного и пропагандистско-идеологического. В более широком политическом плане произошло, по мнению Л.А. Гордона и Э.В. Клопова, превращение демократического централизма в недемократический, затем в авторитарно-административную систему и, наконец, в авторитарно-деспотическую систему. К.С. Симонов сделал вывод о сущности режима этой власти. Он писал: "Возможно, что такой режим власти и был, наконец, найденной формой для осуществления марксовой идеи "диктатуры пролетариата" в одной, отдельно взятой стране" (Симонов Н.С. Термидор, брюмер или фрюктидор? Эволюция сталинского режима власти: прогнозы и реальность // Отечественная история. 1993. № 4. С.17).
Концепция складывания тоталитарной системы в СССР оказала воздействие на разработку традиционных для отечественной историографии тем: индустриализации и коллективизации сельского хозяйства.
В 1988 - 1989 гг. в печати появились статьи О. Лациса, Л. Гордона, Э. Клопова, В. Попова, Н. Шмелева, Г. Ханина,
3. Селюнина и др., поставивших проблему содержания и масштабов индустриализации. Ими было отмечено, что в эпоху индустриализации возникли инфляционные тенденции и произошли громадные подвижки в ценах. Поэтому сравнения, основание на обобщающих стоимостных показателях и характерные ля советской историографии, оказались ненадежными. Исследователи завышали темпы роста, особенно в периоды заметного обновления продукции. Данная точка зрения шла в какой-то мере вразрез с официальным мнением, сложившимся на более ранних этапах развития исторической науки. Полемизируя с ней, С.С. Хромов заявил, что индустриализация дала "возможность преодолеть противоречие между самой передовой политической властью, установившейся после Октябрьской революции, и унаследованной технико-экономической отсталостью" (Актуальные проблемы истории индустриализации и индустриального развития СССР // История СССР. 1989. № 3.С. 200). Отвергая мысль о необходимости более медленных темпов индустрией, он сослался на В.И. Ленина, требовавшего обеспечения высоких темпов развития производительных сил. Высказавшийся по этому поводу В.С. Лельчук занял компромиссную позицию. Он повторил традиционный тезис о промышленном преобразовании страны как главном результате политики индустриализации. Однако одновременно оспорил общеизвестный вывод о превращении СССР в ходе довоенных пятилеток в индустриальную державу.
Серьезные споры разгорелись вокруг проблем истории коллективизации, которые с достаточной остротой были поставлены в публицистике (В.А. Тихонов, Ю.Д. Черниченко, Г.Н. Шмелев и др.). При этом трудностями и неурядицами коллективизации объяснялось плачевное состояние современного сельского хозяйства. В.А. Тихонов назвал период коллективизации "периодом гражданской войны Сталина с крестьянством" (Коллективизация: истоки, сущность, последствия // История СССР 1989. № 3. С.31). Ю.Д. Черниченко ввел термин "агрогулаг". Г.Н. Шмелев в своих оценках менее эмоционален, они занимают переходное положение от статей публицистов к работам исследователей-историков. Оценивая коллективизацию в целом, он пишет: "Утверждение курса на сплошную коллективизацию и раскулачивание, на замену основанного на товарообмене, на договорных отношениях союза рабочего класса с крестьянством отношениями диктата и насилия означало не только изменение курса аграрной политики, но и создание иной политической обстановки в стране" (Шмелев Г.Н. Коллективизация: на крутом переломе истории // Истоки. Вопросы истории народного хозяйства и экономической мысли. М., 1990. Вып.2. С.109).
Профессионалы-историки первоначально заняли достаточно консервативную позицию. Многие из них (В.П. Данилов, И.Е. Зеленин, Н.А. Ивницкий и др.) стали писать о трудностях и недостатках сельского хозяйства, явившихся результатом коллективизации и усугубленных административно-командной системой. Была развернута дискуссия на тему ""Великий перелом" 1929 г. и альтернатива Н.И. Бухарина", причем было высказано несколько точек зрения по этому вопросу:
1) альтернатива, несомненно, была, что можно подтвердить материалами XV съезда партии и 1-го пятилетнего плана;
2) существовала альтернатива в фигуральном смысле, так как Н.И. Бухарин защищал ленинский кооперативный план от сталинских извращений;
3) альтернативы не было, так как Н.И. Бухарин и его группа в конце 20-х гг. признали необходимость форсированной индустриализации и сплошной коллективизации.
Одновременно разгорелись споры вокруг тезиса о коллективизации как революции, произведенной сверху по инициативе государственной власти, при поддержке снизу, крестьянскими массами. Был поднят вопрос о социальном облике кулачества, роли коллективизации в укреплении тоталитарной системы общества. Существенную роль в переосмыслении этих проблем сыграли сборники документов, подготовленные под руководством В.П. Данилова: "Документы свидетельствуют. Из истории деревни накануне и в ходе коллективизации. 1927 - 1932 гг." (1989 г) и "Кооперативно-колхозное строительство в СССР. 1923 - 1927 гг." (1991 г).
В ходе дискуссий наметились новые подходы к проблемам коллективизации, сместились акценты в оценках событий. Впервые в историографии стали анализироваться процессы, связанные с голодом 1932 - 1933 гг. (В.В. Кондрашин), депортацией крестьян в годы коллективизации (Н.А. Ивницкий и др.). В то же время продолжает существовать традиционный подход, примером которого являются работы Н.Л. Рогалиной (См.: Рянский Л.М. Рец.: Н.Л. Рогалина. Коллективизация: уроки пройденного пути. Изд-во Моск. ун-та, 1989.224 с. // Вопросы истории. 1991. № 12. С.224). По-старому ею трактуются вопросы продовольственной диктатуры, и деятельности комбедов в 1918 г. Она уверена в необходимости уничтожения мелкого товарного производства, поскольку оно-де служит базой кулачества. Разрешение же в годы НЭПа трудовой аренды земли и подсобного найма-сдачи рабочей силы и средств производства означало "известный рост капитализма". Н.Л. Рогалина выдает прогрессивный процесс развития крестьянского хозяйства за "окулачивание". Причем она чрезмерно доверяет официальным данным о численности и удельном весе кулачества в 1926 - 1927 гг., полученным на основе данных налогового учета. Исследовательница повторяет избитый тезис о том, что для рационального использования техники нужна укрупненная площадь, а не "единоличные клочки земли".
Принципиально новый подход наметился к некоторым проблемам истории Великой Отечественной войны. В частности, были подняты вопросы, связанные с началом войны. В центре внимания оказались не известные ранее документы, проливающие свет на взаимоотношения СССР и гитлеровской Германии. Наиболее показательны в этом отношении книги Ю. Дьякова и Т. Бушуевой "Фашистский меч ковался в СССР" и "Скрытая правда войны. 1941 год". В них представлены документы, показывающие, как предвоенный СССР помогал восстанавливать на своей территории военную мощь Германии. Авторы убедительно показали, что советская Россия, оказавшись в международной изоляции после гражданской войны, неудачной "польской кампании", выявившей недостаточную подготовленность РККА, искала выход из такого положения в союзе с Германией. Перспектива была радужной для обеих сторон: СССР, получая немецкий капитал и техническую помощь, мог повышать свою боевую мощь, Германия - располагать на российской территории совершенно секретными базами для нелегального производства и испытания оружия, запрещенного Версальским договором. В СССР готовились и кадры немецких офицеров (Г. Гудериан, В. Кейтель, Э. Манштейн, В. Модель, В. Браухич и др.).
Серьезные споры вызвало издание книги В. Суворова "Ледокол", в которой была показана роль сталинского руководства в развязывании войны. Автор утверждал, что СССР готовился к войне и предпринимал реальные шаги к ее форсированию.
В последние годы был поднят вопрос о коренном переломе в ходе Великой Отечественной войны. В исторической науке до настоящего времени господствует точка зрения о событиях ноября 1942 - ноября 1943 г. как годе коренного перелома. Она была высказана И.В. Сталиным и повторена в тезисах ЦК КПСС к 50-летию Великой Октябрьской социалистической революции. На ее основе оценивались события войны в истории второй мировой войны, истории КПСС, учебниках и энциклопедиях. В 1987 г. с критикой устоявшихся оценок выступили А.М. Самсонов и О.А. Ржешевский, предложившие началом коренного перелома считать битву под Москвой. Они заявили, что понятие "коренной перелом" не предполагает неизменно восходящего процесса и в нем возможны временные спады. Их поддержал Д.М. Проэктор, против выступили А.А. Сидоренко, Л.В. Страхов. Попытку примирить эти точки зрения предпринял А.В. Басов, заявивший о коренном изменении в соотношении сил сторон в ходе сражений декабря 1941 - июля 1943 г.
В современной историографии была предпринята достаточно серьезная попытка анализа послесталинской эпохи. В 1991 г. ученые Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС выпустили коллективную монографию "XX съезд КПСС и его исторические реальности", в которой детально были рассмотрены проблемы экономической и социальной политики, вопросы идеологии и культуры и т.п. Впервые анализировались события октября 1964 г., говорилось об их объективной основе. В последние годы исследователи обратились к ряду частных проблем. Впервые в историографии стали разрабатываться темы голода 1946 - 1947 гг. (В.Ф. Зима), депортации населения (Н.Ф. Бугай, Г.Г. Вормсбехер, X.М. Ибрагимбейли и др.) и т.д.
Серьезный анализ развития советского общества во второй половине 60-х - первой половине 80-х гг. был начат в начале 90-х гг. В 1990 г. Институт марксизма-ленинизма при ЦК КПСС опубликовал коллективную монографию "На пороге кризиса: нарастание застойных явлений в партии и обществе". В книге показаны различные аспекты состояния и эволюции общества в период застоя, значительное место было уделено анализу негативных факторов в экономике, социальной сфере и т.д. Через год издательство "Прогресс" выпустило сборник статей "Погружение в трясину: (Анатомия застоя)", содержащий более резкие оценки периода конца 60-х - первой половины 80-х гг. Авторы (В. Тихонов, В. Попов, Н. Шмелев, А. Гуров, Г. Померанц и др.) оценивают эпоху "застоя" как закономерное наследие массового насилия над народом, неудачных попыток реформировать общество, исчерпание его моральных ресурсов.
Развитие отечественной истории эпохи перестройки в современной историографии с научных позиций не анализировалось. Имеющиеся оценки носят, как правило, политизированный характер, являются публицистическими Современная отечественная историография развивается в достаточно сложных условиях. Однако в этом развитии наметилась весьма положительная тенденция - отказ от идеологической конъюнктуры, возрождение атмосферы дискуссий. Складываются концептуально альтернативные точки зрения на отечественную историю, формируются исторические школы.
Фактически к настоящему моменту сформировалась и требует своего разрешения проблемная область отечественной историографии.
В идеологическом плане российская историография расколота на западническую (либеральную) и национально-державную, социал-демократическую и другие «левые» парадигмы развития объяснения прошлого. Каждая из них включает в себя большой набор теорий.
Либеральная теория в современной российской историографии достаточно противоречива и имеет собственную российскую логику применения. Не случайны дискуссии внутри этой теории. Например, "Государство и эволюция" Е.Гайдара и "Российская государственность" Ахиезера и Ильина. У Гайдара главный тезис – частная собственность - фундамент либеральной политики государства. Стержнем теории А. Ахиезера является утверждение, что в историческом плане российское государство и общество застряли в состоянии "раскола».
Сегодня мы можем констатировать наступление новой волны консерватизма в российской общественной мысли и российской историографии. Он наступил как реакция на политические процессы в России, начало которых относится ко второй половине 1980-х годов. Для него характерно три родовых признака: антизападничество, отстаивание идеалов Православия и вытекающих из него норм социального общежития, идеал мощного централизованного государства. (М. Назарова, Л. Бородина, Э. Володина, Митрополита Иоанна, А. Дугина, И. Шафаревича, А. Гулыги, С. Кургиняна, В. Кожинова и др.) по вопросам отношения к русской эмиграции, российской государственности и социалистическому прошлому.
Национально-державная парадигма как и либеральная имеет не меньший разброс. (Н. Нарочницкая «О России и русских», А. Панарин «Стратегии нестабильности». Институт социологии РАН - О. Яницкий. «Социология рисков», Институт философии РАН (Т. Ойзерман. «Марксизм и утопизм»).
Институт социально-политических исследований Российской Академии наук (ИСПИ РАН) и его директор, член-корреспондент РАН В. Кузнецов и его команда выдвинули и обосновали идеологический манифест российской державности, а также комплексную программу формирования идеологии власти. Лидирующим в современной отечественной историографии современной истории России является стремление обосновать «особый путь России», выделить Россию как особую цивилизациюи вычленить её за пределы закономерностей, свойственных историческому развитию Запада. Литература этого направления чрезвычайно многочисленна.
Отмечу неоднородность этого направления.
Альтернативой идеи особого пути развития России, России как особой цивилизации, выступает концепция тоталитаризма в российской современной литературе, которая восходит к работам Л. фон Мизеса, Л.Шапиро, М.Файнсода, Р. Пайпса, Э. Каррер д"Анкосс, Р. Конквеста, многократно издававшимся в России и их отечественных последователей. В нашей отечественной историографии идея тоталитаризма стала на определенном этапе политически почти официальной. Это работы А.Н. Яковлева, Д.А. Волкогонова, Ю.Н.Афанасьева. Она попадает в огромном количестве в учебную литературу, появляются работы «Тоталитаризм в Европе XX века. История идеологии, движений, режимов», подготовленные Институтом всеобщей истории и др.
Теория тоталитаризма быстро устарела и в связи со своими явно идеологическим запалом перестала срабатывать. Закономерным стало появление направления так называемых «ревизионистов», вынужденных констатировать несовпадение теоретических концепций тоталитаризма - реальностям истории России. Следующая концепция, получившая распространение при объяснении современной истории России – это теория модернизации. Основатели этой школы – У.Ростоу, Ш.Айзенштадт и другие исходили из идеи распространения ценностей либерализма в мире.
Теория модернизации, попадая в новую качественную среду- постсоветскую Россию – приобрела новые методологические признаки, в частности, о «цивилизационном своеобразии российских модернизаций». Следует признать достижения в отечественной историографии истории современной России в работах по истории повседневности . Это направление, историографически связанное со «школой Анналов», получило своё продолжение в исследованиях по социальной истории современности (работы А.К. Соколова, А.В. Шубина С.В. Журавлева, Е.Ю. Зубковой, М.Р. Зезиной, В.А. Козлова).
В функциональном плане российская историография также расколота. С одной стороны, она, казалось бы, востребована: мы видим, как интенсивно историческое прошлое эксплуатируется политиками, как исторические сюжеты «вплетаются» в тексты других гуманитарных наук, в результате чего размываются предметные области различных дисциплин. С другой стороны, знания об этом прошлом, вытесняются на периферию гуманитарного образования. История как профессия не престижна.
Противоречия между реальным использованием исторического нарратива по разным направлениям и реальным низко статусным состоянием в системе гуманитарных дисциплин налицо. Причина состоит в политической установке на технократизм практической политики, исключающий значимость для модернизации страны исторического знания. Это происходит потому, что предшествующий период российской истории – советский - рассматривается преимущественно в либеральной версии, а также потому, что и в мировом гуманитарном пространстве преобладают постмодернистские представления об истории как литературном писательском продукте субъекта в субъективистском пространстве времени.
В содержательном плане состояние исторической науки характеризуется тенденцией к описательности, мелкотемью, снижению уровня концептуальных обобщений. Сменилась парадигма исторического познания. Раскрытие истории как концепции сменилось ее подачей в качестве информации.
Уровни исторического исследования – доминирования микроистории над макроисторией. Внутридисциплинарное многотемье: История повседневности. Гендерная и устная история. Демографическая и экологическая истории. Интеллектуальная история и т.д.
3) Российская историческая наука отстает от модернизационных задач российского общества и реформы образования. Почему? Во-первых, ощутим поколенческий «разрыв» в корпорации историков.«Уход» поколения ученых советского типа, реорганизация факультетов, изменение состава научного сообщества в силу различных причин, девальвация истории как профессии в условиях рыночных отношений, отсутствие коммерческой составляющей самой профессии истории – разрушили само «бытие» дисциплины. Осознание этого и принятие мер по модернизации исторической науки – одна из реальностей ее характеризующих.
Во-вторых, «столкновение» с западной историографией, активное включение в арсенал новых теорий, схем, идей, терминов, в основном не привело к рождению собственных новых исследовательских концепций, а превратило российскую историческую науку в «производство по переработке» старых для Запада теорий.
В-третьих, складывание «новых историографий» в постсоветском пространстве поставило на повестку дня вопрос о реагировании российских историков на критицизм и нигилизм по отношению ко всему наследству советской исторической науки, на часто необоснованные приоритеты только национально-этнического наследия.
В-четвертых, неопределенность статуса исторической науки в контексте эволюции системы исторического образования и развития университетской науки как равноправной академической науке. Следовательно – изучение Университета как носителя и производителя исторического знания, как « фабрики» по производству новых поколений гуманитариев, способных выполнять свои социальные задачи.
Хотелось бы отметить такое важное направление работы как написание истории РГГУ, а для этого анализ того интеллектуального продукта, который он производит (дипломные и диссертационные исследования, их практическая значимость, публикации в научных изданиях, деятельность РГГУ в СМИ, востребованность на рынке труда), иными словами – «портрет» РГГУ как субъекта образовательного и научного пространства современной России.
Необходима самоидентификация университетской корпорации историков, определение линии дальнейшего развития исторического образования - главного механизма воспроизводства научного сообщества – наш вклад в политику и практику модернизации страны.
В-пятых, неосмысленна в полной мере роль и значение региональной историографии как историографического явления. Эта культурная проекция общероссийской историографии и одновременно структура, имеющая собственное проблемное поле исторических исследований, это региональное сообщество ученых-историков региона, научные школы и направления, система исторических учреждений, подготовка кадров-историков, исследовательские проекты, местные источники, архивы и библиотечные фонды, научные связи, формы коммуникации; общественный интерес к истории в местной социокультурной среде, формы организации и деятельности историков-любителей, взаимосвязь профессиональной науки с сообществом исследователей-непрофессионалов, поддержка исторической науки со стороны администрации региона, «региональное меценатство» и т.д. Для приобретения лекарства Токсимин не нужно отправляться в аптеку – в свободной продаже препарат отсутствует. Единственный вариант покупки – сделать заказ через интернет у официальных представителей и получить по почте.
Задача исторической науки в экстраполяции знаний о прошлом на современность. Императив исторического познания: опираясь на опыт прошлого, объяснять настоящее, прогнозировать и выстраивать в соответствии с достигнутым пониманием будущее. А для этого нужна общеисторическая теория. Как ее выработать в условиях методологического плюрализма, мировоззренческих споров?
Наконец, факторами направленности развития российской историографии выступает социальный заказ со стороны государства, оппозиции, разных политических сил. На повестке дня кардинальная проблема историографии: как выглядит национальная история российского государства и вообще имеет ли она право быть? Эта проблема с очевидностью проявилась с середины 1990-х гг., когда властью была поставлена задача найти национальную идею на пути продвижения России к намеченной рыночной экономике и обществу западного образца. Российские историки включились в ее поиск. Было признано, что, используя высказывание французского специалиста по современным нациям Эрнеста Ренана «Забвение… искаженное восприятие собственной истории, - это существенный фактор в процессе формирования нации» российские историки стали разрабатывать проблемы национальной истории и столкнулись с необходимостью решать их вместе с политологами, отвечая на вопрос «Можно ли серьезно говорить о «национальной истории», как научной дисциплине в многонациональной стране России?»
И вновь стали возникать мифы, о которых еще Фуко писал как неизбежности национальных историй. При этом, некоторые авторитетные исследователи, предлагают «забыть о нации». Параллельно идет негативная тенденция к возврату к прежней «республиканской истории», например, «Истории Татарстана».
Сложившееся положение в российских СМИ получило название «войной историй», которая в виде «холодной войны» продолжается и по сей день. Сам факт появления альтернативных трактовок истории - разрушает единое информационное общефедеральное поле.
Сегодня мы должны признать, что историческое наследие – это, наряду с языком, религией и культурой – важнейший элемент общенациональной консолидации, и для его изучения и требуется создание комплексной программы.
Видимо, не следует пренебрегать и достижениями советского времени, например, в области того же источниковедения, или научных результатов московско-тартусской школы “семиотики культуры”, разработавшей интереснейшую методологию изучения культурных структур как символических систем общественных представлений.
Совершенно в забвении находится теоретическая база анализа российских реалий. Историки не разработали никакой самостоятельной концепции изучения своеобразного развития постсоветской России. В основном есть попытки «подогнать» этот период истории под модели “теории демократизации”, “транзитологии”, “конфликтологии”, “теории элит” и др.
Подводя итоги, скажу, что важнейшим условием развития исторической науки как науки является совершенствование преподавания на исторических факультетах университетов истории, развитие новых направлений в методологии, методике, усиленное внимание к истории философии, повышенное внимание к курсам историографии. Другое важнейшее условие развития российской исторической науки - это формирование новой культуры источниковедческого исследования, обусловленность ее новыми реалиями современного мира.
СОВРЕМЕННАЯ ИСТОРИЧЕСКАЯ НАУКА: ПРОБЛЕМЫ И ПЕРСПЕКТИВЫ
MODERN HISTORICAL SCIENCE: PROBLEMS AND PROSPECTS
В. В. Гришин, Н. С. Шиловская
Статья посвящена проблеме поиска исторической истины. Историческая наука ХХ-ХХ1 вв. попадает под влияние идеологий и идеологизмов, что делает историю подчас софистической, приводит к подмене исторической истины историческим мнением. Исторический релятивизм является одной из острых проблем преподавания истории. Есть ли у истории как науки перспективы и каковы они?
Ключевые слова: история, наука, историческое бытие, познание, истина.
V. V. Grishin, N. S. Shilovskaya
The article is devoted to the problem of search of historical truth. The historical science of XX - the XX-Ith centuries gets under influence of ideologies and the so-called ideologisms that makes history sometimes sophistical, it leads to substitution of historical truth by just a historical opinion. The historical relativity is one of acute problems of teaching of history. Has History as science prospects and what are they? Is the question.
Keywords: history, science, historical life, cognition, truth.
Историческая рефлексия является одной из прерогатив человека. Только если для античного грека история есть чистое описание-фиксация событий, жизне- или бытописание, то новоевропейская история от чистой дескриптивности уходит в сторону философичности. Иными словами, история есть прежде всего осмысление истории, это поиск смысла исторического бытия, его аналитика, проникновение в его глубинные законы.
Если мы возьмем современную историческую науку (как российскую, так и в целом мировую), то ее классический рефлексирующий дух потихоньку замирает. Отмирает историческая пытливость, исторические исследования оказываются двумерными, исчезает их трехмерная глубина. Как правило, история замыкается на изучении текстовых исторических источников, посему становится больше дескриптивной по своему характеру, нежели аналитической. Историк в этом случае превращается из исследователя в рассказчика, просветителя и пропагандиста, он, скорее, повествует об историческом прошлом, чем осмысливает его.
Кризис современной исторической науки многолик. Возможно, основой затухания исторической аналитики является уход от концептуальности исторического исследования: научная концептуальность подменяется ненаучной эклектичностью и политической конъюнктурностью, следствием чего, естественно, является искажение истины исторического бытия.
С другой стороны, историческую науку затронула и постмодернистская аннигиляция истины, превращение последней из желаемой цели гносеологических потуг в слово в тексте, в текстовую реальность. Историческая наука тем самым утрачивает не только дух академичности, но и подчас, как ни парадоксально это звучит, собственно научности. Истина истории также вытесняется пристра-
стием к «исторической моде»: допустим, существует «мода» на определенную интерпретацию революции 1917 г. или Великой Отечественной войны. Страницы истории, таким образом, переписывают и зачастую становятся совсем неузнаваемыми. Историческое знание расходится с реальностью исторического бытия, а историческая наука тем самым переживает не просто кризис, она отдается на волю масс, масса диктует истину истории.
Теперь сузим кризисные явления в исторической науке в целом до рамок науки отечественной, конкретнее советско-постсоветской. У истории как науки всегда имеется опасность альянса с идеологией, чем как раз грешила советская история. Идеологизация исторической науки может быть результатом вырождения ее философского компонента, его перерождения в идеологический, что, например, произошло с философией марксизма. При идеологизации исторической науки исторические факты тоже искажаются, но уже идеологически, историческая реальность переписывается и подгоняется под идеологию (либеральную, марксистскую национальную или любую другую). Смысл истории тем самым оказывается опосредованным идеологией, источниковая база подгоняется под идеологический посыл. Идеологизированная история, характеризуется не стремлением к сути исторического, а подгонкой исторического под идеологию. Историк-идеолог исходит не из первичности исторической реальности, а из первичности собственной идеологии. Историческое бытие в подобном случае становится служанкой идеологии, а научная дискуссия вытесняется борьбой идеологий.
Если в советское время вся история была по-марксистски ангажирована и классово идеологизирована, то постсоветская историческая наука уходит от идеологического истматовского мейнстрима, но обретает новые проблемы. Сегодня в исторической науке толерантно сосу-
ществуют концепции-полярности: постмодернизм, конструктивизм, историческая эклектика или неомарксизм. Среди современных профессиональных историков, таким образом, нет даже намека на какое-то согласие. Получается, что отечественная история, уйдя от марксизма, сбросила с себя не просто путы идеологии. История не пришла к исторической истине, она вырождается в деконструкцию, отдельные факты выхватываются из исторического процесса и механически соединяются с другими. Элементом связи является произвольное видение истории, в основе которого лежат субъективные предпочтения историка. В итоге получается мозаика исторического бытия, сложенная как из исторических фактов, так и псевдофактов. Эклектика становится доминантой в историческом сознании.
Обозначенные проблемы исторической науки сказываются на концепции преподавания истории как в средних, так и высших учебных заведениях. Постмодернистский релятивизм, редукционизм и эклектичность историко-научного мышления проявляется в многовариантности учебников истории или отсутствии общей оценки исторического пути России. Сегодня вырастает новое поколение людей, воспитанных на софистической истории. Например, современных бразильских школьников обучают тому, что во Второй мировой войне, дескать, вовсе не было победителя, СССР войну не выиграл, что является недопустимым искажением исторической реальности.
Итак, в историческом мышлении возникла ситуация, описанная некогда Кантом, пытавшимся дать аналитику чистого разума: историческое мышление впадает в антиномии (допустим, характеристика Сталина как выдающегося политического деятеля и как организатора «большого террора»). Возможно, выход из антиномий исторического сознания следует искать в кантовском направлении, но преодолев кантианский разрыв теоретического разума и нравственности. По-кантовски (что представлено в философии истории неокантианцев баденской школы) исторические события рассмотрены исключительно сквозь призму практического разума (у баденцев это абсолютные ценности). Исторические события тем самым становятся аксиологически двуцветно черно-белыми, а историческая истина в ее классическом (аристотелевском) понимании подменяется истиной добра и зла. Между тем историческая истина не может быть аксиологична. Историческая истина есть прежде всего соответствие исторического знания исторической действительности, и только после этого историческое знание дает событиям аксиологическую оценку.
Историческая наука и мировоззрение постмодерна
В европейском общественном сознании в последней трети ХХ в. начинают доминировать постмодернистские идеи, которые характеризуются прежде всего сверхкритикой рационализма, отказом от абсолютной истины и смысла истории в целом. В исторической науке постмо-
дернистские веяния приводят к тому, что вопрос об объективной истине подменяется вопросом понимания. Современная историческая аналитика зачастую редуцируется к обращению к письменным источникам, будь то исторические хроники либо литературные произведения. Историк-постмодернист Х. Уайт попытался доказать, что историоописание, или нарратив, подчиняется не логике исторического развития, а логике литературных жанров -от драмы до комедии. История тем самым подменятся литературой, а факты - умонастроением историка. Отсюда отказ от объективной истины и исторической реальности как таковой. Получается, что историк может познать историческую реальность как продукт субъективного сознания, то есть как литературный текст.
Получается, что в постмодернистской исторической науке герменевтика и психология синтезировались в метод исторического исследования. Это, возможно, дает интересные результаты для истории, но исключительно как частный случай. Только при системном подходе эти результаты могут занять свое место в общей картине исторического бытия, на что постмодернистские историки не способны. Гуманистический проект, озвученный Пико делла Мирандолой, в котором подчеркивалась взаимосвязь природных закономерностей с единством человеческого рода, постмодернизмом отвергается. Таким образом, смысл истории и история как процесс, движение и развитие теряют свое значение.
Ценить то, что имеешь сейчас, или не ценить ничего - это и есть, согласно постмодернизму, единственная истина. Постмодернизм расширяет понятие вот-бытия, оно становится подвижным, и эта подвижность зависит от силы творчества автора. Историк Ханс Келлнер сказал о влиянии Эриха Ауэрбаха и Мишеля Фуко на мировоззрение эпохи постмодерна следующее: «Их версия гуманизма гласит, что жизнь людей определяется их литературными и лингвистическими возможностями» .
Обывательское и научное в истории
Другой проблемой современной исторической науки является размывание демаркационной линии между историей как наукой и обывательским мнением об истории: сегодня обывательско-историческое мнение проникает в то, что всегда было научно-историческим, разрушает ядро научности истории. Так, огромными тиражами издаются псевдоисторические труды, в которых историческая реальность подменяется сказками о страдальце-народе и Сталине как его заступнике, о наших вечных внешних врагах и т. п. Польский историк Е. Топольский отмечает, что есть два типа читателей исторических текстов: семантические (то есть наивные, воспринимающие текст в буквальном значении) и семиотические (то есть подходящие к тексту критически) . Именно наивные читатели-потребители сегодня подчас диктуют направление в исторической науке. В угоду таким читателям замалчивают исторические факты и искажают историческую реальность, что делается, как правило, историками популистского толка.
Обывательский подход к истории характеризуется поверхностностью и некритичностью, уходом от объективной истины, но при этом убеждением в наличии собственной, претендующей на истину позиции относительно реальности исторического бытия. Современные СМИ легко манипулируют историческим сознанием такого простодушного малообразованного обывателя, внедряя в него искаженно трактуемые исторические факты и еще дальше уводя человека от истины истории.
Обыватель, пытающийся якобы мыслить исторически, получает «исторические знания» из популистской массовой литературы, где, как правило, историческое прошлое героизируется, что в какой-то мере компенсирует ущербность современности и дает надежду на воплощение исторической легенды в реальности современности (например, легенда о равенстве и братстве, будто бы существовавших в СССР, и возвращении к национальному братству в современной России).
Подыгрывая подобным взглядам, некоторые политики приобретают популярность в народе. В целях собственной легитимности они прикрываются лозунгом «народ всегда прав». Поэтому всегда существует угроза того, что подобное «народное» общественное сознание поглотит сознание исторически научное, как всеобщая воля у Ж.-Ж. Руссо поглощает индивидуальную волю. Обывательское мнение вмешивается в научную истину.
Так как на обывательском уровне история России рассматривается в героическом контексте, а ее негативные моменты - как заговор, то и современность предстает как абсолютно негативный процесс, в котором проглядывается сценарий вражеского заговора. Велика вероятность, что в данной ситуации возникнут новые идеологии на основе мифологем российской истории. Например, мечта о возрождении Святой Руси в условиях современности. Сформированное подобным образом историческое сознание может повлиять на активную деятельность человека. Вместо того чтобы разрешать задачи современности, отвечать на вызов истории, человек тратит свою энергию на создание политических организаций, действующих в русле борьбы с вражеским окружением.
История - это не просто общественная наука, но и гарант общественного развития, стражами которого являются историки-профессионалы. Именно профессиональные знания об историческом процессе составляют ядро исторического сознания. Они формируют историческую парадигму, которая приобретает официальный статус. Данная парадигма передается в образовательную систему и является основой формирования исторического мышления населения в целом. Поэтому правомерно требование Франклина Анкерсмита, предъявленное к историкам: они «должны всегда осознавать, что на них, как и на литераторах, лежит культурная ответственность, и поэтому их язык должен быть понятен и читабелен для всех интересующихся историей» .
Перспективы истории
При подчас крайнем субъективизме и эклектике современной исторической науки, сегодня, тем не менее, выживает классическая историческая парадигма мышления, вовсе не претендующая на постмодернистскую литературность или конструирование реальности прошлого. Интенция классического подхода к истории состоит в том, что историк прежде всего стоит на «исторической почве». Основополагающей для историка классического типа выступает категория исторического бытия, а его сущность и закономерности являются целью исторической науки.
В современной исторической науке появляются работы, которые пытаются увести историческую науку от нисходящей линии развития. Такой попыткой, например, является историческое исследование О. М. Медушевской «Теория и методология когнитивной истории». Книга обсуждалась на страницах журнала «Российская история», где отмечались ее положительные моменты. «Теория и методология когнитивной истории, - отметил, например, Б. С. Илизаров, - это труд, который поднимает самые глубокие вопросы исторического познания... Очень убедительно введено в концепцию понятие "вещи" - исторического источника как продукта целенаправленной человеческой деятельности, изучая который, безусловно, можно выйти к подлинным универсалиям представлений о человеке. Наша историческая картина может меняться и в этом смысле быть доступной различным интерпретациям, однако источниковедение - это строгая наука, поскольку критерии доказательного и точного знания - неизменны. Именно эти категории отстаивает концепция, представленная в данной книге. С этих позиций целесообразно обращение не только к вопросам собственно гносеологического характера, но также проблемам этики - добра и зла, ценностного выбора каждой эпохи» . О. М. Меду-шевская отмечала необходимость глубже анализировать исторические тексты. Так, при изучении летописей нужно не только отвечать на вопрос, о чем говорит тот или иной текст, но и о чем и почему умалчивает автор. О. М. Меду-шевская, с одной стороны, возвращает историческую науку к философскому апеллированию, что придает ей (науке) глубину анализа, теоретичность и концептуальность. С другой стороны, строгая опора на исторические источники не позволяет разрастаться многочисленным историческим квазиинтерпретациям. Историческая наука обретает точность, объективность, она не выходит за рамки фактической вещественности и событийности хода истории.
СПИСОК ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ
1. Доманска Э. Философия истории после модернизма. М.: Канон+, 2010. - 400 с.
2. Круглый стол по книге О. М. Медушевской «Теория и методология когнитивной истории» // Российская история. - 2010. - № 1.
От редакции: Благодарим Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге за предоставленную возможность публикации фрагмента из книги историка Ивана Куриллы «История, или Прошлое в настоящем» (СПб., 2017).
Давайте теперь поговорим об исторической науке - насколько она страдает от бурных штормов в историческом сознании общества?
История как научная дисциплина испытывает перегрузки с разных сторон: состояние исторического сознания общества является внешним вызовом, в то время как накопившиеся проблемы внутри науки, ставящие под сомнение методологические основания дисциплины и ее институциональную структуру, представляют собой внутреннее давление.
Множественность субъектов («История в осколках»)
Уже в XIX веке история начала дробиться по предмету исследования: в дополнение к политической истории появилась история культуры, экономики, а позднее к ним добавились социальная история, история идей и множество направлений, изучающих различные аспекты прошлого.
Наконец, самым неуправляемым процессом стало дробление истории по субъекту исторического вопрошания. Можно сказать, что процесс дробления истории подталкивает описанная выше политика идентичности. В России фрагментация истории по социальным и гендерным группам происходила медленнее, чем по этническим и региональным вариантам.
Вкупе с дроблением используемой историками методологии эта ситуация привела к фрагментации не только исторического сознания в целом, но и поля самой исторической науки, которая к концу века представляла собой, по выражению московского историка М. Бойцова (в нашумевшей в профессиональной среде в 1990-е годы статье), груду «осколков» . Историки пришли к констатации невозможности единства не только исторического нарратива, но и исторической науки.
Читатель уже понял, конечно, что представление о возможности единственно верного исторического нарратива, единственно правильной и окончательной версии истории противоположно современному взгляду на суть истории. Часто можно услышать обращенные к историкам вопросы: ну, а как же было на самом деле, какова же правда? Ведь если один историк пишет о каком-то событии так, а другой - по-другому, то значит, кто-то из них ошибается? Могут ли они прийти к компромиссу и понять, как было «на самом деле»? Запрос на такой рассказ о прошлом в обществе существует (из таких ожиданий растет, наверное, и недавняя попытка популярного писателя Бориса Акунина стать «новым Карамзиным», и, в какой-то мере, споры о «едином учебнике» истории). Общество как бы требует от историков договориться, наконец, написать единый учебник, в котором будет изложена «вся правда».
В истории и впрямь есть такие проблемы, в понимании которых можно найти компромисс, но есть и такие, в которых это невозможно: это, как правило, история, рассказанная «разными голосами», связанная с идентичностью той или иной социальной группы. История авторитарного государства и история жертв какого-нибудь «великого поворота» вряд ли создадут когда-нибудь «компромиссный вариант». Анализ интересов государства поможет понять, почему принимались те или другие решения, и это будет логичное объяснение. Но его логика никак не «сбалансирует» историю тех людей, кто в результате этих решений потерял состояние, здоровье, а иногда жизнь, - и эта история тоже будет правдой о прошлом. Эти два взгляда на историю можно изложить в разных главах одного и того же учебника, но таких точек зрения гораздо больше, чем две: трудно бывает, например, примирить историю разных регионов в большой многонациональной стране. Более того, прошлое предоставляет историкам возможность создания множества нарративов, и носители разных систем ценностей (так же как разные социальные группы) могут написать собственный «учебник истории», в котором смогут описать историю с точки зрения национализма или интернационализма, государственничества или анархии, либерализма или традиционализма. Каждая из таких историй будет внутренне непротиворечива (хотя, вероятно, в каждом таком рассказе будет присутствовать умолчание о каких-то сторонах прошлого, важных для других авторов).
Единый и непротиворечивый рассказ об истории, объединяющий все точки зрения, создать, по-видимому, невозможно - и это одна из важнейших аксиом исторической науки. Если на «единстве истории» историки поставили крест уже довольно давно, то осознание имманентной противоречивости истории как текста - явление относительно новое. Оно связано с упомянутым выше исчезновением зазора между настоящим и недавним прошлым, с вмешательством памяти в процесс исторической рефлексии современного общества.
Перед современными историками встает проблема с этим множеством нарративов, множеством рассказов о прошлом, которые произведены разными социальными группами, разными регионами, идеологами и государствами. Некоторые из этих нарративов конфронтационны и в потенции несут в себе зародыш социальных конфликтов, но выбор между ними приходится делать не на основании их научности, а на основании этических принципов, тем самым устанавливая новую связь между историей и моралью. Одна из новейших задач исторической науки - работать на «швах» между этими нарративами. Современное представление об истории в целом похоже скорее не на некий единый поток, а на сшитое из разных лоскутов одеяло. Мы обречены жить одновременно с разными интерпретациями и уметь налаживать разговор об общем прошлом, сохраняя разногласия или, скорее, многоголосицу.
Исторические источники
Любой историк согласится с тезисом, сформулированным еще позитивистами, что опора на источники - главная черта исторической науки. Это остается верным для современных историков в такой же степени, как это было для Ланглуа и Сеньобоса . Именно методам поиска и обработки источников учат студентов на исторических факультетах. Однако за сто с небольшим лет содержание этого понятия изменилось, а основной профессиональной практике ученых-историков был брошен вызов .
Чтобы понять разницу в отношении к источникам исторической науки и предшествующей ей практики, надо напомнить, что то, что мы называем фальсификацией документов, было нередким явлением в Средние века и совершенно не осуждалось. Вся культура была выстроена на уважении к авторитету, и если авторитету приписывалось что-то, им не сказанное, но безусловно благое, то оснований подвергать это сомнению не было. Таким образом, главным критерием истинности документа было благо, которое этот документ обеспечивал.
Впервые доказавший подлог «правильного документа» Лоренцо Валла не решился опубликовать свое «Размышление о вымышленном и ложном дарении Константина» - работа увидела свет лишь спустя полвека после смерти автора, когда в Европе уже началась Реформация.
На протяжении нескольких веков историки вырабатывали все более тонкие способы определения истинности документа, его авторства, датировки, чтобы исключить использование фальшивок в своей работе.
«Прошлое», как мы выяснили, - проблематичное понятие, но тексты источников реальны, их можно буквально потрогать руками, перечитать, проверить логику предшественников. Вопросы, формулируемые историками, адресованы именно этим источникам. Первыми источниками были живые люди со своими рассказами, и этот вид источников (ограниченный временем и пространством) и по сей день важен при работе с недавней и современной историей: проекты «устной истории» XX века принесли весомые результаты.
Следующим видом источников стали официальные документы, остающиеся от повседневной деятельности разного рода бюрократии, включая законодательство и международные договоры, но также и многочисленные регистрационные бумаги. Леопольд фон Ранке предпочитал дипломатические документы из государственных архивов другим видам документов. Статистика - государственная и коммерческая - позволяет применять количественные методы в анализе прошлого. Личные воспоминания и мемуары традиционно привлекают читателей и так же традиционно считаются весьма недостоверными: мемуаристы по понятным причинам рассказывают нужную им версию событий. Тем не менее, при учете заинтересованности автора и после сравнения с другими источниками эти тексты могут многое дать для понимания событий, мотивов поведения и деталей прошлого. Материалы периодической печати с момента ее появления стали использоваться историками: никакой другой источник не позволяет так понять синхронность разных событий, от политики и экономики до культуры и локальных новостей, как страницы газет. Наконец, школа «Анналов» доказала, что источником для историка может стать любой объект, несущий на себе следы человеческого воздействия; не останутся в стороне сад или парк, разбитые по определенному плану, или выведенные человеком сорта растений и породы животных. Накопление значительных объемов информации и развитие математических методов ее обработки обещает большие прорывы в исследованиях прошлого с началом использования историками инструментов обработки Big Data.
Однако важно понимать, что сами по себе, до момента попадания в поле интереса историка, текст, информация или материальный объект источниками не являются. Только вопрос, заданный историком, делает их таковыми.
В последней трети ХХ века, однако, этой практике был брошен вызов. Постулировав недоступность прошлого, постмодернисты свели работу историков к преобразованию одних текстов в другие. И в этой ситуации вопрос об истинности того или иного текста отошел на второй план. Гораздо большее значение стало придаваться проблеме, какую роль текст играет в культуре и обществе. «Константинов дар» определял государственно-политические отношения в Европе на протяжении многих веков и был разоблачен лишь тогда, когда уже потерял свое реальное влияние. Так какая разница, был ли он фальшивкой?
Профессиональная практика историков вступила в противоречие и с инструментальным подходом к истории, распространяющемся в обществе: если за прошлым не признается самостоятельной ценности и прошлое должно работать на настоящее, то источники не важны. Показателен конфликт, разыгравшийся летом 2015 года между директором Государственного архива РФ Сергеем Мироненко, предъявившим документальные свидетельства сочиненности «подвига 28 панфиловцев» в битве за Москву 1941 года, и министром культуры РФ Владимиром Мединским, защитившим «правильный миф» от его проверки источниками.
«Любое историческое событие, завершившись, становится мифом - положительным или отрицательным. Это же можно отнести и к историческим личностям. Наши руководители госархивов должны вести свои исследования, но жизнь такова, что люди оперируют не архивными справками, а мифами. Справки могут эти мифы упрочить, разрушить, перевернуть с ног на голову. Ну, а общественное массовое сознание всегда оперирует мифами, в том числе и в отношении истории, поэтому относиться к этому нужно трепетно, бережно, осмотрительно» .
Владимир Мединский
По сути дела, политики не только высказывают свои претензии контролировать историю, но и отрицают право историков на экспертное суждение о прошлом, уравнивая профессиональное знание, основанное на документах, с «массовым сознанием», основанным на мифах. Конфликт архивиста с министром можно было бы отнести к курьезам, если бы он не укладывался в логику развития исторического сознания современного общества, приведшую к доминированию презентизма.
Так, расставшись с позитивизмом, мы вдруг оказались перед лицом нового средневековья, в котором «благая цель» оправдывает фальсификацию источников (или пристрастный их отбор).
Законы истории
В конце XIX века спор о научности истории сосредоточился на ее способности открыть законы человеческого развития. На протяжении XX века эволюционировало само понятие науки. Сегодня науку часто определяют как «область человеческой деятельности, направленную на выработку и систематизацию объективных знаний о действительности» или же как «описание с помощью понятий». В эти определения история, безусловно, вписывается. Помимо этого, в разных науках используется исторический метод или исторический подход к явлениям. Наконец, надо понимать, что это разговор о соотношении понятий, выработанных самой европейской цивилизацией, и эти понятия историчны, т.е. меняются со временем.
И все же - существуют ли исторические законы, «законы истории»? Если говорить о закономерностях развития общества, то этот вопрос надо, очевидно, переадресовать социологии, которая изучает законы развития человечества. Законы развития человеческих обществ, безусловно, существуют. Некоторые из них носят статистический характер, некоторые позволяют увидеть причинно-следственные связи в повторяющейся последовательности исторических событий. Именно такого рода законы чаще всего объявляются сторонниками статуса истории как «строгой науки» «законами истории».
Однако эти «законы истории» чаще всего разрабатывались («открывались») не историками, а учеными, занимавшимися смежными науками об обществе, - социологами и экономистами. Более того, многие исследователи выделяют отдельную область знания - макросоциологию и историческую социологию, которые считают «своими» классиками таких ученых, как Карл Маркс (экономист) и Макс Вебер (социолог), Иммануил Валлерстайн и Рэндалл Коллинз (макросоциологи), Перри Андерсон и даже Фернан Бродель (лишь последнего из списка историки также считают своим классиком). Кроме того, сами историки очень редко в своих трудах предлагают формулы законов истории или каким-то образом на такие законы ссылаются. Вместе с тем вопросы, поставленные в рамках макросоциологических, а также экономических, политологических, филологических и прочих общественно-научных и гуманитарных дисциплин, историки с большим удовольствием задают прошлому, перенося таким образом теории смежных наук на материал прошлого.
Проще говорить об исторических открытиях. Открытия в истории бывают двух типов: открытие новых источников, архивов, мемуаров либо постановка новой проблемы, вопроса, подхода, превращающих в источники то, что раньше источниками не считалось, либо позволяющих в старых источниках найти новое. Таким образом, открытием в истории может быть не только обнаруженная при раскопках берестяная грамота, но и по-новому поставленный исследовательский вопрос.
Остановимся на этом моменте немного подробнее. Со времен школы «Анналов» историки начинают свою работу с постановки исследовательского вопроса - это требование представляется сегодня общим для всех наук. В практике исторического исследования, однако, постоянно происходит многократное уточнение и переформулировка вопроса в процессе работы над ним.
Историк в соответствии с моделью герменевтического круга постоянно уточняет свой исследовательский вопрос на основании данных, получаемых им из источников. Итоговая формулировка исследовательского вопроса историка становится формулой отношения настоящего к прошлому, установленной ученым. Получается, что исследовательский вопрос сам является не только отправной точкой, но и одним из важнейших результатов исследования.
Это описание хорошо иллюстрирует представление об истории как науке о взаимодействии современности с прошлым: правильно поставленный вопрос определяет «разность потенциалов», поддерживая напряжение и устанавливая связь между современностью и изучаемым периодом (в отличие от тех социальных наук, которые стремятся найти ответ именно на первоначально поставленный вопрос).
Примерами законов истории могут быть повторяющиеся закономерности использования прошлого в современных дебатах (отбор в прошлом сюжетов и проблем, помогающих в решении сегодняшних задач или в борьбе за групповое видение будущего; ограничения такого отбора, влияние научных трудов и публицистики на формирование исторического сознания общества), а также способы постановки задач и получения исторических знаний.
Примечания
1. Клиометрия - направление в исторической науке, опирающееся на систематическое применение количественных методов. Расцвет клиометрии пришелся на 1960–70-е годы. Опубликованная в 1974 году книга «Время на кресте: экономика американского негритянского рабства» Стэнли Энгермана и Роберта Фогеля (Fogel R.W., Engerman S.L. Time on the Cross: The Economics of American Negro Slavery. Boston; Toronto: Little, Brown, and Company, 1974) стала причиной ожесточенных споров (выводы об экономической эффективности рабства на юге США были восприняты частью критиков как оправдание рабовладения) и показала возможности клиометрии. В 1993 году один из авторов книги Роберт Фогель был удостоен Нобелевской премии по экономике, в том числе за это исследование.
6. Памятники культурного наследия - стратегический приоритет России // Известия. 2016. 22 нояб.
7. Герменевтический круг описал Г.-Г. Гадамер: «Понять нечто можно лишь благодаря заранее имеющимся относительно него предположениям, а не когда оно предстоит нам как что-то абсолютно загадочное. То обстоятельство, что антиципации могут оказаться источником ошибок в толковании и что предрассудки, способствующие пониманию, могут вести и к непониманию, лишь указание на конечность такого существа, как человек, и проявление этой его конечности» (Гадамер Г.-Г. О круге понимания // Актуальность прекрасного. М.: Искусство, 1991).
Предыдущая статья: Печеночные оладьи из говяжьей печени Следующая статья: Салат с сельдереем и помидорами Салаты с сельдереем и помидорами