Как на родовых сходах главное значение принадлежит старейшим, так и в семье первая роль принадлежит старшему: «кто старше, тот глава, а самый главный - отец». Одряхление родителей ведет, однако, к переходу власти в семье к старшему из остальных, и тогда положение родителей становится крайне тяжелым.

Экзогамия и прочный брак окончательно уничтожили независимость якутской женщины, исключив ее из членов рода. Вне семьи для нее не стало места, а во главе новой семьи очутился ее властелин - муж, обращение которого отличается нередко суровостью; жена - только бесправная работница. Положение девушки после смерти родителей также тяжелое: она обречена на вечное подчинение и попреки всей своей родни. Осиротевшая дочь или молодая бездетная вдова принуждены скитаться от одного опекуна к другому или жить у кого-нибудь из них в качестве бессловесной работницы.

За жену обыкновенно платится калым. Родители женят детей иногда в весьма раннем возрасте. Участие невесты в сговоре очень слабое; редко когда спросят о ее согласии, да и это уже нововведение последнего времени. Нарушение супружеской верности женою порицается обыкновенно только на словах, но в сущности, кроме мужа, все смотрят на это снисходительно. Якуты вообще не видят в незаконной любви ничего безнравственного, если только никто не терпит от нее материального ущерба.

Рождение девушкой незаконного ребенка позором не считается; родители упрекают ее лишь потому, что при сватовстве за нее может уменьшиться размер калыма. Чувство любви, однако, знакомо ; они умеют ценить его, в чем можно убедиться на якутских песнях и былинах, где описание любовных сцен отличается ярким страстным колоритом. Ввод невесты в дом жениха сопровождается нередко обрядами, симулирующими похищение невесты. Все это, очевидно, пережитки былого, когда невесты брались из чужого рода уводом.

Детям якуты рады, потому что возлагают на них надежду как на будущих кормильцев и поддержку в старости. Обилие детей считается за благословение Божие и якутские браки вообще довольно плодовиты. Ухода за детьми почти нет: летом они совершенно предоставляются самим себе. Якуты приучают детей работать исподволь, с самого раннего детства; с 10 лет якутский ребенок начинает считаться как бы полувзрослым. К наукам якутские дети прилежны и понятливы; в якутской гимназии, особенно в низших классах, они идут впереди русских. Все болезни, по мнению якутов, происходят от злых духов (ёр); лечение их должно состоять в изгнании духов из тела или же задабривания этих непрошеных гостей (при посредстве огня или различных шаманских обрядов).

Якуты, которые называют себя саха (сахалар) - народность, которая, согласно археологическим и этнографическим исследованиям, сформировалась в результате смешения тюркских племён с населением в регионе среднего течения реки Лена. Процесс формирования народности завершился приблизительно в XIV - XV вв. Некоторые группы, к примеру, якуты-оленеводы, сформировались значительно позже в результате смешения с эвенками на северо-западе региона.

Саха принадлежат к североазиатскому типу монголоидной расы. Быт и культура якутов тесно переплетаются с центральноазиатскими народами тюркского происхождения, однако, в силу ряда факторов и значительно отличается от них.

Якуты проживают в регионе с резко-континентальным климатом, но при этом исхитрились освоить скотоводство и даже земледелие. Суровые погодные условия сказались и на национальной одежде. Даже в качестве свадебного одеяния якутские невесты используют шубы.

Культура и быт народа Якутии

Якуты ведут родословную от кочевых племён. Поэтому живут в юртах. Однако, в отличие от монгольских войлочных юрт, круглое жилище якутов возводится из стволов небольших деревьев с конусообразной стланой кровлей. В стенах устраивается множество окон, под которым на разной высоте располагаются лежаки. Между ними устанавливаются перегородки, образующие подобие комнат, а в центре утраивается мазаный очаг. На лето могут воздвигаться временные берестяные юрты - урасы. А с XX века некоторые якуты селятся в избах.

Быт их связан с шаманством. Возведение дома, рождение детей и многие другие аспекты жизни не проходят без участия шамана. С другой стороны, значительная часть полумиллионной популяции якутов исповедует православное христианство или вовсе придерживается агностических убеждений.

Наиболее характерное культурное явление - стихотворные повести олонхо, которые могут насчитывать до 36 тысяч рифмованных строк. Эпос передаётся из поколения в поколение между мастерами-исполнителями, а совсем недавно эти повествования были внесены в список нематериального культурного наследия ЮНЕСКО. Хорошая память и высокая продолжительность жизни - одни из отличительных черт якутов.

В связи с этой особенностью возник обычай, согласно которому умирающий пожилой человек призывает к себе кого-нибудь из молодого поколения и рассказывает ему обо всех своих социальных связях - друзьях, недругах. Якуты отличаются социальной активностью, даже несмотря на то, что их поселения представляют собой несколько юрт, расположенных на внушительном расстоянии. Основные социальные сношения происходят во время больших праздников, главным их которых выступает праздник кумыса - Ысыах.

Не менее характерны для якутской культуры горловое пение и исполнение музыки на национальном инструменте хомусе, одном из вариантов загубного варгана. Отдельного материала достойны якутские ножи с ассиметричным лезвием. Подобный нож есть практически в каждой семье.

Традиции и обычаи народа Якутии

Обычаи и обряды якутов тесно связаны с народными верованиями. Им следуют даже многие православные или агностики. Структура верований весьма схожа с синтоизмом - каждое проявление природы имеет своего духа, а общаются с ними шаманы. Закладывание юрты и рождение ребёнка, заключение брака и погребение не обходится без камланий.

Примечательно, что до недавнего времени якутские семьи были полигамны, каждая жена одного мужа имела собственное хозяйство и жилище. Видимо под воздействием ассимиляции с русскими якуты всё же перешли к моногамным ячейкам общества.

Важное место в жизни каждого якута занимает праздник кумыса Ысыах. Разные обряды призваны задабривать богов. Охотники славят Бая-Баяная, женщины - Айыысыт. Венчает праздник всеобщий танец солнца - осоухай. Все участники берутся за руки и устраивают огромный хоровод.

Огонь обладает сакральными свойствами в любое время года. Поэтому каждая трапеза в якутском доме начинается с угощения огня - бросания в костёр пищи и орошение его молоком. Кормление огня - один из ключевых моментов любого праздника и дела.

Министерство юстиции РФ зарегистрировало организацию верующих в традиционный пантеон богов Якутии - "Религию Аар Айыы". Тем самым в России официально признана древняя религия якутского народа, которая была широко распространена в регионе до конца XVII века, когда народ Якутии начали массово обращать в православие. Сегодня последователи айыы говорят о восстановлении традиций своей веры, северной ветви - культа обожествленного неба, сообщает портал SmartNews .

По словам руководителя организации "Религия Аар Айыы" Августины Яковлевой, окончательная регистрация состоялась в мае этого года. "Сколько людей сейчас верит в айыы, нам неизвестно. Наша религия очень древняя, но с приходом в Якутию христианства она потеряла многих верующих, однако в народе всегда были последователи айыы. Раньше у нас не было письменности, и всю информацию люди передавали из уст в уста. А к тому времени, как в Якутии появилось письмо, сюда - в середине XVII века - пришло православие", - рассказала она порталу.

2011 году в Якутии были зарегистрированы три религиозные группы - в Якутске, селах Сунтар и Хатын-Сысы. В 2014 году они объединились и стали учредителями централизованной религиозной организации Республики Саха Аар Айыы.

"Особенность нашей религии в том, что мы признаем высшие силы, и самый главный Бог, творец мира - Юрюнг Айыы тойон. У него двенадцать помощников-богов. У каждого из них своя функция. Во время молитвы мы отдаем почести сначала высшим богам, а затем земным добрым духам. Мы обращаемся ко всем земным духам через огонь, потому что Якутия - холодный регион, и мы не смогли бы прожить без огня. Наиважнейший добрый дух земли - огонь. Затем идут духи всех вод и озер, тайги, дух Якутии и другие. Считается, что наша вера - северная ветвь тенгрианства. Но полностью наша религия не соответствует ни одной другой. Мы молимся высшим силам под открытым небом, у нас нет храмов", - сообщила помощник руководителя новой религиозной организации Тамара Тимофеева.

Мир в представлении последователей айыы разделен на три части: подземный мир - Аллараа Дойду, где живут злые духи, серединный мир - Орто Дойду, где обитают люди, и верхний мир - Юхээ Дойду, место пребывания богов. Такое мироздание воплощается в Великом древе. Его крона - верхний мир, ствол - серединный, а корни, соответственно, нижний мир. Считается, что боги айыы не принимают жертвоприношений, и им даруют молочные продукты и растения.

Верховный бог - Юрюнг Айыы тойон, создатель мира, людей и демонов, населяющих нижний мир, животных и растений, воплощает собой небо. Джёсёгей тойон - это бог - покровитель лошадей, его образ тесно связан с солнцем. Сюгэ тойон - бог, преследующий злые силы на небе и земле, хозяин грома и молнии. Айысыт - богиня, которая покровительствует деторождению и беременным женщинам. Иэйиэхсит - богиня - покровительница счастливых людей, посредник между богами и людьми. Билгэ Хаан - бог знаний. Чынгыс Хаан - бог судьбы. Улу тойон - бог смерти. Существуют также второстепенные боги и духи - силы низшего порядка.

"Создание сайта связано с религией народа саха, который не только сохранил традиционные обряды, но и язык. Мы рассчитываем, что в будущем сайт станет визитной карточкой культуры коренных народов Якутии, которые сохраняют духовную связь со своими предками", - заявил тогда представитель республиканского министерства по делам предпринимательства, развития туризма и занятости, инициировавшего создание сайта.

Тенгрианство - система религиозных воззрений древних монголов и тюрков. Этимология слова восходит к Тенгри - обожествленному небу. Тенгрианство возникло на основании народного мировоззрения, воплотившего ранние религиозные и мифологические представления, связанные с отношением человека к окружающей природе и ее стихийным силам. Своеобразной и характерной чертой этой религии является родственная связь человека с окружающим миром, природой.

"Тенгрианство было порождено обожествлением природы и почитанием духов предков. Тюрки и монголы поклонялись предметам и явлениям окружающего мира не из страха перед непостижимыми и грозными стихийными силами, а из чувства благодарности к природе за то, что, несмотря на внезапные вспышки своего необузданного гнева, она чаще бывает ласковой и щедрой. Они умели смотреть на природу как на существо одушевленное", - отметил представитель ведомства.

По его словам, некоторые ученые, исследовавшие тенгрианство, пришли к выводу, что к XII-XIII векам это вероучение приняло формы законченной концепции с онтологией (учением о едином божестве), космологией (концепцией трех миров с возможностями взаимного общения), мифологией и демонологией (различением духов-предков от духов природы).

"Тенгрианство настолько отличалось от буддизма, ислама и христианства, что духовные контакты между представителями этих религий не могли быть возможными. В нем причудливо и удивительно органично переплетены единобожие, поклонение духам предков, пантеизм (поклонение духам природы), магия, шаманизм и даже элементы тотемизма. Единственная религия, с которой тенгрианство имело много общего, - это японская национальная религия - синтоизм", - заключил представитель республиканского министерства.

Муниципальное бюджетное общеобразовательное учреждение

«Средняя общеобразовательная школа № 26»

Муниципального образования «Мирнинский район»

Республики Саха (Якутия)

Исследовательская работа

Традиционная культура народов

Республики Саха (Якутия)

Выполнили:

Калачева Розалия

Доля Алина

ученицы 9 класса «Г»

Руководитель Майорова

Тамара Александровна,

учитель

русского языка и литературы

2012 год

г. Мирный

Актуальность темы. Якутия! Ты лесами покрытая. Якутия - в ожерелье звезд.

Якутия! Над тобой небо синее. Край суровый, таежный

Мы любим до слез!

Современная Якутия – край высокоразвитый. Главное богатство республики не только природные, но и люди, чей труд прославляет малую родину.

Более 120 национальностей проживает на земле Олонхо. Коренными жителями Якутии являются якуты, эвенки, эвены, чукчи, долганы, юкагиры. Каждая народность имеет свои обряды, традиции.

Знакомясь с историей республики, мы узнали, что тюркоязычный народ юч – курыканы - предки якутов. Народ появился и просуществовал с 6 по 11 века. Курыканы в 6-10 веках были наиболее многочисленным и сильным народом Прибайкалья. До 13 века шло их переселение на Лену, придя на среднюю Лену, предки якутов встретились с эвенами, эвенками, юкагирами и другими местными племенами, частью их вытеснили, частью ассимилировали.

Вот поэтому мы заинтересовались традициями и обрядами народов Якутии и поставили перед собой цель.

Цель: изучение обычаев и традиций народов Якутии, определение их роли в современной жизни.

Объект: обычаи и традиции народов Якутии.

Предмет: истоки возникновения и роль обычаев и традиций в современной жизни.

Задачи:

- изучить литературу по выбранной теме;

- взять интервью у людей, знающих обряды старины;

- систематизировать и обобщить собранный материал;

- оформить результаты поисковой работы.

Методы: изучение литературы, интервью, наглядность, анализ и синтез,

обобщение и систематизация

Гиипотеза: если в процессе поиска по теме будет изучено достаточно материала по обычаям и традициям народов Якутии, то мы определим истоки возникновения и их роль в современной жизни.

План.

1.Культура народов Саха в современном мире.

2. Обычаи и праздники (выборочно):

А. якутов;

Б. эвенков:

В. эвенов;

Г. долган;

Д. чукчей.

3.Значение обычаев и традиций народов Якутии, определение их роли в современной жизни.

1.Культура народов Саха в современном мире.

В Якутии живет много народов и у всех похожая культура, образ жизни, верования и быт, которое изменилось со временем, начинает меняться с вхождением Якутии в состав русского государства. Русские вводят правовые нормы, всеобщие правила, плату ясака, новую религию. Распространение христианства приводит к изменению обычаев и образа жизни аборигенов Якутии, исчезновению понятий родства, кровной мести.

У чукчей главным занятием остается оленеводство и морской промысел. Кардинальных изменений культура и быт не получают, но появляется дополнительное занятие, которые становится постепенно преобладающим – пушной промысел.

У эвенов продолжает оставаться основным видом деятельности оленеводство, рыболовство и охота, которая становится вторым по важности значением.

У эвенов меняется одежда, в которую вносится русский стиль.

У юкагиров основным занятием остается оленеводство, разведение собак. Образ жизни полукочевой.

ГЛАВНОЕ: род занятий влияет на

2.а. Обычаи и праздники якутов.

Якуты (сахалар)- один из самых многочисленных народов Сибири. Живут они в Эвенкии, в Иркутской области, В красноярском и Хабаровском краях, но главным образов в Якутии (Республика Саха), на территории которой находится полюс холода нашей планеты. Якутский язык относится к тюркским языкам, входящим в алтайскую языковую семью. Традиционными хозяйственными занятиями якутов является скотоводство, коневодство, охота и рыболовство

Праздник кумыса (Ысыах). Этот праздник отмечается в конце весны под открытым небом. Люди поют, танцуют, следят за поединками бойцов, пьют вкусный напиток, приготовленный из кобыльего молока – кумыс. Название праздника происходит от глагола «опрыскивать», «окроплять». В прошлом кульминацией праздника Ысыах - обряд, в ходе которого шаманы кропили кумысом огонь. Совершалось это действо в честь «святых божеств», к которым у якутов, скотоводческих народов, причислялись прежде всего божества плодородия. Эта традиция связана еще с одним культом – культом коня. Ведь в мифах якутского народа первым живым существом на земле был конь, от него произошел полуконь – получеловек и только затем появились люди. Этот праздник сохранился до сегодняшнего дня.

«Кузнец и шаман – из одного гнезда». Возлияние кумыса на огонь мог совершать только «светлый шаман» - «айыы-ойууна ». Наряду с «белыми шаманами» у якутов были «черные шаманы» - так называли посредников между людьми и духами «нижнего мира». Ко всем шаманам относились с почтением и страхом. С такими же чувствами относились якуты и к кузнецам. В старину говорили, что «кузнец и шаман из одного гнезда». Кузнецы считались колдунами у многих народов мира, в том числе и в Сибири. В том отражается культ огня: каждый, кто связан с пламенем, обладает особой магической силой. По якутским поверьям, кузнец, выковывая железные подвески для шаманского костюма, приобретал особую власть над духами. Было и еще одно поверье: духи боятся стука железа и шума кузнечных мехов, духи боятся кузнецов, следовательно, и людям необходимо относится к ним с уважением и с опаской.

«Не забудь покормить огонь». Этот обряд своими корнями уходит далеко

в прошлое, еще к древнему каменному веку. Пламя считалось у якутов олицетворением чистоты. В огонь нельзя было бросать грязные предметы, а перед началом любой трапезы его необходимо было «угостить» Для этого в костер клали кусочки пищи, брызгали молоком на огонь. Считалось, что так люди выражают свое почтение к хозяину огня – Уот-иччитэ

2.б. Обычаи и праздники эвенков

Этот народ называют « индейцами Сибири». И действительно многое роднит этих коренных обитателей Северной Азии с прославленными зверобоями из племени ирокезов или делаваров. Как североамериканские индейцы, эвенки – потомственные охотники, искусственные следопыты, неутомимые путешественники. Их численность составляет немногим более 30 тысяч человек. Но расселены эвенки на огромной территории – от Западной Сибири до Якутии, Бурятии и Приморья. Эвенкийский язык относится к тунгусо-маньчжурской ветви алтайской языковой семьи. Их раньше называли тунгусами.

Как принимали гостей. Этот обычай – гостеприимство – известен всем народам мира. Есть он и у эвенков. Многим эвенкийским семьям приходилось кочевать по тайге в отрыве от других семей. Поэтому приезд гостей был большим праздником. Им дарили подарки, усаживали на почетное место в чуме(за очагом, напротив входа), угощали самыми вкусными блюдами, например: мелко накрошенным мясом медведя, приправленным прожаренным медвежьим жиром. В теплое время года в честь гостей устраивал танцы на поляне, в которых принимали участие все обитатели стойбища – от мала до велика. Танцы этого народа очень темпераментны. А вечером начинался рассказ кого-то из гостей или хозяина. Этот рассказ был необычен: рассказчик то говорил, то начинал петь, а слушатели повторяли наиболее важные слова. Героями повествования были люди и звери, могущественные духи. Сказания могли длиться всю ночь, а если не заканчивались, то гости оставались еще на одну ночь.

Как заключали мир. Эвенки ценили умение не только воевать, но и умение вести переговоры о мире. Отряд во главе с шаманом подходил к лагерю противника и предупреждал громким криком о своем приближении. Противник высылал парламентеров – двух пожилых женщин. Ремешки их унтов должны быть обязательно развязанными – это знак, что противник готов вести переговоры. В переговоры вступали такие же пожилые женщины, представляющие враждебную сторону. Шаман демонстративно отвергал предложения и приказывал готовиться к бою. Тогда обороняющиеся присылали двух пожилых мужчин с развязанными ремешками унтов. Начинались новые переговоры, которые вел старейшие мужчины.. Но и эти переговоры не приносили успеха. Тогда в лагерь нападающих прибывал шаман из обороняющегося стойбища. Оба шамана садились спиной друг к другу, по обе стороны от вонзенных в землю крест –накрест мечей, и говорят напрямую. Заканчивается этот разговор заключением мира.. Такой обряд по заключению мира доказывал, что это важное, но трудное дело, что мир надо беречь

2.в. Обычаи и праздники эвенов

Эвены - народ близкородственный эвенкам. Они тоже охотятся на таежного зверя, говорят на похожем с эвенками языком. Но в отличие от «индейцев Сибири», расселены эвенки не на столь обширной территории. Живут они, главным образом, в Якутии, в Хабаровском крае, в Магаданской и Камчатской областях. Численность эвенков около 17 тысяч человек. Одно из старинных названий эвенских племен – «ламуты» - происходит от слова «ламу». В переводе оно означает «море». Весьма вероятно, что в древности так называли в Сибири озеро Байкал. В Прибайкалье, как показали исследования археологов, 2000 лет назад начался процесс формирования нынешних эвенков.

В дом пришла невеста. Невеста у эвенов приезжала в чум жениха, как правило, верхом на олене. Этому знаменательному событию предшествовал ряд других, тоже достаточно важных событий. Вначале родители молодого человека решали, из какого рода должна быть невеста.

Следующий шаг – засылка сватов. Их действия могли закончиться провалом. Если, допустим, у камчатских эвенов родители девушки отказывались выкурить со сватами предложенную им трубку, это означало, что невесту надо искать в другом доме.

После заключения договора родители юноши должны были уплатить калым. И только после получения калыма невесту сажали на оленя и в сопровождении многочисленной родни везли к жениху.

Прежде чем переступить порог своего нового дома, невеста трижды объезжала вокруг него, причем ехать надо было слева неправо - по ходу солнца. Войдя в чум, девушка доставала привезенный с собой котел и варила оленину. Когда мясо было готово, свадебный пир начинался.

«Помоги нам, солнце!» В прошлом эвены часто обращались за помощью к солнцу, особенно когда кто-то заболевал. Солнце для них было могущественным божеством, которому нужно было делать жертвоприношения. Обычно это был олень. Животное выбирали по указанию шамана или в результате гадания. А когда гадали, то прислушивались к треску домашнего очага. Культ солнца был связан с культом огня. Шкуру жертвенного оленя вывешивали на прислоненный к дереву шест, а по бокам от шеста устанавливали две свежесрубленные молодые лиственницы. Мясо подаренного солнцу оленя съедали сообща и обязательно в тот же день, когда совершался обряд.

Похороны медведя. Еще одним культом эвенов был культ медведя. Это было так. Убив зверя, охотник здоровался с ним и благодарил за приход. Так как считалось, что убитый медведь добровольно пришел в гости к людям. При дележе туши медведя соблюдался Нимат: мясо медведя раздавали всем жителям стойбища, а голову варили отдельно, причем варили мужчины. Женщинам не разрешалось не только готовить, но и есть голову. Кости медведя после трапезы хоронили вот кА: скелет в строгом анатомическом порядке укладывал на деревянный помост, который устанавливался на укрепленные сваи.

Так же на сваях хоронили эвенки своих соплеменников. Это продолжалось до 19 века.

2.г. Обычаи и праздники долган

В наши дни долган насчитывается более 7 тысяч человек. Живут они главным образом на Таймыре, а также в Якутии и Эвенкии. Долганский язык очень близок к якутскому. В самостоятельный народ долганы сложились в 18-19 веках в результате слияния отдельных отдельных эвенкийских и якутских родов, а также русского старожильческого населения Таймыра – затундренных крестьян. Долганы занимаются оленеводством, охотятся на диких оленей, добывают пушнину, рыбачат. Очень развито у них народное художественное творчество: пение, игра на музыкальном инструменте – варгане. Женщины прекрасно вышивают бисером и шелковыми нитями, мужчины владеют древним искусством резьбы по бивню мамонта.

« Есть у долган такой обычай…» Известной долганской поэтессе Огдо Аксеновой принадлежат такие строки: « Есть у долган такой обычай – делиться первою добычей. Запомни, мальчик!» В прежние времена долганы всегда отдавали часть своей добычи – мясо оленя и выловленной рыбы родственникам и соседям. А вот пушнины разделу не подлежала. Она была ценным товаром, в обмен на который можно бло обменять ружья, порох чай, муку, сахар у заезжих торговцев.

Ловушки на песцов – «пасхи» - находились в личной собственности каждого охотника. Только хозяин мог забирать добычу. Было еще одно правило, связанное с охотой на песцов. Если ты решил установить свои ловушки южнее тех, что поставил другой охотник, тебе не требуется на это его разрешения.. Но если ставил севернее – нужно обязательно спросить согласие их владельца. Это объясняется тем, что песцы приходят на землю долган с севера, и охотники, которые поставили ловушки севернее, имеют больше шансов на успех в охоте.

Маленькая хозяйка большого чума. Долганы почти до 19 века сохраняли пережитки матриархата – главенство женщины. Женщины поддерживали огонь, «кормили» его, в их ведении были все домашние святыни. Зимой, как правило, несколько долганских семей объединялись, строили и жили в большом чуме. Выбирали общую хозяйку. Часто это была пожилая, усталая от работы женщина. Слово хозяйки было для всех законом, даже для гордых и воинственных долганских мужчин.

Иччи, сайтааны и прочие духи. Долганы считались христианами. Они выполняли многие православные обряды, но при этом сохраняли свои старинные верования.

Божества и духи, считали долганы, подразделяются на три категории:

1 – «иччи» - бестелесные, невидимые существа, «души», способные вселяться в неодушевленные вещи и «оживлять» их;

2 – вредоносные «абаасы», приносящие болезни и несчастья, которые битали на земле и в подземном мире, они стремились похитить душу у человека, унести ее под землю. А затем проникнуть в его тело. Человек, в которого вселялись абаасы , тяжело заболевал, и помочь ему мог, по поверьям долган, только шаман.

3 – «сайтааны» - любой предмет, в который шаман вселял душу –«иччи». Это мог быть камень необычной Фомы, рог дикого оленя… Сайтааны обладали могущественной силой и были в глазах долган своеобразным амулетом, который приносил удачу на охоте и в домашних делах.

2.д. Обычаи и праздники чукчей

Численность этого народа в наши дни составляет более 15 тысяч человек, населяющих крайний северо-восток России, Чукотку. Название этого далекого арктического края означает в переводе «земля чукчей». Русское слово «чукчи» произошло от чукотского «чаучу» - «богатый оленями». Их далекие предки пришли в Арктику из центральных районов Сибири, когда на месте Берингова пролива существовал обширный перешеек, соединявший Азию с Америкой. Часть жителей Северо-Восточной Азии перешла по «Берингийскому мосту» на Аляску. В традиционной культуре чукчей сближают традиции с индейскими народами Северной Америки.

Праздник байдары. По старинным представлениям чукчей, все, что окружает человека, имеет душу. Есть душа у моря, есть душа у байдары - лодки, обтянутой моржовой кожей, на которой бесстрашно выходят в океан и сегодня морские зверобои. Перед выходом весной в море охотники устраивали праздник. Лодку торжественно снимали со столбов из челюстных костей гренландского кита, на которых она хранилась всю зиму. Затем приносили жертву морю: бросали в море куски вареного мяса. Лодку несли к яранге. Все участники праздника торжественно обходили вокруг яранги. Первой шла самая старая женщина семьи, затем – хозяин байдары, рулевой, гребцы и все остальные участники праздника. На следующий день лодку переносили на берег моря, снова совершали жертвоприношение, и только после этого байдару спускал на воду.

Праздник кита. Этот праздник проходил в конце промыслового сезона. В основе его лежал обряд примирения охотников с убитыми животными. Лидии, одетые в праздничные одежды, в том числе в непромокаемые плащи из моржовых кишок, просили прощение у китов, тюленей, моржей. « Это не охотники убили вас, камни скатились с горы и убили вас,- « пели песни чукчи. Мужчины устраивали поединки борцов, исполняли танцы, в которых отражали опасные сцены охоты на морских животных.

На празднике кита обязательно приносились жертвы Кэреткуну – хозяину всех морских зверей. Ведь это от него, считали жители, зависит успех на охоте. Из дерева вырезали даже его скульптуру. Кульминацией праздника было опускание в море китовых костей. В морской воде, считали чукчи, кости превратятся в новых зверей, и на следующий год у берегов Чукотки снова появятся киты.

Праздник молодого оленя (Кильвэй). Эго устраивали весной во время отела оленей. Пастухи пригоняли стадо к ярангам, а женщины раскладывали священный костер. Огонь для такого костра добывали только трением. Оленей встречали криками, выстрелами, били в бубны-ярары, чтобы отпугнуть злых духов. Приглашала гостей - чукчей, живущих на берегу моря. Люди обменивались дарами, ценной была оленина, так как была деликатесом. На празднике не только веселилось, но и отделяли молодых оленей от основного стада, чтобы пасти их на обильных пастбищах. В это время забивали и старых оленей, чтобы заготовить мясо впрок для женщин и стариков, детей. Ведь они оставались на зимних стоянках, где ловили рыбу, собирали ягоды и грибы. А мужчины отправлялись с оленьими стадами в дальний путь, на летние стоянки. Переход со стадом был длительным, трудным и опасным делом. Поэтому праздник молодого оленя – это еще и прощание перед долгой разлукой.

3. Значение обычаев и традиций народов Якутии, определение их роли в современной жизни.

Вывод. Изучив разные литературные источники, взяв интервью у знатоков обрядов и традиций народов Якутии, мы можем выдвинуть собственную гипотезу о возникновении обычаев и праздников народов Якутии:

Мы считаем, что это народ, будучи безграмотным, верил силам природы. Поэтому они обожествляли огонь, солнце, море, медведя, коня,…

Вера передавалась из поколения поколению, и до наших дней дошли традиционные праздники, но уже измененные современной жизнью.

Своей работой мы подтвердили выдвинутую гипотезу.

Собранный в результате исследования материал можно использовать:

- на классных часах в школе,

- как результат поисковой деятельности на НПК «Шаг в будущее»,

- при реализации примерной программы «Культура народов Республики Саха (Якутия)».

Обычаи народа Саха. - Якутск: НИПК «Сахаполиграфиздат», 1996. - 48 с.

ISBN 5-85259-110-6

© Николаев С.И. - Сомоготто, 1996

Сдано в набор 19.03.96. Подписано в печать 22.04.96. Формат 70х108/з2 - Печать высокая.

Гарнитура литературная. Усл. п. л. 2,1. Уч.-изд. л. 2,13. Тираж 3000 экз. Зак. №33.

НИПК «Сахаполиграфиздат> 677000 г. Якутск, ул. Кирова, 9

(File name: Custom_of_Sakha)

© Сомоготто С.И.

© Сафонова В.Н

Обычаи народа саха (якутов)

Обычаи по экологии

Охотничьи обычаи

Обычаи по ремонту судьбы и счастья

Обычаи имён

Языковые обычаи

Разные обычаи

Обычаи по экологии

Из-за дороговизны публикаций, приходится не труды писать, а давать одни их схемы. Ниже приведу лишь схематические перечни обычаев. Детали и толкования их придется восполнять самим читателям. Древние сильно опасались загрязняемости оттаивающего за лето грунта. Загрязнение его называли «этэх абааhыта» - «дьявол старых загрязнённых усадеб и стоянок». Чем тоньше оттаивающий грунт, тем меньше людей и скота должно было пользоваться таким грунтом. На нём запрещалось жить рядом двум и более семьям. Даже вынужденное дюккашество (совместное проживание двух семей) стремились ограничивать. Запрещали навещать этэх’и без надобности. При приходе на этэх после продолжительного отсутствия в родных местах, полагалось положить в очаг этэх’а камень со сквозной дыркой и с мольбой накормить огонь. Не исполнившие обряд становились жертвами этэх’а - этэх абааhыта. По приезду издалека на старости лет не советовали навещать этэх, ибо дьявол его обязательно «съедал». Приехавших издалека помирать на старости лет считали, что их будто «притянула к себе родная могильная земля» («буора тардыбыт»). Новый дом запрещали строить на месте не только этэх’а , но любого снесённого и сгоревшего дома.

Этот запрет распространялся и на усадьбы тэлгэhэ, хотон и т. п. Каждая семья имела самое меньшее четыре сезонных усадьбы «сурт»: осенний сурт, весенний сурт и т. п. «Сурт» от угросамодийского «йурт», от него и «йурта» (юрта). Якутское жилище имело угро-самодийское название «мо» (холомо от каламо - рыбацкий дом, халтаама - корьевой дом). Слово «мо» заменило тунгусское «дьуу» или «дьиэ». У тюрков «дом» - «уй». Строго-настрого запрещалось концентрировать скот, лошадей и оленей на одном месте. Для рассредоточения их применялось своеобразное подобие оленеёмкости, скотоёмкости и человекоёмкости местности. Отсюда поймёте, почему древняя Якутия не имела ни одного населённого пункта. Поймёте также, почему издревле выросшие в подобной экологической чистоте, сегодня захирели в населённых пунктах, копирующих города и сёла Запада с вечно талым грунтом. Там талый грунт самоочищается, а грунт Якутии только накопляет загрязнение. Добавьте туда ещё сельхозхимию и т. п. Итог нередко получается местами, вероятно, почище беды Арала. Вот и назовите древних «дикарями». Древние считали свою природу висящей на волоске («кыл са5аттан ингнэн»). Отсюда - пальцем запрещалось шевельнуть в направлении изменения естественного: его облика. Вот почему до русских почти не было выпусков; озёр, расчисток леса, осушения болот под хозяйственные угодья. Отсюда и малочисленность одомашненных животных и почти отсутствие по-настоящему богатых. Жили они оленескотоводством, то есть охотой и рыбным ловом, на оленях и считанными коровами и кобылицами для молока детям. Комплекс тот расформировался частично после русских. Имело место и ограничение накопления поголовья одомашненных животных. Свидетельствует о том обычай «кый». Когда количество одомашненных лошадей, достигало запретного рубежа, нарушителя: заставляли отогнять определённое число одомашненных к диким их косякам на травяные верховья речушек. Подробности того палеолитического дирингового обычая не нужны сегодяшней практике. И ими не нахожу необходимым перегружать данный краткий справочник. Добывать рыбу и дичь сверх потребности каралось нещадно. Запрещалось играть детям с тушками добытых дичи и рыбы. При случайных умершвлениях и добывании несъедобных рыбы и дичи, обычаи вынуждали их есть добытчику. Иначе он должен был попасть под проклятие потерпевших. Подобное проклятие называлось «буу». «Сэрэн буулуо5а!» («Осторожно, проклянёт!») – предупреждали каждого. Особенно опасными считались «буу» несъедобных: всех насекомых, пресмыкающихся, части рыб, всех птиц (за исключением боровых и водоплавающих), собак, лисиц диких кошачьих, волков. Особенно опасными; считались шаманские клыкастые («арынгастаах»), когтистые («тынгырахтаах») и вещие («тыллаах», «сангалаах», «тойуктаах»): попугаеватые пташки гоголи, гагары, кукушка, жаворонок, местные соловьи. Чтобы случайно убитый «вещун» не причинил вреда, в его клюв или пасть клали кусочек его собственного мяса и труп его хоронили на арангасе, на ветвях и развилинах деревьев. Полагали, что их мстители должны «обвинить» самих убитых, видя в их клюве и пасти кусок мяса, мол, «сам проворовался». Практически запрет на «несъедобных» был древнейшим видом «Красной Книги».

Надежнее её трудно было придумать. Каждые стихия, явление, местность, природная редкость наделялись своим духом-хозяином - экологическим своим защитником. Например, Сунг Дьааhын («Сунг» - звукоподражательное, «Дьааhын» - от «дьааhый» - зевать) - громовержец с огненной плёткой. Он считался небесным охотником за земными бродячими дьяволами. Под деревом, разбитым молнией, принято было искать: камень счастья «дьол таhа», где «дьол» по-тунгусскй «камень». Таковой обнаруживали, если под деревом случайно оказывалась стоянка древних с каменными орудиями. Обнаруженное каменное орудие служило амулетом счастья и оберегом от болезней и случайностей. На поиски «камня счастья» приходили только на утренней заре тотчас же после грозы. Подходили к разбитому дереву, крадучись, как к зверю. Копание начинали с молитвенным тихим бормотанием. В случае находки искомого произносили радостный возглас: «ала-кыы» или «алыас» от тунгусского «алаке!» - «ура!». Кстати, возгласы «уруй» и «айхал» произносились только на уруу (свадьбе) и Ысыахе. «Уруй» от «уруу» - «приплод» и означает «дай потомство и приплод скота». «Айхал» на тунгусском имеет аналогичное значение. Выкрик «кыырык» применялся при подбадривании побеждающего и при победе в спортивных соревнованиях. Он заменял «ура!» и в военной обстановке. Подбирали камень счастья, лишь накормив огонь на костре и кропя жидкое из пищи. Приметьте: в «конных олонхо» полностью отсутствуют те древние военно-спортивные возгласы и возгласы тунгусо-хамниганских эпосов, доставивших якутам понятие «улугэр» (чрезвычайное происшествие, скандал) и слово «гахай» - «родич или родичка матери» (хахайдаан). Выходит, «конные» олонхо моложе тунгусских нимнгаканов в Якутии. Духа-хозяина гор обычаи обрисовывают как обезьяну, и слово «обезьяна» в словарях переведено как «хайа иччитэ», или «дух-хозяин гор». Часто понятие Чучунаа («Снежный человек») смешивают с духом-хозяином гор. У «потомков степняков» понятие «луг» - «сыhыы» соответствует тунгусскому «сыгии» - «лес». В представлении о духе-хозяине тайги получили своё отражение разнородность и разноязычность составивших впоследствии народ саха. В долине Вилюя духом-хозяином тайги считали натурального медведя, фигурировавшего как Эhэкээн (дословно «Дедушка»). О нём будет изложено ниже. В верховьях притоков Вилюя и на окраинных частях Якутии духом-хозяином леса считали Сингкэн (hингкэн) или Сэбэки (hэбэки). Их считали тунгусскими. На самом деле - это самодийские духи, ибо у энцев и нганасан имели место аналогичные Сибичи и Сибучи - лишнее свидетельство о некогда самодиязычности тунгусо-язычных Якутии. Между тем встречаются представления о том же Сиб, в лице Сибиэн, как о чудаковатом, проказливом, но добром духе. Охотники превращали в личный переносной Сингкэн-Сэбэки - все аномальности: шкуру пёстрой белки, стволик талины, образовавший колечко или узел в своём естественном росте и т. п. Туда же входили копытце кабарги, два передних зуба-резца дикого оленя, шарик подкожных волос лося (муйээллэ) и т. п. Часть эвенов тех же Сингкэн называла Ыдьык. Вот откуда якутское понятие «Ытык». Здесь понятие о духе-хозяине леса сливается с понятием о боге охоты. Свои личные божки охотник в жилище держал на почетном углу. На промысле он их возил с собой в особом мешке. При удаче на промысле со словами благодарности «кормил» его из своего трофея. Кормление производилось путем натирания жиром носовой части амулета я верчением над дымом подливаемых на горячие угли жира и крови добычи.

Топленый жир и кровь в подобных случаях кропили на горячие угли и пламя. Так делалось, чтобы не потушить огонь простым подливанием крови и жира. Отсюда и истоки кропления, то есть ыhыах. Кровь и жир намного древнее молочных стали объектами жертвенного кропления, т. е. одомашнивания животных. В случае неудачи на промысле, вместо «кормления», охотник тонкой талиной шлепал своего божка, приговаривая: «Ты плохой помощник: мы пришли с пустыми руками». В Центральной Якутии и на Северо-Западе духом-хозяином тайги и богом охоты считают Байаная или Барылаха. Здесь опять угро-самодийские Пайанай и Барулак. («бар» - большой, «-л» - флексия, «-ак» - пасть, т. е. «большеротый», и идолы их делались большеротыми.). Духом и хозяином тайги и охоты считали иногда очень старое толстое дерево любой породы (и особое дерево «кудук». Подобное дерево-долгожитель пользовалось редчайшим почтением. Его очень оберегали. Для защиты от лесных пожаров, вокруг него делали защитную вырубку и очистку от горючего мусора. Сгорание подобной святыни считалось предвестником большой беды в данной округе. Нижние его ветви всегда были увешаны дарами в виде игрушечных моделей предметов домашнего обихода. От этих общесибирских украшений священного дерева и берут свои начала и салама на ысыахе, и гирлянды на европейских елках. Говорят, будто первые ёлки пошли от шведского двора, позаимствовавшего украшение дерева от угро-финнов. A мы своё собственное берём обратно только в виде подражания Западу. Подобных примеров можно бы перечислить немало. Таков плачевный результат хронического принижения: своего и возвеличение только чужого, мол, «лучше только чужое». Дерево «кудук» (от искажения которого возникло «аар-кудук», «аал-кутук» и «аал-луук») - дерево весьма странное. Оно встречается среди любых пород. Странность его заключается в том, что оно, как магнит, притягивает к себе любую живность округи неизвестно чем. Вокруг него всегда бывает истоптано, ветви засижены до блеска, а кора исцарапана древолазающими и когтевыми отметинами косолапого. Подобное явление наблюдается и среди кустов, ибо только на них оставляются указывающие пределы «владения» погадки и мочевина. Внешних отличий у «кудук» не бывает. Охотники очень почитают «кудук» и не подходят к нему, чтобы своим запахом не отпугнуть его посетителей. Редкое случайное натыканные в темноте и в непогоду считалось предзнаменованием грядущего невезения. Впрочем, старые Охотники и, не видя, чуют приближение к «кудук» и сами не знают каким путём. Говорят: «чутьём». По-видимому, тем же руководствуется и вся живность тайги. Отсюда и внимание к нему язычества.

Охотничьи обычаи

Вышеизложенная глава названа «экологической» условно - для охвата общеэкологических проблем. Но на самом-то деле экологизм пронизывает преобладающее большинство хозяйственных обычаев якутов прошлого. Обычай «чалбаранг» или «hэбээрин» является местным более древним упрощённым вариантом общесеверного «медвежьего праздника», встречавшегося от тихоокеанского Амура до Ямала. Он, видимо, связан с непрерывным присутствием на этой полосе неразлучной тройки Нанай-Хан-Манчжи и Нэнэй-Ханты-Манси (Манчи). Присутствие этой тройки в Якутии явно замаскировано дроблением их на мелкие составные: Нанагиры-Майааты, угросамодиязычные Оду, Майа, Маймага, Куп, Дьап (дьабыл), Чап и т. п. Из-за разительного сходства с голым человеком туши медведя без шкуры, данного зверя вся указанная троица этносов считает родичкой женщины, якобы вышедшей замуж за косолапого. Из той легенды и все условности с живым и убитым медведем.

О медведе рассказывали как о полубоге и получеловеке. По тем рассказам, как полубог, он знал всё, что о нём думают и говорят. Приводили полу-были о том, как медведь наказывал жаждавших встречи с ним и хвастунов, похвалившихся, что добудет косолапого. Рассказывали много и о доброте и мудрости хозяина тайги. Отсюда, в прошлом никто не смел думать плохо о медведе. Все воздерживались от ругани, даже тогда, когда медведь задирал людей и скот. «Дедушка осудил» (Сэмэлээтэ) - говорили раненые медведем. Тем не менее, наподобие охоты на львов, добыть медведя равнялось сдаче экзамена на отвагу. В отличие от тунгусов, охота на медведя у якутов было своего рода видом особого спорта. К нему допускались не все - даже из числа профессиональных охотников. Руководитель спорта «эсэhит» (добытчик медведя) отбирал себе учеников из среды промысловиков не только физически закалённых, но и с достаточной нервной закалкой и хладнокровием. При обнаружении малейших симптомов паникерства и робости, забраковывали и отстраняли даже силачей. Высоко ценились быстрота реакций, ловкость и находчивость. Якутский эсэhит был спортом только мужским. А у тунгусов и женщины не только участвовали на групповой облаве, но нередко успешно вступали в единоборство с косолапым. Другое отличие якутского эсэhит от тунгусского составляло добывание медведя преимущественно в берлоге. А тунгусы добывали его и вне берлоги. Во время промысла медведя все участники полностью переходили на особую жаргонную речь - «харыстал тыл» - язык оберегов. Он заменял условными словами чуть ли не каждое слово обычной речи. Например, «Ыл эрэ, ньыкаа Хара, киргиллэ, кытаанахта хачый, кытарарда тарт» (дословно: «Нежный Чёрный, возьми дятла, настучи твёрдого, заряди красное»). Данная фраза означала: «Молодой человек, возьми топор, наруби дров, разожги костёр». Фрагменты из данного словаря прочтёте в книге С. Николаева «Эвены и эвенки Юго-Восточной Якутии». Обнаруживший берлогу сообщает мимоходом в конце обычной беседы: «Умуha5ы чонгттум» (увидел яму) или «Онгхолу уктээтим» - «Нога угодила в неровность». Услышав ту фразу, эсэhит делает вид будто реплику пропустил мимо ушей. Следующий день уходил на оповещение участников облавы. При этом никаких прямых разговоров об облаве не было. Внешне выглядело так, как будто промысловик зашёл просто в гости. Знать о предстоящей облаве он давал молчаливым взглядом и условными незаметными жестами. Секретность была доведена до того, что никто, кроме адресата, не догадывался о готовящейся облаве. Узнавать о последней посторонние должны были только потом. К рассвету следующего дня все участники молчаливо входили в жилище предводителя. Также молча, гуськом за предводителем они подходили к берлоге, неся на плечах заготовленные подальше от берлоги, жердяные затычки. Подойдя, руководитель спешил засунуть в устье берлоги все подаваемые по эстафете затычки. Только, закрепив затычки, принимались будить спящего медведя. До полного его пробуждения запрещено было приступить к действиям. Будили из поверья, дабы иные медведи не напали на них самих в спящем состоянии. И в самом деле, случаев нападения медведей на людей в сонном состоянии встречалось очень редко. В проснувшегося медведя начинали стрелять по очереди. Тут эсэhит на практике обучал своих учеников.

Однако для безопасности, облавщики в основном должны были состоять из опытнейших. До огнестрельных ружей, медведя в берлоге умерщвляли ударами копий, что было хлопотно из-за увёртывания и самозащиты жертвы. Для неумелых жертва доставалась ценой множества поломанных копий. Нередко жертве удавалось вырваться из берлоги. Тогда пускали на него молчавших на привязи опытных собак-медвежатников. Держать собак на привязи обязаны были ученики. Было это нелегко, ибо медвежатники в те моменты были злее самого косолапого. Сложность составляло то, что на шее медвежатников не должно было быть оставлено ни кусочка веревки. У рвущихся собак веревки разрезывали ударами ножа, топора или пальмы. Собака, ушедшая с обрывком веревки, погибала именно из-за веревки, ибо умный хищник не упускал возможности воспользоваться тем изъяном медвежатника. Выскакивание осаждённого из берлоги редко обходилось без травм. Вот тут-то и становились спасительными хладнокровие, быстрота реакции, находчивость в действиях. Подчас становились опасными друг для друга растерявшиеся облавщики. Случалось так, что удары пальмой, копьём, топором и выстрелы угождали в своих же товарищей. Выручали здесь вернейшие собаки-медвежатники. Heредко они вырывали раненых из-под лап разъярённого раненого медведя. Обычно на облаву брали не менее двух медвежатников. Чем их больше, тем было надёжнее. Опытные медвежатники погибали только из-за глубины снега и малочисленности стаи. Считали, что в данном деле нет равных якутской лайке, способной вступить в единоборство с косолапым один на один в защиту раненого хозяина. Спускаться в берлогу за убитым зверем был обязан самый младший по возрасту из участвовавших впервые на облаве. Это был древнейший обычай воспитания храбрости и хладнокровия. Через него обязаны были пройти все облавщики. Спуск в берлогу за убитым зверем был подлинным испытанием. Спускаться приходилось без лестницы, обвязавшись вокруг груди страховой веревкой. В случае необходимости, стоящие вне берлоги должны были выдернуть спасаемого за ту верёвку. Средство это было не из надёжных. При необходимости вынужденного бегства от ожившего внезапно зверя или при появлении из-за туши убитого зверя достаточно подросшего и незамеченного зверёныша. К тому же, в темени берлоги одинаково светились глаза живого и мёртвого зверя. Страшен для новичка был и сам способ вытаскивания туши зверя. Требовалось открыть пасть и продеть за клыками палочку. Зажав пасть с той палочкой, на морду зверя надевали удавку спущенной сверху верёвки. Удавка, закинутая за палочку, зажимала пасть, а клыки не давали соскользнуть петле, когда за верёвку тянули тушу вверх. Теснота и смрад берлоги действовали на нервы новичка с ужасающей силой. И если добавятся ко всему оживание зверя и живого зверёныша, то иных приходилось вытягивать из берлоги в обморочном состоянии и нередко уже раненого. Однако та школа мужества не отказывалась от данного испытания. После вытягивания туши наверх, испытуемый обязан был передать наверх всю вонючую подстилку зверя и начисто подмести берлогу. Вытащенный ворох подстилок из ветвей уничтожали так, чтобы от них и следа не осталось около берлоги. Таков был нерушимый обычай. Нередко ту же берлогу впоследствии находили облюбованной другим зверем. При первом проколе ножом для снятия шкуры приговаривали: «Осторожно, деда (баба), острые сучья: не обколись!». Снимающие шкуру должны были работать ножами, стоя только с одного бока туши. Работать, находясь по обе стороны туши, запрещалось, дабы другие медведи в последующих схватках не били обеими лапами по охотнику.

Медведей считали левшами, и при схватках особенно остерегались удара левых лап. При лавировании между стволами старались увильнуть вправо. После снятия шкуры, снимали таким же образом и жировой слой туши. Далее шли выемка внутренностей и свежевание без поломки костей. Чалбаранг или сэбээрин, т. е. пир медвежатиной был подлинным пиром в смысле получения редкого удовольствия от еды. Сегодняшняя молодёжь не знает, что такое подлинный голод, когда люди пухнут и умирают. Ей также незнакомо хроническое недоедание, когда за завтраком мечтают об обеде и ужине, и мечта как-нибудь поесть всласть и досыта преследует неотвязно месяцами и годами. Таких не прельщали ни алкоголь, ни наркотики. Подлинно голодному, кроме мечты утолить голод, не бывает желаний. Дореволюционная и доколхозная Якутия была краем хронического недоедания. Хлебопашества у основных масс якутян не было ещё при Ричарде Мааке , т. е. до середины XIX века. Р.К. Маак со статистикой в руках называет якутов древоедами и рыбоедами. Короче, основной их едой были древесная кора (заболонь) и озёрный гольян (мунду). Эту рыбу мы незаслуженно выкинули на свалку. Ведь, гольян на рожне и гольянные сухари в рыбьем жиру (олорбо - рыбный саламат) не очень уступали по деликатесности шпротам и кильке в масле. Перед иностранцами мы гордимся, как своей кухней, чужой затирухой (саламаат) и жареным тестом (оладьи), да не всеми приемлемыми: потрохами. Предлагать иностранцу потроха - одинаково угощению их африканской саранчой и юго-восточными змеями и собачиной. А свои интересные блюда, типа олорбо, мунду на рожне, юкола, копчёности и вялёности из мяса не замечаем. Сперва забытые, а потом стащенные местными поварами в 60-х годах XX в. у Сомоготто перечни блюд ныне именуют народной кухней. И не поняли, что же там престижно для чужих и своих. Выходит всё же без автора присвоенности не всегда доводятся да подлинной народной кондиции. У домааковских и мааковских древоедов и мундуедов всю жизнь от Диринг-Юряха хронически недоставало жиров - главной защиты организма от рекордных морозов. От маломолочных считанных коров не дождаться было вдоволь масла. При хроническом недокорме мясной забой также не давал достаточного сала. В итоге, арыы-сыа (масло и сало) были редким и всежеланным лакомством якутян. Богатство всех пиршеств измерялось количеством выставленных на стол масла и сала. «У них на свадьбе было столько-то масла и сала», «У Быттыки Марьи столько-то чабычахов масла», «Не сала рубить» («Сыа кырбыыр буолбатах»), «Не, погреет салом» («сыанан а5аабат»), - говорили тогда. Почитайте работу Р.К. Маака «Вилюйский округ» (СПБ, 1886). Тот политику, как говорится, не гнул и излагал сущую правду. Тогда не поверите всяким «научным» и «историческим» байкам о якобы древнем рае у якутов. Краешек того «рая» я лично испытал на себе. В рассказанном свете поймёте, почему медвежьи чалбаранг’и от Амура до Ямала называли «медвежьими праздниками». Как богатые свадьбы и ысыахы, чалбаpaнги были единственной возможностью поесть досыта и полакомиться острейшим салом до отвала. И никакого вина и кумыса таковым не требовалось. Чалбаранг не нуждался в приглашениях. Живших на доступном расстоянии было немного, и каждый пожелавший имел право приходить без приглашения. Обычай древнего нимаат’а считал добытого медведя не личной собственностью добытчика. Последний и шкуру обязан был подарить самому старшему или прекрасной особе. При желании у последней было преимущественное право на красивую шкуру, если добытчик был не женат. Пиршество начиналось с одновременного кормления огня и эсэкээн’а. Произношение любого вида алгысов тут было запрещено.

Огонь и эсэкээн’а кормили молча и обильно. Эсэкээн ’ом называли голову самого медведя, положенную на особый стол, поставленный на почётном углу жилища. У стола была единственная ножка, украшенная поперечными линиями древесным углём. При «кормлении» нос и рот головы зверя натирали коровьим маслом, а в огонь брызгали кровь и жир медведя. При этом все хором кричали «хуух!». Первый кусок сала и мяса каждый отправлял в рот с возгласом «хуух!», некоторые крик «хуух!» сопровождали взмахом рук как крыльями. Это означало, что медвежатиной лакомятся не люди, а вороны лесные. После трапезы каждому уходящему давали по куску медвежатины в виде гостинцев их домашним. Так, от туши часто не оставалось ничего для самих добытчиков. Это был ненарушимый закон древности. Даже в мыслях добытчик не имел права роптать, опасаясь грядущего невезения в промысле. Подобный нимат под названием «тараан» (от «тар5ат» - «раздача»), распространялся и при забое коров и лошадей на мясо признак сравнительно недавней охоты и на этих животных, как на медведя. Поговорку о той раздаче мяса по обычаю «тараан», А.П. Окладников в I томе «Истории ЯАССР» перевёл как просо (тараан буолан таркаммыт). На деле же та поговорка лишь жаловалась на разорительный характер обычая «тараан». А.П. Окладникову, не раздававшему чуть ли не без остатка мясо собственного забойного скота, откуда было понять о разорительности для якута того вида нимаат ’а . Был поучителен обычай с кабаргой (буучээн). Это маленькое, величиной с зайчика, красивое животное чуть ли не полностью истреблено из-за целебной «кабарговой струи». В смысле мясности, одной тушкой кабарги не накормить многих голодных. Когда такая малютка попадала в самолов, предназначенный для лося, устраивали совершенно всерьёз уморительную сценку. Привезя её к урасе, жильцам урасы подавали условные сигналы, применяемые в случаях добычи самого крупного жирного лося («лэкэй»), т. е. подойдя к двери, не входили, а стучали. На вопрос: «Кто там?» отвечали: «Пришёл Байанай, только двери малы - не влезает». Хозяйка и малыши с радостным смехом кидались кормить огонь со словами: «Спасибо Байанаю!». Подросший сын принимался демонстрировать имитацию стесывания части дверного косяка и вынужденной разборки части входа для втаскивания в жилище слишком крупногабаритной добычи. Затем все присутствующие инсценировали якобы непосильность поднять тяжеловесную и «не влезающую» в дверь тушку; «кое-как» втащив «великую» добычу, приплясывая - «hук-hук», - скандировали: «Добро пожаловать к нам, щедрый Байанай». Обряд заканчивался кормлением личного промыслового божка охоты. Данный обычай приучал одинаково радоваться великим и малым дарам. Считалось, что бог охоты благоволит радушным и благодарным, гневаясь на недовольных и равнодушных. Из охотничьих приведу ещё один колоритный обычай - обычай со стерхом. Стерха считали птицей и счастья, и несчастья. Принято было считать, что увидеть и услышать, не вспугнув брачный танец стерхов, может только счастливчик. Нечаянно вспугнутые в брачном танце стерхи, считалось, уносили часть счастья виновника. Добывать стерхов разрешалось только во внебрачное время и после окончательного подрастания птенцов. Убивать стерха во время брачного танца считалось непоправимым грехом.

Добывший предупреждал своих домашних стуком не в дверь, а в окно. Здесь запрещалось проявлять шумную радость. Молча накормив, огонь, хозяйка через окно передавала добытчику женское платье и платок. Не спеша, одев ту одежду, добытчик передавал стерха через открытое окно хозяйке со словами: «Прилетела невестка. Принимай гостью!». Хозяйка, усадив «невестку» за почётный стол, принималась угощать и обхаживать, словно живую, невестку. Обряд был утомителен и долог, но никто не смел сокращать его. Только через день, когда «выспится невестка», стерх шёл в пищу как обычная дичь. Стерх считался живым божеством тех, кто родился от богов Песни и стихосложения «Ырыа тэрдуттэн». Для тех стерх был полностью табуированной птицей с большим количеством условностей и обрядов. Их можно описать только в виде самостоятельной книги. Вообще, быть рождённым от ырыа тэрдэ считалось несчастьем, ибо счастье таковых должно было состоять лишь из успехов в творчестве, сопровождаясь сплошными невезениями в личной жизни. «Он или она - из ырыа тэрднттэн» - говорили про таковых с печальным сочувствием.

Обычаи по ремонту судьбы и счастья

Сегодня чем выше образованность, тем сильнее стали суеверия. Быть может, скоро и мы дойдём до нижеописуемого обычая староякутской кражи родителями собственных детей у самих себя. Высокую простудную и экологическую детскую смертность, благодаря шаманам, неграмотные приписывали дьяволам. Чтобы обмануть последнего, устраивали следующее. Родители, у которых вымирали все дети, узнав предстоящие очередные роды, тайком от всех, строили скоропостижно на свежем месте новую избу. Подбирали суку, ожидавшую щенят в одно и то же время с роженицей. В момент разрешения в старой избе должны были присутствовать лишь роженица и повивальная бабка. Муж с ощенившейся сукой в это время должен был с лошадьми находиться на дороге вблизи от роженицы. О разрешении и завершении первых необходимых процедур с ребёнком и роженицей давала знать отцу семьи повивальная бабка условным криком любой птицы через открытое окно. Тогда муж с одним щенком за пазухой, пятясь задом, подходил к окну и протягивал щенка. Бабка, подошедшая к окну, также пятясь задом, протягивала через окно запелёнутого ребёнка, беря взамен щенка. Муж с ребёнком скакал к новой избе. Там ребёнка передавал временной кормилице. Бабка же совала запелёнутого щенка в ту зыбку, в которой следовало укладывать новорожденное дитя. Приехав повторно, муж через другое окно забрасывал в старую избу суку с остальными щенятами. Через то же окно вылезали наружу роженица и бабка, подошедшие к окну, также пятясь задом. От окна до лошадей все продвигались только задом, чтобы не осталось уходящих следов. Операция производилась только при солнечном свете, при котором дьяволы, как ночные существа, не должны были появляться и увидеть происходящее. Вся нехитрая обстановка старой избы оставлялась нетронутой. А скот задолго до родов специально держали на другом месте. В ту избу больше никто не возвращался. Запрещалось заходить туда и позже. «Ясновидцы» и шаманы рассказывали о том, как дьяволы, «пожиравшие» новорожденных, искали дитя и семью. По их словам, дьяволы, подобно следопытам, тщательно искали следы ушедших. Поскольку следы были только вошедшие, а вышедших не было оставлено, дьяволы приходили к выводу о том, что никакой роженицы не было, а ощенилась лишь сука. Многие были уверены, будто таким образом избавились от дьяволов. Удивительно, чем выше уровень обеспеченности семьи, тем выше становился у неё процент бездетности и детской смертности.

В Якутии прошлого бездетность и детская смертность были преимущественным недугом богатых и обеспеченных семей. «Беднота узнается по ораве детей, а богатство - жуткой тишиной отсутствия детских голосов», - говорили тогда. По данному поводу шли рассуждения о выравнивании судьбой видов счастья: кому - в детях, кому - в богатстве. Опираясь на подобные суждения о разных частях счастья, возникали всевозможные обычаи по заимствованию, перемещению, перехвате и даже краже счастья. Вот некоторые из них. Семьи с невыживающими детьми старались раздобыть себе ребёнка-приёмыша из многодетных семей. Тут преобладали передачи по родственным связям. Желая хоть одному из детей дать обеспеченность или жалеючи родича, бедные многодетные довольно охотно уступали своего ребёнка богачу. Однако, в случаях плохого обращения с приёмышами, встречались случаи и отнятия отданных родителями и бегства самих детей обратно. Во избежание последних, почти все предпочитали иметь дело только с детьми самого младшего возраста. Имело место поверие о том, что ежели сбежит приёмыш, появившиеся после него у бывших бездетных собственные дети вновь начинали вымирать. «От них сбежал приёмыш - хранитель счастья всех их детей», - говорили по такому поводу. Данное поверье часто облегчало жизнь приёмыша в чужой семье, а многие становились чрезмерно избалованными, ибо натерпевшиеся смотрели на приёмыша буквально как на живого бога семьи. В случаях принятия детей от совсем посторонних, участвовала и купля-продажа детей. Пользуясь негласной торговлей, детей у многодетных покупали и вовсе не бездетные. Они покупали для превращения купленных в дешёвых работников. Часто подобное случалось, когда детей покупали издалека, т. е. подальше от мест проживания родителей. Имели место мнения о том, будто в числе отданных в чужие руки оказывались дети, уносящие с собой всё счастье оставленной семьи и процветание той, которая случайно получила того носителя счастья. Таким образом, и многодетные отрывали от себя родное дитя лишь при крайностях. Из-за указанного мнения широко практиковалось принятие в любую семью сирот. При этом встречались уверения о том, будто у той или иной семьи начались серьёзные поправки дел после принятия того или иного сироты. Идея о живых носителях счастья и благополучия распространялась и на живность, которую называли «уруулаах» и «cуэhy тэрдэ». Рассказывали о том, как ушло счастье в живности после погибели и продажи «уруулаах» и «cуэhy тэрдэ». Поверившие в чудо превращали то животное в живую святыню «ытык c?эhу». Таковыми становились лошадь, корова, олень, собака. У таких животных не обрезывали хвост, гриву, рога. Их не понукивали, не стегали плетью. В особые дни их украшали салама: тряпичной и лентами. Рядом с такими «ытык», в семье могли встречаться и шаманские «толук ытык» (тыын толук ытык), по-эвенски «ыдьык». Это были животные, на которых шаман «перенёс» тот или иной смертельный недуг их хозяина. Таковыми могли стать любые виды домашних животных. Считалось, пока здравствует то животное, здравствовать должен был и его хозяин. Относились к таким животным как к человеку, т. е. как к их хозяину. В подобном же положении находились и матёрые: «мать-корова» (ийэ ынах), «мать-кобылица» (ийэ биэ) и т. п. Вышеприведенные попытки овеществлять части счастья и физически перебрасывать их по своему усмотрению на новые адреса есть стремление восстать против немилости рока и судьбы. Выходит, с самой зари диринговой сапиентации человечество взялось за попытку урегулировать своим разумом не только одни физические рычаги выживания, т. е. у него проявились и задатки недюжинного философа. К попыткам урегулировать распределение счастий практически являются чуть ли не все обычаи по заманиванию, задабриванию и расположению к себе всех видов духов и богов.

Понятие «байанайдаах булчут» (охотник с Байанаем) имело и хвалебное, и осуждающее значения. В первом случае имели в виду мастера дела, которому благоволит бог охоты. Одновременно осуждали тех охотников, которые раздобыли себе удачу не мастерством, а с помощью шаманских духов, заставлявших Байаная помогать тому недобро предприимчивому промысловику. Считалось, что те шаманские духи помогли не бесплатно, а за кровавую жертву. По поверьям, в годы благополучных урожаев на дичь, кровавую жертву удавалось погасить за счёт охотничьих трофеев. А в сезоны невезения плату кровью приходилось покрывать вначале кровью своей домашней живности, а затем кровью членов семьи и родичей. А дьяволы те шаманские считались почти неотвязными. Не уходили до полного уничтожения рода. А отвязывать их умели не все шаманы. Имел место обычай приобретения подобных шаманских духов и в деле обогащения любыми видами жизненных ценностей. Духи те, хоть и помогали обогащению, оставались мучительно кровожадными, как и в шаманском Байанае. Людей, имевших приобретенных шаманских духов в целях обогащения, называли «ньаадьылаах» или «тангхалаах». Короче, те два термина являлись названиями указанных шаманских духов. При этом шаманское «ньаадьы» синонимично понятию «ньаадьы» - «женщина родичка из брачной фратрии». Слово «тангха» - судьба. Указанных шаманских духов явно назвали «тангха» за Их вмешательство в дела судьбы и рока «тангха». Обычай подслушивания тангха есть не что иное, как подслушивание болтовни таких незаконно вмешивающихся в дела натурального «Taнгxa» (судьбы), как те шаманские духи и другие. Выходит, чиновничьими делами судьбы «тангха» распоряжались кому не лень. Сам же термин «тангха» - одноязычный родственник «тангра». Последний в превосходной степени при помощи «-ра». А у первого превосходную «-ра» заменила «ка» (ха) - «человек». К изложенной серии относится также обычай обвинения о якобы краже удойности у коров соседей. Поводом к всплытию на поверхность того обычая всегда служила эпидемия какой-то лактационной болезни дойных коров. Эпидемия та всегда поднималась в самый разгар летнего большого молока. Больные тем недугом коровы сильно худели, высыхала шерсть, становился ломким хвост, сморщивалось вымя, покрывались трещинами рога, копыта, соски. Удойность у них или резко падала, или прекращалась вовсе. В последнем случае из сосков вытекала прозрачная жидкость. При этом данным недугом страдали одни дойные коровы. Вследствие той болезни начиналась и гибель молочных телят. Над скотоводами повисала угроза голодной зимовки без молочных продуктов. Вот тогда-то от безвыходности скотоводы принимались днём с огнём искать колдунью, якобы «укравшую» у них удойность коров. Поиски те практически являлись якутской разновидностью всемирно известной африканской «охоты на ведьм», напоминающей поиски «козла отпущения». Поиски «ведьм», т. е. колдуний, якобы колдующих удойность, начинались с обычной массовой самодеятельности, т. е. от выдумываний: якобы кто, когда и где «увидел воочию» как та или иная колдунья-воровка тайком подходила к чужим коровам и делала магические хватательные или поглаживающие движения по вымени и копчику дойных коров. Количество «очевидцев» тут увеличивалось подобно выдумкам кто, где и когда увидел абаасы.

Рассказывали также о том, как та колдунья выдаивает от одной своей коровы молоко, равное удою трёх-четырёх обычных коров. К тем рассказам добавляли о том, что то «краденое» колдовское молоко кишмя кишит шевелящимися мельчайшими белыми червячками и молочная посуда у неё в погребе окружена ящерицами и лягушками. Иные, проходя мимо, подбрасывали в молочный погреб колдуньи разных пресмыкающихся гадов для вещественности «доказательства». По ядовитости и остроте жанра, подобные «были» не имели себе равных. Тут у якутских рассказчиков появлялся такой баснословной силы дар, что сам Н.В. Гоголь позавидовал бы им. У заподозренной в колдовстве тайком протыкали её молочную посуду «антиколдовскими» иглами, шилами уродовали её скот, дом, постройки, преследовали её детей, мужа, родичей. Некоторые из тех натерпевшихся старых бедолаг всё же дотянули до моей молодости. По их словам, обвинение в подобной колдовской «краже молока» практически было коллективным убийством, ибо многие из преследуемых накладывали на себя руки или сходили с ума. Такова была жестокость «культуры» суеверия. Впрочем, как мне удалось выяснить позже, изучая шаманизм, у других народов бывшего СССР, подобное обвинение в якобы краже удойности молока у коров соседей, имело место почти у всех скотоводов бывшего СССР. Следовательно, лактационная болезнь утери удойности у коров было общераспространенным недугом молочного скота. Что касается самой проблемы подобного вида колдовства, то у меня возникли было подозрения о возможном отрицании самими преследованными о былом пользовании ими тем видом колдовства. Короче, и я поневоле временно принял сторону массовых, уверявших о наличии факта подобного рода колдовства. Отсюда, не веря личным своим возможностям, я всюду пустил по горячим следам того явления экспертов из числа бывших шаманов, отошедших по ненадобности от шаманства. Последние, уже сложившие все свои шаманские доспехи в гроб, охотно принимались расследовать у оставшихся в живых преследованных за колдовскую «кражу молока». И вывод у них всюду был одинаков. Подобного типа колдовство вовсе не имело места в арсеналах магий и колдовств. Следовательно, обвиненные были простыми козлами отпущения для самоуспокоения от эпидемии той лактационной болезни дойных коров. Выходит, жестокость ситуации сама по себе создавала суеверную жестокость. Отсюда возникает вопрос: «Что же за неумолимые ситуации вызывали в своё время жестокость «богатырствований» олонхо? Ведь, по олонхо, «богатырствование» есть жесточайшее избегание мирных компромиссов и решения всех конфликтов единственными мордобоем и поножовщиной. А пригодятся ли в будущей и настоящей жизни подобные жестокость и бескомпромиссность решать самой молодёжи. Кроме требований советской политики, останется ломать голову над жизненными причинами чуть ли почти единогласного самоотказа самих олонхосутов от олонхо. Мудрые создатели последнего явно увидели что-то вынуждающее пойти на подобный отчаянный шаг. К тому же указанное решение олонхосутов оказалось повторением отказа эпосистов всей планеты от своих эпосов. А олонхосуты были сплошь неграмотными, чтобы заподозрить в подражании ими всеобщей моде планеты по эпосам. Как видите, всё не так просто. Тут нужны бы спокойные, вдумчивые обсуждения без применения метода бывшей травли «колдуний - воровок по краже молока».

Обычаи имен

Личное имя и имя этноса (этноним) составляют личный паспорт народа и его составных. Утрата этнонима, родовых имён и этнических имён личности - это утрата паспорта, т. е. смерть этноса, ибо имена аннулируются только смертью. Именно с именами в Якутии обстоит из рук вон плохо. Эта культура края почти умерла безвозвратно. При административной чехарде полностью уничтожены, шедшие с диринговых времён названия племён и родов. Их заменили названиями местностей, как бы опасаясь заблудиться в родном крае. Значит, потомки тех племён превратились в безымянных чурок. Малограмотные чиновники воеводства больше понимали и берегли те памятники древнейшей культуры, чем позднейшие высокообразованные. Выходит, образованность не помогает в понимании культурных ценностей.

С этнонимами этносов также обращаются как попало. Связано это с тем, что их состав меняется изо дня в день. Резиновее всех состав малочисленных. Как появятся очередные льготы, малочисленные перебегают из этноса в этнос и обратно. И уменьшение их численности подобным путём, непонимающие относят к физической гибели этноса. Однако дезертирство в чужой этнос есть издревле закономерность исчезновения этносов, у которых стыд за свой этнос пошёл ликвидировать тот этнос. Указанный процесс всегда неумолим, ибо зависит от утери этнической гордости. Отмеченные перебежки с этноса в этнос связаны также с изначальной искусственностью создания этносов Якутии. Они были созданы в виде административных единиц для удобства сбора ясака и организации самоуправления: точнее - круговой поруки. Однако создание тех этносов натолкнулось на непреодолимые препятствия. Никаких этносов к приходу русских в Якутии не оказалось. Никто из якутян не признавал ничего, кроме своего рода. Последние не успели сами сколотиться в этносы. Это и понятно. Ведь, роды сколачиваются в племена и этносы в условиях необходимости организовать коллективную самозащиту от внешних и внутренних врагов. От внешних врагов Якутию надёжно защищали Дед Мороз и дали. И внутренних врагов в Якутии не было от нечего пограбить. Каждая семья жила в десятках километрах от ближайшего соседа. Она кое-как кормилась от охоты и рыболовства на оленях и держала считанных коров и кобылиц детям на молоко. Данное оленескотоводство пошло распадаться на специализированные отрасли при царе и колхозах. Часть его сохраняется и поныне. Вот таких якутян воеводство вначале попыталось делить по-русски на волости, поставив во главе их «лутчих» с титулами «князец» или «тиун». Те единицы никто не признавал.

Не приходили даже выкупать «аманатов», т. е. заложников, ибо роды были не административными, а только для распознавания с кем вступать в браки. Ни управления, ни власти в тех родах не было. Вот почему олонхо до XIX - XX вв. не могло придумать ни полицейского, ни распорядителей с властью. Раз не было ни тюрем, ни полиции, ни начальства, то и речи не могло быть ни о власти, ни о государственности. Это был никем неуправляемый первобытный строй, где каждая личность никем не командовала, никому не подчинялась. Всё это отчётливо обрисовано в олонхо и в преданиях. Не давали исчерпывающие возможности создавать ясакоплатящие единицы и языковые оазисы. Их границы были неотчётливы, и сильно было распространено многоязычие. В ясачных списках очень часто одно и то же лицо имело несколько имён на разных языках. В старых легендах и рассказах нет ни словечка о переводчиках и языковых затруднениях в общении. Кроме того, невозможно было отличить по языку долганина от якута, тунгуса от ламута, коряка от чукчей. Наконец, воеводство решило создать административные этносы (ясакоплатящие единицы) комбинированно по языковым и занятийным признакам. Так, все северные «пешие» оптом были названы юкагирами, оленеводы - ламутами и тунгусами (на Амуре «орочи», «ороки», «орочены», то есть оленные), «конные» названы якутами - якольцами. При этом налоговые льготы были предоставлены только при наличии «конности». Вот почему олонхо пошло выпячивать обладание лошадью. Из-за тех льгот, чуть ли не все малочисленные пошли пополнять ряды конных якутов и бурятов. Так, само того не замечая, воеводство положило начало дезертирству малочисленных из своего этноса и языка.

Создание этносов на неравных льготных условиях тотчас же перешло в этнический скандал, продолжавшийся полтора века. Он у якутов был окрещён «кровавым веком кыргыса» или «веком охоты на людей за их имена» (аатын ылаары). По народной трактовке, «кыргысов век» охотился за каждым, чтобы «отнять у него имя». Говоря иначе, сборщики ясака охотились за каждым, чтобы его имя записать в качестве плательщика ясака в списки того или иного новосоздаваемого этноса, не спрашивая куда он хочет. А спрашивать он не мог, ибо все жаждали прошмыгнуть в льготные «якуты». Недовольные бежали в массовом порядке. Явление это историки назвали «массовым переселением якутов на окраины», а следовало бы назвать его «всеобщим бунтом против насильственной записи в этносы». Беглецами становились те оленескотоводы, у которых было меньше лошадей и коров, потому и не попавшие в списки «якутов». Особенно сильно досталось тогда малоскотным сагаязычным долганам, когда более зажиточные из них легко попали в списки «якутов». Так получилось и отделение долган от якутов и слияние части их с якутами. Данное явление уничтожило видимость языкового моста, передавшего из рук в руки сагаязычие от енисейского хакасского сага-языка обитателям Лены. Как на практике жизни протекала «кыргысова кровавая охота» за каждым именем «неясачного» «сошлого» для занесения в списки этносов сохранила детская «игра в кыргыс». Будучи маленьким, я играл в ту игру. Игра начиналась от догонялок. Догнавши, вступали или в драку, или в борьбу. Победитель садился верхом на поверженного крича: «Будешь платить дань?» (Даангнын биэрэ5ин дуо?) или «Отдаёшь имя своё?» (Ааккын биэрэ5ин дуо?). У ребят погорячей не обходилась эта игра без крови из носа. Вот эта и была игра в «кровь кыргыса». Игру ту дети не взяли с потолка. Такова явно была картина административного «рождения» этносов Якутии путём персональной ловли каждого для занесения в списки ясакоплательщиков, т. е. в только что создаваемые этносы. Отсюда, те ясачные списки и есть свидетельства о рождении всех этносов Якутии. Документа точнее не отыскать.

Собственно, «этнос», «народ» и «нация» - политико-административные понятия для коллективной самозащиты или для коллективного навязывания своей воли другим более слабым. Подобное «рождение» якутов, как народа, поняли даже неграмотные якуты XIX века. И свою родословную единогласно начинают от Тыгына - человека XVII века. Выходит, учёное якутоведение уступает тем якутам XIX века в понимании будничных истин жизни. При создании этносов путём подобного администрирования, и этнонимы к ним были закреплены отнюдь не по желаниям. Недовольство этим получило своё выражение в виде возникновения в массовом порядке самоназваний, переводимых как «настоящий человек». Таковы: ненец - нэнэй, гольд - ульч, Ойрот - тыва и т. п. Этноним «йака» (йука) - точная копия юкагирского «йука», только без «-гир». Якутское «Одун хаантан» («от крови Одун») - опять точная копия юкагирского одул. Только множественные числа образованы у них из разных звуков «-н» и «-л». Юкагирское «омок» у якутов «омук» - это брачная фратрия. У американских индейцев также имелось племя Омок (см.: песнь «Трубка мира» в эпосе «Песнь о Гайавате»). Якутское «хой баhа» - поклонение черепу - опять копия юкагирского поклонения черепу «койл». «Тыы», «хайыhрар» якутов аналогичны юкагирскому. Якутское «унгк» и «унгкуу» сконструированы по-юкагирски. Не слишком ли много параллелей? Тогда «саха» откуда? Это же йака, hака, саха - название трёх сагаязычий: хакасского сага-языка, долганского сага-языка и якутского сага-языка. И какое имеем основание не верить заявлению самого якутского языка, что он родом от трёх сагаязычий «ус саха», рождённых языком урэн-урэнхай, уренгой? И почему он не заявляет, что он и от тюркского, хунхузско-хунского, монгольского и курыканского языков? Выходит, мы предвзято затыкаем себе уши, когда живой свидетель говорит не в нашу пользу. Всё же случайно угодили в точку, когда назвали свою республику «Саха-Якутия», ибо мы выделили себя от сага-хакасского и от сага-долганского. Теперь предстоит возрождение лица народа в личных именах. Ведь, «кыргысов век» не зря охотился за нашими именами. За уничтожение их и замену церковными именами давали звание «новокрещенец», освобождали от ясака на короткое время, и даже давали какие-то медяки. Чтобы не прослыть «отсталыми», наши предки ещё в XVII веке продали не за сребреники, а за жалкие медяки ту свою культуру имён. Сегодня для восстановления их требуется преодолеть колючие проволоки законов. На неузакониваемое ложное «якутское» имя имеют право одни писатели и журналисты. И те их имена так и носят названия ложных имён - псевдонимов. Ныне меняют паспорта, и совсем безболезненно прошла бы замена казённых имён на свои якутские. Только потребуется, вероятно, официальное разрешение.

Языковые обычаи

Языковые обычаи и обычаи по особенностям личных отличий индивида находятся на межах различных отраслей знаний. Последние или кивают друг на друга, или не находят себя достаточно осведомленными, чтобы взяться изучить столь многоохватные вещи, как указанные обычаи. В итоге, последние остаются не только неизученными, но даже сносно описанными. Отсюда нередко даже у академиков прошлого представления о них остаются на уровне древних самых забитых старух дореволюционного времени. Тут и ходить не надо далеко за примерами. Ведь, три с лишком века многим академикам-якутоведам, подобно древним бабкам, приходилось уверять своих читателей, будто тюркоязычие могло быть доставлено в Якутию не иначе, как лишь самими создателями тюркского языка лично. Короче, они были (и остаются по сей день) уверенными, будто языки доставлялись и доставляются в иноязычные регионы только самими создателями языка лично, путём их переселения. Иные пути передачи языка не признавались и не признаются. Из подобных бабкиных маразматических представлений о якутах наше якутоведение три с лишним века считает коренное население прибывшим в Якутию с юга, а самих якутов объявлено считать не самостоятельным народом, а лишь отбросами тюрко-монголов - таким же образом, как не принято не считать самостоятельным этносом сибирских русских. Образованная часть сегодняшних якутов рада-радёшенька такому «теоретическому» уничтожению якутов как народ и с гордостью выдаёт кровавые победы чужих каганатов и ханств «якутской историей» и «якутской победой».

В эйфории от подобной выдачи чужой истории за свою, прошлое якутов осталось вовсе неизученным. Там - белое пятно… Чтобы не спорить беспредметно о прошлом, давайте взглянем, каковы обычаи распространения языков на иноязычные территории. В сегодняшней Якутии входит в моду изучение иностранных языков. Многие из якутян уже хорошо владеют иностранными языками. По опыту «изучения» прошлого, из указанного факта владения многими якутами иностранных языков, якутоведение уже должно было сделать вывод о том, будто те иностранноязычные якуты произошли от иностранцев, переселившихся в Якутию и лично передавших якутам и своё кровное родство, и свои языки. И, о чудо: якутоведение молчит о том, как попали те иностранные языки в Якутию, и не говорит о происхождении иностранноязычных якутов от Наполеона, Черчилля и Барбароссы. Учителями иностранного языка в сегодняшней Якутии стали в основном сами якуты, научившиеся тем языкам не в самих иностранных государствах, а в городах России. Отсюда, оказалось, желанный чужой язык можно получить не обязательно из рук самих создателей языка, а эстафетно, через звенья передач. Тогда и в Якутии прошлого, где не было ни самолетов, ни поездов, ни автотрасс, чужие дальние языки вряд ли могли пробить себе дорогу иным способом, как путём многозвенных эстафетных передач. Именно только неграмотностью передававших эстафеты можно объяснить такое состояние тюркского языка якутов, что этот язык не в состоянии понять ни один из тюркоязычных ни прошлого, ни настоящего. Для большей глубины знаний языков и для расширения кругозора, состоятельная часть сегодняшних якутян повадилась ездить в западные иностранные государства. По приезду оттуда, они становятся самыми модными людьми края и наглядной живой агитацией для подражания по переходу на изученные ими языки. Если этот сегодняшний обычай перенести на прошлое Якутии, то не чужаки должны были переселиться в Якутию для доставки южных языков, а наоборот сами позавидовавшие югу якутяне должны были зачастить на юг за языками и знаниями, ибо сам хлеб не ездит за ртом. Именно съездившим туда своим «развитым» должны были подражать из зависти якутяне, а не чужим непрошенным случайным пришельцам извне. Нежелающим признать подобный факт следует напомнить то, что якутяне до второй половины XX века не пожелали заменить свои родные языки на русский, невзирая на обилие русских в Якутии с XX по XX вв. С другой стороны, якутянам намного легче было съездить на юг, чем южанину в Якутию. Дело в том, что чистому скотоводу-южанину не пробиться было в Якутию из-за отсутствия кормов для скота на тысячи верст. А якутянин-оленевод легко бы преодолел тот путь на оленях, питаясь охотой и рыбным ловом и, гостя у таких же, как он сам, лесовиков. Кабинетное якутоведение никогда не обращало внимания на чисто практичные стороны распространения языка и фольклора и происхождения якутов. Оно копалось лишь в сомнительных полусходствах слов и звуков и мусолило указательный палец по карте Азии. Не обращало внимания на практику жизни из-за предвзято пренебрежительного отношения к якутам, не считая их активным и самодеятельным народом, способным самому идти вдаль за прогрессом.

Якутоведение всегда исходило из мнения о том, что якут прошлого не имел думающую голову, и мог только умело и неумело позаимствовать готовые решения чужих пришлых умных. Короче, переселенческая теория открыто считала якутов дикарями. При ином подходе не были бы выставлены как свидетельство о переселении с юга, нашпигованные байками о дураках, подделки спуска с небес Эр Соготоха Элляя - как спуск вниз по течению с верховьев Лены. При сегодняшних обычаях главными причинами замены родного языка на чужой являются или численное меньшинство в преобладающей иноязычной среде, или утрата родным языком кормящих качеств. Численное меньшинство малоязычных в якутоязычной среде было создано при поселковании и укрупнении посёлков. С того рубежа пошли исчезать языки малочисленных и количество самих малочисленных через замену этнической принадлежности. То явление сегодня часто объявляют вымиранием малочисленных. А на деле - это не вымирание, а дезертирство из ряда своего этноса и переход дезертиров в ряды других этносов. А происходит подобное по нескольким причинам. Главная из них - стыд за свой этнос и зависть другим. Это извечная причина, погубившая все усопшие этносы и народы планеты. Стыд за свой этнос и зависть другим - страшно прилипчивая психологическая эпидемия. Как появятся симптомы этой эпидемии, редкий из этносов выздоравливает и больной становится почти обречённым. Одними мерами восстановления языка, подобных больных не спасти. Стыд за свой этнос и зависть другим разъедает подобный этнос, как ржавчина металл. До советского времени, пока якуты гордились своими победами над малочисленными, сильный якутский этнос был одним из здоровейших в своём регионе. А вот после распространения через образованность путаниц о якобы южном происхождении народа, в душе якутского этноса появилась первая ржа зависти южанам и чувство стыда за своё рождение на Севере и за принадлежность к слишком мирному этносу, не обагрившему свою биографию пролитым морем чужой крови. И стыд за чрезмерную мирность своих диринговых пращуров заставил объявить свой этнос произошедшим от кого угодно, отличившегося пролитием большего количества крови. Количество пролитой чужой крови стало эталоном: только среди таковых образованные якуты пошли искать своих якобы пращуров древности. При этом они забывают свою хроническую малочисленность издревле; и подобное количество при масштабных кровопролитиях древности никогда не вело к выживанию. А одни пращуры якутов не могли быть единственным исключением в указанных древних мясорубках. Из-за той ржи зависти чужим пошла со второй половины XX в. массовая утеря молодёжью якутоязычия. Над этносом повисла угроза скорой утраты якутоязычия. Вот тогда-то и начался переполох борьбы за возрождение родного языка и борьба за культуру. При этом, проповедуя одними устами национальное возрождение, другими - продолжают поднимать на щит стыд за свой этнос: «стыдно быть якутом - мы хунно-хунхузы и тюрки - потомки древних истребителей народов!». И таким стыдом за свой этнос мечтают спасти свой этнос от распада... Между тем обычай распада якутского языка на несклеиваемые осколки профессиональных «языков» и замены родного языка чужими уже перешёл в неумолимо незатормаживаемую закономерность. Якутский язык в перспективе ожидает та же участь, что постигла языки малочисленных. Утрата родного языка началась с городов, райцентров и промпосёлков. Процесс ныне переходит к укрупнённым и малым посёлкам глубинок. Как подвезёт железная дорога дополнительный контингент иноязычных, процесс пойдёт галопировать. Отсюда, изначальное распространение сага-язычия (взамен тунгусо-язычию) явно шло по сегодняшней же схеме от эпицентров к перифериям.

Остатки того же процесса с сохранением даже акцентов сохраняются и поныне. Однако изучать их закономерности и детали некому: всё валят на говоры «единого, неделимого» якутского языка, вплоть до отнесения к диалекту якутского языка долганского сага-языка - пращура якутского сага-язычия. Отнесение долганского сага-языка к якутскому обмануло всё якутоведение, уничтожив мост, доставивший эстафетно в Якутию элементы хакасского сага-языка. Если бы доставил бы курыканский язык, то якутский язык называл бы себя не «сага-языком», а «курыкан-языком» или «тюрк-языком». Однако якутские обычаи привыкли слушать только желаемое и затыкают себе уши, когда якутский язык сам говорит о себе, что он только «сага-язык», а не тюрк или или курыкан, монгол, хунн язык. Короче, предвзятость родилась раньше самих образованных якутов. Изучать причины самоприготовления якутским языком к уходу в небытие практически некому. Предпринимаемые сегодня меры по спасению языка, на мой взгляд, наоборот приведут к ускорению кончины языка. Прежде всего, придумывание новых, с потолка взятых, терминов на самые ходовые понятия дополнительными сложностями ещё больше оттолкнет от языка желающих пользоваться им. Пополнение словаря давно забытой архаикой, обслуживавшей давно отошедшие из жизни понятия и занятия, ляжет на мозги ненужным отяжеляющим балластом. Обогащение, таким образом словаря, разумеется, послужит предметом гордости, когда якутский язык потом займёт место среди мёртвых языков. Сегодня же покидаемому якутскому языку больше нужны не его осложнение нафталинностями, а упрощение и делание его лаконичным деловым. На планете сегодня всюду идёт именно подобный процесс. Там дело дошло до того, что литературную классику заменили краткими комиксами и господствующим становится лаконичный деловой язык журналистики. Стихийно и у нас язык журналистики давно стал преобладающим. Только его деловитость в последнее время расстроили мода романа «Тыгын дархан» и язык шаманистики. Обе эти моды ввели архаику и витиеватую велеречивость и многословие. Сам же ход жизни пошёл требовать экономию не только в рублях, но и в словах. Подлинные причины постепенного отхода от жизни якутского языка и языков малочисленных заключаются всё же не в недостатке патриотизма. Эти языки постепенно утрачивают свои кормящие качества из-за привязанностей к утрачивающим свою доходность типам занятий. Например, все языки малочисленных обслуживают издревле охоту, рыболовство и оленеводство. При нарушениях ныне человекоёмкости и экологии, те типы занятий почти перестают кормить своих приверженцев. Вместе с ними начинают агонировать и обслуживающие их языки. Тут одним патриотизмом те языки не оживить. Наиболее разворотливые из малочисленных и якутов давно перебрались в города и промышленные посёлки с другими языками и типами занятий. И подобный их поступок не осудить: ведь не умирать же им вместе с вымирающими типами занятий и обслуживающими их языками. Другое дело, когда при желании они и на новом месте жительства и новых занятиях могли пытаться сохранить свои древние языки в качестве средства общения со своими соплеменниками. Однако и тут им помехи со стороны недостатка компактности проживания. У якутского языка точно такая же судьба. После разблокирования ветерана Диринга - оленескотоводства, приобретение самостоятельности как отрасли скотоводства и оленеводства, те типы хозяйства постепенно пошли рыть себе будущую могилу. Говоря иначе, они пошли нарушать человекоёмкость и разрушать самозащитную нетронутость природы.

От подобного святотатства пошёл исчезать их прежний главный источник жизни - охота и рыболовство. Все виды животноводства раньше были лишь подсобными отраслями к основным - охоте и рыболовству. Так, якуты ещё до Р.К. Маака, то есть до середины XIX в., оставались древоедами и рыбоедами. Сегодня под конец лишённое кормовой базы, якутское скотоводство постепенно перестаёт кормить якутов. Вместе с вымиранием скотоводства, естественно, идёт на убыль и привязанный к нему якутский язык. Последнему дадут свежее дыхание, если к новым нескотоводческим кормящим занятиям сумеют пристроить якутский язык. А если не сумеют - одним патриотизмом язык не спасти. На древнем Востоке рубили голову вестнику, привёзшему плохие новости. Подобно тому дикому обычаю, и автору данных строк приходится опасаться того, как бы эмоциональные соплеменники не набросились бы и на него за сообщенную здесь правду о судьбах якутского языка и языков малочисленных. Однако кому-то надо сказать неприкрытую правду о том, чтобы и другие головы включились в поиски выхода из той нависшей неумолимой закономерности. А замалчиванием здесь делу не помочь. Сегодняшний обычай замены родного языка выяснил с отчётливостью и ряд других вопросов, над которыми приходилось ломать голову при воссоздании картин происхождения якутов. Оказалось, что язык - отнюдь не собственность какого-то этноса и народа. Приписка его к конкретному этносу часто может оказаться простой приватизацией вовсе не изначальным создателем языка. Язык - не слуга этноса, а раб обслуживаемого им типа занятий. Например, скотоводческому языку абсолютно безразлично кто по этнической принадлежности будет пользоваться им. Он с одинаковым рвением будет обслуживать кого угодно по происхождению, кто взялся кормиться скотоводством обслуживаемого им типа. Так, тюркский язык обслуживал одинаково от Байкала до Стамбула во всех веках, кто занялся его скотоводством. Среди таковых были кок тюрки, тавгачи, уранхаи-айраты (араты), согды, кушаны, бактры, парфяне, огузы, сельджуки, османы, татары, татабы и т. п. Кто был изначальным автором того языка спрятали века. Не исключено, что отняли и приватизировали его вместе со скотоводством у какого-то уничтоженного племени. Выходит, тип занятий, оказавшийся завидным другим вместе с обслуживающим языком, как вещь, кочевал из рук в руки. При подобной передаче, подобно трофейной монете, многие из временных приватизаторов были истреблены физически, оставляя уцелевшими лишь тип занятия с его слугой-языком. Не сдвигались с места только те языки, которые обслуживали непритягательный для других тип занятий. Например, языкам, обслуживавшим приполярное зверобойное дело арктических морских животных, не будет подхвачен там, где нет тех морских животных. Тюркский же язык хакасских сага из Енисея через долган пошёл к Лене из-за оленескотоводства. И то пошёл не целиком, а только по той части, которая оказалась пригодна лишь скотоводческой части долгано-якутского оленескотоводства. Этим и объяснялось неполное копирование хакасского сага-языка долганским и якутским сага-языками. А если долганский и якутский сага-языки оказались неодинаковыми, то были неодинаковыми типы их оленескотоводств.

В якутской тюркологии зря искали и ищут родство в именных основах, ибо язык-победитель из побеждённого языка выкидывал всё, что похоже на его лексический фонд. От побеждённого языка он брал себе только несходства. Отсюда, именные основы - не главные указатели бракосочетания языков. Указателями слияний языков являются суффиксы, аффиксы, префиксы, флексии. Их комплект может обрисовать в скольких и чьих руках побывал язык. Как показали сегодняшние обычаи, главной фигурой в замене языкового облика региона является не пришелец извне со своим привозным языком, а сам абориген, в подражание кому-то заменяющий свой родной язык на чужой. Здесь исключение составляют лишь освоения пустынных уголков одним пришлым населением. А в замене родного языка чужим, действующими лицами становятся только дети, которых родители с пелёнки переводят на чужой язык. В переходе же детей на чужой язык, меняющий языковой облик региона, главными заинтересованными лицами становятся не чужие пришельцы, а сами родители ребёнка. А меняют они язык ребёнка, чтобы обеспечить своё чадо перспективным кормящим языком. Тут изобретательность родителей неисчерпаема. Нужный язык они добывают любым путём. Прочно установившиеся обычаи смен языков и этнических принадлежностей по сути есть главнейшая кухня и «рождения» и распада этноса и народа. Говоря иначе, вопреки мнениям древних бабок и части ученых, ни один этнос и народ не рождался в готовеньком виде единым рывком матери в родилке и не умирал, издав последний выдох в больнице. Народообразовательные процессы в облике разных обычаев протекали в неприметной серости будней ежесуточно от начального выклёвывания слабых признаков возникновения языкового жаргона до полного затухания признаков исчезающего этноса и народа, то есть этнос и народ «рождаются» и «умирают» одновременно. И, не поняв данную двуединость процесса, бабки и учёные ищут точнейшую до минуты «дату рождения» того или иного этноса и народа. Подобные ляпсусы оправдываются только в тех случаях, когда народы и этносы «рождают» указы и приказы, решения и постановления административных учреждений, типа «образовать народ под названием «хакас» и поименные списки якутян в XVII в., разделившие якутян на налогоплатящие административные единицы «якол», «тунгус», «ламут», «чукча», «долган», «юкагир» и т. п. Протекавшие без политического деления на этносы, дорусские взаимовлияния языковых оазисов друг на друга практически продолжаются и сегодня в лице обычаев замен родных языков и этносов. Работая над возрождениями обычаев, по сути, следовало вручить в надежные руки возрождение именно этих двух ультра основных обычаев. А мы сегодня под обычаями подразумеваем больше обычаи суеверий и мелочи бытовых театрализации. Ищем их днём с огнём, выдумываем от себя якобы древние, и стараемся силком вбить их в мозги школьникам, не считаясь с тем, будут ли они полезны в их практической жизни в XXI веке. При этом считаем главным излишнее подчеркивание национальной особенности. Короче, выпячивая те театрализованные обычаи, мы представляем XXI век, не иначе, как сцену театра эстрады. А вдруг тот XXI век окажется не сценой эстрады и выпячивание национальных особенностей пойдёт приниматься численным большинством как демонстративный вызов окружающим... Обычаи замен языков и этносов в Якутии с XVII в. продолжаются и по сей день. Продолжаются они как единый непрерывный процесс. Задача этнографа, фольклориста, языковеда и историка состоит во внимательнейшем наблюдении за всеми особенностями и подробностями этой огромной жизненной лаборатории. С XVII в. по сей день в том процессе остаются неизменными: физическими закрепителями замен на чужие родных языка и этнической принадлежности являются дети; им перспективные языки выбирают сами родители; обучающими чужому языку ребёнка становятся не чужаки-переселенцы, а свои двуязычные родители или свои соплеменники, овладевшие чужим языком; переход на чужие языки и этнос приобретает массовость только тогда, когда становится массовым обучение чужому языку, обучение тому языку ведут массово свои соплеменники и когда массовое количество соплеменников начинает кормиться плодами того типа занятий, который обслуживается тем престижным языком.

Так, массовое обрусение якутов с утерей своего якутского языка, пошло только со второй половины XX века, когда появилась огромная армия учителей русского языка из самих якутов и когда «белым трудом» (урунг улэ), обслуживаемым русским языком, пошла кормиться большая масса якутов и когда непонимающих русскую речь почти не осталось среди якутов. При переносе данной сегодняшней картины обрусения якутов на древние замены языков в Якутии получим следующий расклад. В крупных и средних топонимах, а также в одно-двухсложных древнейших этнонимах всего Севера Евразии и Америки циркумполярно властвуют одни разновидности языков системы угро-самоди. Следовательно, изначальными обитателями древнейшего северного полушария были только одни диринговцы, говорившие на системе языков угро-самоди. В дальнейшем различные ветви той системы палеоязыков пошли образовывать мириады самостоятельных локальных языков путём взаимоскрещиваний. В Якутии же, из-за неповторимых особенностей цитадели полюса холода, те древнейшие языки и этнонимы остались до XVII в. сохраненными как в музее редкостей. До тунгусоязычия на этом регионе возможно властвовали языки одулов (одунов), алаи и ханга-йи (нгана-йи или майя-майаатов-нганасан). Языки одул-одунов относятся к группе угроязычия. Алаи - видимо, к хантыязычию, а ханга (хангал) самодиязычию. Вот в каких условиях, возможно, возникла легенда о знаменитых «юкагирских огнях» или кострах. То древнейшее угро-самодиязычие впервые было протаранено от Тихого океана до Оби, появившимся невесть откуда, тунгусоязычием. Эпицентр зарождения этого массового язычия, явно не находился на окраинах региона. Иначе его растекание на весь регион оставило бы легенды, типа военных походов и массовых переселений тюркоязычия на Запад. Тунгусоязычие, по-видимому, зародилось где-то в центре региона и пошло растекаться во все стороны, подобно кругам волн на воде от упавшего предмета. Только такое распространение могло быть безмолвным и несенсационным. Во всяком случае, после угро-самоди древности, тунгусоязычие были дотюркским полным властелином языкового фона Якутии. Подтверждает это и топонимика. Хозяйственной основой тунгусоязычия было, видимо, оленеводство. О том, как в самой жизни произошла замена былого всеобщего тунгусоязычия Якутии на сага-язык с последовавшей за ней заменой этнической принадлежности якутян, молчали и молчат все искавшие и ищущие происхождение якутов. Молчат из-за того, что воссоздание жизненной картины тех замен сделает беспредметным охоту за подобием слова «саха» для выдачи истории возникновения этого единственного за историю зарождения в веках целого народа. Между тем, все они публично признают, что якутский сага-язык - гибридный язык, возникший только в самой Якутии. Из такого признания казалось бы должно было следовать и признание возникновения и самого народа саха в самой Якутии как следствии замены бывшего родного тунгусо-язычия на гибридный сага-язык. Рождение народа никогда ещё не опережало переход на новой «родной» язык. За исключением административно-прикзных замен этнической принадлежности без учёта языка, как в Хакасии, и в Якутии XVII в. появление оазиса сага-язычий не являлось указателем «рождения» этносов. К тому же термин «сага» - только название языка, перенесённое потом на новообразовавшиеся этносы в качестве их этнонима.

Слово «сага», скорее всего, некогда означало «язык», ибо первая книга для чтения для якутских детей была названа вместо «саха тыла» - «саха сангата». От того же слова «сага» возникла названия эпосов «Сага о Форсайтах», «Сага о нивелунгах», вьетнамская газета «Нян-зан», а также у нганасан-майаатов «санг» - «язык». В случае этнонимического происхождения, слово «сага» всё равно не начинается со звука «с», ибо в регионах Енисея и Лены отсутствовал ираноязычный этноним «сак». Тунгусоязычные Енисея и Лены этноним «сага» произносили как «дьоко» и «ньоко». Следователь но, они имели в виду «йака» из: группы «йу, «йурэн», «йурэнхай», «йурэнгой». Выше уже отмечено о том, что каждый; язык в древности был слугой не этноса, а типа занятий и обслуживал одинаково всех, независимо от этнической принадлежности, кто взялся кормиться обслуживаемым им типом занятий. Поскольку одноимённые типы занятий внутри себя профессионализированы по своим спецификам, то и одноимённые языки, обслуживавшие те специализированные части одноименных типов занятий, должны были делиться соответственно своим профессиям, на свои внутренние разные виды. Так, например, бухгалтер - счётный работник. И соответственно по специализации бухгалтеры делятся на бухгалтеров-транспортников, бухгалтеров торговли, бухгалтеров-строительства и т. п. Именно подобная специализация в союзе с территориальными обособлениями, по-видимому, создала хакающие и шекающие диалекты и множество говоров эвенкийского языка. Одновременно общее тунгусоязычие явно не без специализации и привязанности к конкретным природно-климатическим зонам раскололось на свои эвенский, эвенкийский и манчжурский ветви. Отсюда, южная манчжурская ветвь не могла прижиться в Заполярье с его горно-приполярным оленеводством, а амурской субтропической ветви эвенкийского языка не пристроиться было к условиям оленёкского северного оленеводства. Родиной хуннов явно были засушливые степи и полупустынные регионы, близкие к гобийской пустыне. Говорят о том излюбленные маршруты их грабительских походов. Они штурмовали безводный Хинган, через пески угрожали Китаю и заставили построить великую стену. В здравом уме подобным разбойникам не сунуться было в сторону полюса холода. По профессионализации скотоводство и язык древних тюрков был аналогичен хуннам. Таковыми же были язык и хозяйство айгуров (уйгуров). Только их этноним близковат к енисейским самоди. Однако их военно-провиантского назначения скотоводство, не способное выжить без грабежей, вряд ли по своей доброй воле повернуло бы своё лицо на Север в сторону кусочных малых пастбищ, лесов и холодов. Выводить предков якутов из тех трёх баловней степных грабежей было полным абсурдом как в хозяйственном, так и в языковом отношениях. Недопустимо было даже беженцев и дезертиров из их числа направлять в сторону Якутии, ибо волк даже в смертном одре тянется к овчарням, а не в сторону, где нечем поживиться. Вот из-за таких всесторонних алогичностей, сторонники южного происхождения как от огня боялись хозяйственно воссоздать жизненную картину «переселений» предков якутов с юга.

Языковые обычаи по своему возрасту - ровесники возрасту самого человечества. Как уже отмечено выше, их неизученность создавала кривотолки чуть ли не во всех областях гуманитарных знаний. Вот почему пришлось отвести данному обычаю чуть больше места, чем другим обычаям. Полагаю, мои читатели поймут, что в данных кратких заметках собраны в сжатый комок больше чем полувековые наблюдения автора во всех областях жизни. Те замечания автора - лишь тезисы для будущих крупных монографических изысканий последователей его взглядов по данному вопросу проблеме. В данной реферативно-краткой монографии автор вынужденно осветил лишь считанные обычаи. К такому лаконизму вынудила его сегодняшняя экономика. Однако было бы грешно автору сетовать на такую особенность жизни. Необходимость экономичности в гуманитарных исследованиях назрела ещё в прошлом столетии. Ценность труда пошла измеряться тогда не ценностью мысли, а толщиной листажа и количеством изданных единиц. Продолжение подобных обычаев гуманитарных наук, вместе с морем газетных бумаг, пошло угрожать в скором будущем полным уничтожением остатком лесного массива планеты - лёгкими земного шара. Отсюда, надо приветствовать вынужденное ограничение самой жизнью излишнее многословие с излишними тратами денег и бумаги.

Обычай брезгливости «пыы, пахай!»

Подлинная брезгливость обнаруживается в экстремальных ситуациях. В своих долгих странствиях в поисках «прародины» своих предков, я не оставил для себя белого пятна из всей территории бывшего СССР. При этом не обнаружил равного по брезгливости якутам. У последних из-за брезгливости мало что оставалось подаваемого в пищу малым детям и беременным женщинам, которых кормили только свежаниной и уверенно безопасной пищей. Как женщина забеременеет, её начинали кормить только что подбитой дичью и ещё живой рыбой, сварив их без промедления. Успевшая «уснуть» рыба считалась непригодной для неё. Мясо даже недавнего забоя считалось неподаваемой малышам и роженице. Запрещалось подавать им даже подогретую сегодяшнюю пищу. Всё им подавали только что сваренное и свежее. Скотское мясо старались не подавать этим оберегаемым, полагая, что рогатый скот болеет человеческими болезнями. Из тех суждений сырое молоко и продукцию, от него никто из якутов и в рот не брал: «Пыы, сырое!» и брезгливо отворачивались. Отсюда и ругань: «бэлэнэххо мэскэйбут» (выросший на сырой простокваше), то есть нечистоплотный». Кислое молоко суорат изготовляли из кипяченого молока. Воду в сыром виде также не употребляли. Даже в охлажденном виде они безошибочно узнавали», где кипячёная и некипячёная: вода. В число съедобных по виду, запаху и кормам попадало весьма ограниченное количество из живности. Академик Иоганн Георг Гмелин явно чем-то очень не понравился якутам прошлого. На его расспросы о съедобностях, они перечислили одни несъедобности: собачьих, кошачьих, пресмыкающихся вплоть до последа женщин и скота. Надо полагать, ту же обратного порядка: информацию давали шаманы и на надоедливые расспросы об их профессиональных секретах. В 40 - 50 гг. XX в. (и на мои личные расспросы о делах шаманов) они напрямую требовали: «Покажи вначале, что сам знаешь и умеешь, соответственно тому скажу и я». Другие шутливо советовали расспросить о том у более словоохотливых их клиентов.

Такова чуть ли не вся научно-расспросная информация всей опубликованной и неопубликованной шаманистики, Строганина тогда изотовлялась из самых крупных и жирных речных рыб по той причине, что те водоёмы непосредственно не загрязняли своими отходами воды. Усадьбы последних никогда не размещались на обдуваемых берегах крупных рек. Скотское мясо всегда ели только в тщательно варёном и жареном видах. По-другому обращались с кониной и жеребятиной, так как всё поголовье лошадей держали на дальних неприкосновенных диких пастбищах. Отсюда иx мясо считалось гарантированным от загрязнения человеком. Этот вид мяса варили и жарили почти лишь ради пастеризации («суулунгуй» - недоварение, сохраняя соки). Конина и жеребятина из-за их природной чистоты шли также на строганину. Оттаившую строганину из рыб и жеребятины брезговали есть. До недавнего времени среди самих якутов шли споры из-за оценки качеств природной чистоты разного типа квашеных рыб. Имела место даже ругань «сымаhыт». Поздними сохранителями «сыма» были окраинные регионы. А начавшими культуру «сыма» по археологическим раскопкам оказались центрально-якутские диринговцы и Кууллаты урэх находки положили конец ругани «сымаhыт». Технологией квашения рыб и мяса, оказалось, якутяне владели на редкость успешно: никогда не случалось отравления от квашенностей подобной отравлениям от консервов. О мастерском пользовании технологией квашений могут свидетельствовать и изготовления якутянами прошлого нескольких видов отрав для стрел. Последние действовали почти как кураpe.

Разные обычаи

1. Люди любой шаманской профессии не допускались ни к каким празднествам и торжествам. Их появление на праздниках и торжествах входило в число дурных предзнаменований.

2. Нож не входил в число подарков. Если дарили, то предварительно постучав острием о металл или камень. Нож с притупленным остриём шёл в виде отдара подарившему собаку.

3. В любых случаях нож принято было подавать кому угодно только стороной рукояти, держа самому за острие. В случаях вызова на единоборство (дуэль), вместо европейского бросания перчатки на пол, протягивали противнику нож острием вперед.

4. Ножом, пальмой, пикой, вилами и всем острым запрещалось ворошить угли и топливо в костре, очаге и камельке.

6. Считалось оскорбительным угощать гостей лопаточной костью и частью шеи, именуемой хоолдьук.

7. Распаренных лошадей, борцов, бегунов «вывязывали» до остывания, не давая ни капельки напитка. Коновязь сэргэ была придумана, чтобы потная лошадь не хватанула до остывания снега. При нарушении правил «вывязывания» у распаренных появлялась трудно излечимая простудная болезнь «урут» (опой). При этой болезни в первую очередь возникал хронический понос с воспалением колки у лошадей. Испорченных лошадей этой болезнью спешили резать на мясо.

8. Считалось караемым сэлээн’ом разрушение и выкапывание могил.

По обычаям якутян у меня накопленного за долгую практику немало. Если будут конкретные лаконичные заказы, поддержанные конкретными спонсорами, могу продолжить публикации.