Главная » Красота и здоровье » Диалог о мертвых душах с маниловым. Cочинение «Диалог Чичикова с Иваном Антоновичем в гражданской палате тема чиновничества. Как раскрывает себя Чичиков во взаимоотношениях с Ноздревым

Диалог о мертвых душах с маниловым. Cочинение «Диалог Чичикова с Иваном Антоновичем в гражданской палате тема чиновничества. Как раскрывает себя Чичиков во взаимоотношениях с Ноздревым

Уловки Чичикова в диалогах с помещиками

© В. В. ФРОЛОВА

Поэма Н.В. Гоголя "Мертвые души" чрезвычайно интересна с точки зрения того, какими приемами хитроумный делец Чичиков добивается своей цели в диалогах с помещиками о покупке мертвых душ.

Цель делового диалога (к нему мы относим беседы Чичикова) - достичь выгодного решения вопроса. Особое значение приобретает знание особенностей собеседника, искусство аргументации и владение речевыми средствами. В таком диалоге используются особые приемы, помогающие достичь цели. Риторика определяет их как "эристические уловки" , "эристическую аргументацию" , поскольку изначально сфера применения этих приемов ограничивалась ситуацией спора. В античности "эристикой (от греч. епзИкш - спорящий) называлось искус-

ство вести спор, пользуясь при этом всеми приемами, рассчитанными только на то, чтобы победить противника" . В логике в их состав включаются софизмы , в лингвистической прагматике - языковые средства воздействия в непрямой коммуникации , речевые манипуляции.

Анализ различных классификаций подобных приемов позволяет сделать вывод об их комплексной природе, напрямую связанной с аспектом воздействия - логическим, психологическим или лингвистическим. Так, софизм, логическая ошибка, строится на нарушении логических законов; в "эристической аргументации используются все виды аргументов: логические (к реальности, к разуму) и психологические (к авторитету, к личности)" , воздействующие на чувства собеседника; в основе речевых манипуляций - использование возможностей языка в целях скрытого воздействия.

Таким образом, к понятию "уловка" мы относим софизмы, логические и психологические аргументы, языковые средства, стилистические фигуры, особенности интонации и голоса. Говорящий использует их преднамеренно для достижения своих целей.

Диалоги Чичикова с помещиками насквозь пронизаны такими эри-стическими намерениями. Мы попытались последовательно описать типы уловок, которые применяет главный герой "Мертвых душ" для убеждения собеседника.

В диалоге с Маниловым он осторожно старается обозначить предмет своего интереса приданием двусмысленности понятию "живые": "не живых в действительности, но живых относительно законной формы". Сомнения преодолеваются ссылкой на закон ("Мы напишем, что они живы, так, как стоит действительно в ревизской сказке") и аргументом к выгоде ("Казна получит даже выгоды, ибо получит законные пошлины"). Аргументация подкрепляется намеком на таинственные личные обстоятельства, который должен вызвать расположение собеседника: "Я привык ни в чем не отступать от гражданских законов, хотя за это и потерпел на службе". Манилова убеждает уверенный тон Чичикова:

"- Я полагаю, что это будет хорошо.

А, если хорошо, это другое дело: я против этого ничего, - сказал Манилов и совершенно успокоился".

Незатейливым, но подчеркнуто вежливым оказывается и диалог с Плюшкиным. Осторожность, использование неопределенно-личного предложения ("мне, однако же, сказывали") нацелены на сокрытие заинтересованности. Притворное сочувствие и удивление, ряд вежливых вопросов помогают герою узнать нужные сведения от собеседника: "Скажите! И много выморила? - воскликнул Чичиков с участием"; "А позвольте узнать: сколько числом?"; "Позвольте еще спросить..."; "Чичиков заметил, что неприлично безучастие к чужому горю, вздохнул тут же и сказал, что соболезнует". Тронутый этим, Плюшкин позволяет сыграть на чувстве собственной скупости: "соболезнование в

карман не положишь". Чичиков "постарался объяснить, что он не пустыми словами, а делом готов доказать его и тут же изъявил готовность принять на себя обязанность платить подати".

В диалоге с Ноздревым не помогают ни уверенность и непринужденность в начале разговора ("У тебя есть, чай, много умерших крестьян? Переведи их на меня"), ни ложь для сокрытия истинной цели -приобретение весу в обществе, женитьба, ни попытка заинтересовать деньгами:

"- ... Не хочешь подарить, так продай.

Продать! Да ведь я знаю тебя, ведь ты, подлец, дорого не дашь за них?

Эх, да ты ведь тоже хорош!.. что они у тебя, бриллиантовые, что ли?"

Эпитет в ироническом контексте употребляется с намерением обесценить предмет торга.

Ноздрева не убеждает ни попытка пристыдить жадностью ("Помилуй, брат, что ж у тебя за жидовское побуждение!"), ни взывание к долгу ("Ты бы должен просто отдать мне их") с использованием модальности долженствования.

Безрезультатной оказывается апелляция к чувству здравого смысла, именование мертвых душ "вздором", "всякой дрянью". Диалог, очередная забава Ноздрева, завершается потоком оскорблений.

Бессмысленные вопросы Коробочки ("Да на что ж они тебе?", "Да ведь они ж мертвые") вынуждают Чичикова применить в качестве уловки аргументацию выгоды и обещание содействия: "Я вам за них дам деньги. <.> избавлю от хлопот и платежа. <.> да еще сверх того дам вам пятнадцать рублей". Повторение глагола "дам" и союза "да" усиливают воздействие.

С целью обесценить предмет использованы прагматический аргумент к пользе: "Что ж они могут стоить?", "Что ж в них за прок, проку никакого нет"; оценочное определение: "ведь это прах"; обращение к здравому смыслу с использованием фактов, конкретизации: "Примите в соображение только то, что заседателя вам подмасливать больше не нужно"; "Да вы рассудите только хорошенько: ведь вы разоряетесь"; апелляция к чувству стыда: "Страм, страм, матушка! Кто ж станет покупать их? Ну какое употребление он может из них сделать?"; "Мертвые в хозяйстве! Эк куда хватили! Воробьев разве пугать по ночам в вашем огороде, что ли?". Аргументация усиливается повторением ("ведь это прах", "это просто прах") и образной антитезой: "Вы возьмите всякую негодную, последнюю вещь, например даже простую тряпку, и тряпке есть цена.. .а ведь это ни на что не нужно"; "потому что теперь я плачу за них; я, а не вы <.> я принимаю на себя все повинности".

Чичиков пытается победить сомнение Коробочки наглядностью понятия "деньги", используя аналогию с процессом производства меда. "Я вам даю деньги: пятнадцать рублей ассигнациями. Ведь это деньги. Вы их не сыщете на улице. Ну признайтесь, почем продали мед? <.>

Так зато (усилительная семантика. - В.Ф.) это мед. Вы собирали его, может быть, около года, с заботами, ездили, морили пчел, кормили их в погребе целую зиму; а мертвые души дело не от мира сего. Там вы получили за труд, за старание двенадцать рублей, а тут вы берете ни за что, даром, да и не двенадцать, а пятнадцать, да и не серебром, а все синими ассигнациями". Аналогия усиливается семантикой союзов, частиц, рядом однородных конструкций. Герою удается убедить Коробочку только случайно пришедшей в голову ложью о казенных подрядах.

Исключительным по насыщенности уловками является диалог с Со-бакевичем, воплощающим тип дельца, который в хитрости не уступает Чичикову. Герой начинает "очень отдаленно" с целью отвлечь внимание, расположить к себе собеседника с помощью лести, похвалы: "коснулся вообще русского государства и отозвался с большой похвалою об его пространстве <.> души, окончившие жизненное поприще, числятся наравне с живыми, что при всей справедливости этой меры она бывает отчасти тягостна для многих владельцев <...> и он, чувствуя уважение личное к нему, готов бы даже отчасти принять на себя эту действительно тяжелую обязанность".

Предмет разговора Чичиков определяет осторожно: "никак не назвал души умершими, а только несуществующими". Собакевич следит за мыслью Чичикова, "смекнувши, что покупщик должен иметь здесь какую-нибудь выгоду": "Вам нужно мертвых душ? извольте, я готов продать".

Чичиков старается обойти вопрос цены ("это такой предмет, что о цене даже странно"; "мы, верно, позабыли, в чем состоит предмет") и предлагает минимальную плату. Эмоциональное возражение Собаке-вича подкреплено антитезой: "Эк куда хватили! ведь продаю не лапти!". Чичиков озадачивает его аргументом к реальности: "Однако ж, тоже и не люди".

Собакевич, чтобы повысить цену, "оживляет" мертвые души подменой тезиса, усиливая ее образным сравнением, фразеологизмами: "Так вы думаете, сыщете такого дурака, который бы продал вам по двугривенному ревизскую душу?" (чтение мыслей, возражение наперед. -В.Ф); "Другой мошенник обманет вас, продаст вам дрянь, а не души, а у меня что ядреный орех, все на отбор: не мастеровой, так иной какой-нибудь здоровый мужик".

Чичиков пытается возвратиться к сущности предмета: "ведь это все народ мертвый <.> ведь души-то давно уже умерли, остался один неосязаемый чувствами звук. Мертвым телом хоть забор подпирай, говорит пословица". Для повышения экспрессивности использует пословицу, повторяющиеся частицы усилительной семантики.

Новый довод Собакевича строится на антитезе, содержит риторические вопросы и восклицания: "Да, конечно, мертвые. впрочем, что из этих людей, которые числятся теперь живущими? Что за люди? Мухи, а не люди!"

Чичиков возражает аргументом к реальности и использует понятие "мечта": "Да все ж они существуют, а это ведь мечта". В ответ Собаке-вич распространяет подмененный тезис примерами и гиперболизацией, вкладывает в понятие нужное ему значение: "Ну, нет, не мечта! Я вам доложу, каков был Михеев, так вы таких людей не сыщете... машини-ща такая... силища, какой нет у лошади... хотел бы я знать, где бы вы в другом месте нашли такую мечту!" Оценочные суффиксы, развернутое сравнение усиливают воздействие.

Чичиков пользуется "подмазыванием аргумента", взывая к наличию образованности: "Вы, кажется, человек довольно умный, владеете сведениями образованности", он пытается обесценить предмет посредством оценочной номинации: "Ведь предмет просто фуфу. Что ж он стоит? Кому нужен?"

Собакевич не чужд правилам логики, применяя аргумент ad hom-inem к человеку: ("Да вот вы же покупаете, стало быть, нужен"). Попытку Чичикова сослаться на "обстоятельства фамильные и семейственные" он блокирует заявлением: "Мне не нужно знать, какие у вас отношения; я в дела фамильные не мешаюсь. Вам понадобились души, я и продаю вам, и будете раскаиваться, что не купили. Право, убыток себе, деше

Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст . Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут . Стоимость одной статьи — 150 рублей .

Пoхожие научные работыпо теме «Языкознание»

  • ТЕМАТИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ СТАТЕЙ, ОПУБЛИКОВАННЫХ В ЖУРНАЛЕ "РУССКАЯ РЕЧЬ" В 2008 ГОДУ
  • "ПИКОВАЯ ДАМА" В "МЕРТВЫХ ДУШАХ" ГОГОЛЯ

    КРИВОНОС В. Ш. - 2011 г.

По ошибке называет помещичьи угодья вместо Маниловки Заманиловкой, ничего манящего и «заманивающего» в деревне и барском доме нет: несколько хиленьких клумб, дом и стены оттенка голубого, похожего на серый, нигде нет зелени, мрачные серые бревенчатые избы.

Манилов , на первый взгляд, кажется очень приятным человеком. Но в приятности этой «чересчур … сахару», аж до приторности. Только заманчивая улыбка в его образе привлекательна. В нем нет «задора», ничто его не увлекает, только пространные мысли постоянно бродят в голове.

Человеку, можно сказать, в этой жизни ничего не надо - живёт себе и живёт. Точнее, существует по принципу: будет день - будет пища. Автор отмечает, что у Манилова всё шло «как-то само собою»: и хозяйство, и внутреннее обустройство дома, и взаимоотношения со слугами.

Основная и печальная черта Манилова: все проекты, добрые и хорошие начинания остаются словами: от прочтения книги (закладка в которой уже незнамо сколько лет лежит на четырнадцатой странице) до подземного хода с каменным мостом через пруд. Не сделано - и ладно. В доме много нерешенных проблем, но помещика занимают только мечтания. Пусто в кладовой, на кухне непонятно что готовится, воровка ключница, пьяницы слуги - всё это предметы низкие, недостойные барских господ.

Пройдоха Чичиков сразу почувствовал определяющую особенность личности Манилова - слащавость в манерах и поступках, а также стремление угодить. Потому весь разговор Чичикова с Маниловым - сплошное заискивание и лесть. Обо всех чиновниках города N говорится в превосходной степени: «препочтеннейший», «прелюбезнейший человек», общество самое обходительное, все чрезвычайно приятные и достойные.

Даже прохождение Чичикова через дверные проемы кабинета и столовой в доме Маниловых превращается в настоящий пафос: гость и хозяин не могут договориться, кто же из них пойдет первым, так как каждый ну очень хочет уступить другому. В итоге, оба проходят в двери одновременно. Аферист Чичиков «подстраивается» под Манилова, под эту перенасыщенную сахаром вежливость, чтобы осуществить свою корыстную цель - покупку «мертвых» душ.

При озвучивании Чичиковым своего выгодного предложения Манилову, последний пребывает в сильном недоумении. У него аж выпадает трубка изо рта, он утверждает будто «послышалось странное слово», даже подозревает Чичикова в сумасшествии («не спятил ли» гость). Но стремление угождать подталкивает Манилова к поступку - продать Чичикову «умерших» крестьян. Притом, происходит это на основании того, что у Чичикова «блестящее» образование, которое «видно во всяком … движении» и глубокое выражение лица, характерное только для «слишком умного министра».

Обращают на себя внимание (буквально режут слух) греческие имена у детей Манилова (Фемистоклюс и Алкид). Сейчас тоже некоторые родители стремятся назвать своих детей редкими «экзотическими» именами. Они, как и Манилов, пытаются казаться образованными, умными и начитанными. Но этот факт говорит только о внутренней пустоте и показной напыщенности, за которой ничего не стоит.

До конца разговора читатель надеется, что Манилов, даже несмотря на слащавость и угодничество - не такой уж плохой человек. Но окончательно этот миф развенчивает последнее выражение Манилова в разговоре с Чичиковым о том, что «умершие души - совершенная дрянь». Даже меркантильного Чичикова эти слова приводят в замешательство, и он возражает: «Очень не дрянь!».

Пустые мечтания, слащавая показная вежливость и лесть - увы, все составляющие Манилова.

Приступая к работе над поэмой «Мертвые души», Гоголь ставил перед собой цель «показать хотя с одного боку всю Русь». Поэма построена на основе сюжета о похождениях Чичикова - чиновника, скупающего «мертвые души». Такая композиция позволила автору рассказать о разных помещиках и их деревнях, которые посещает Чичиков с целью совершить свою сделку. По словам Гоголя, перед нами следуют герои, «один пошлее другого». С каждым из помещиков мы знакомимся только в течение того времени (как правило, не более одного дня), которое проводит с ним Чичиков. Но Гоголь избирает такой способ изображения, основанный на сочетании типичных черт с индивидуальными особенностями, который позволяет составить представление не только об одном из персонажей, но и о целом слое российских помещиков, воплощенном в данном герое.

Очень важная роль отводится при этом Чичикову. Авантюрист-мошенник для достижения своей цели - покупки «мертвых душ» - не может ограничиваться поверхностным взглядом на людей: ему надо знать все тонкости психологического облика того помещика, с которым предстоит заключить весьма странную сделку. Ведь дать на нее согласие помещик может только в том случае, если Чичикову удастся уговорить его, нажав на нужные рычаги. В каждом случае они будут разными, поскольку различны люди, с которыми Чичикову приходится иметь дело. И в каждой главе сам Чичиков несколько меняется, стараясь чем-то походить на данного помещика: по манере поведения, речи, высказываемым представлениям. Это верный способ расположить к себе человека, заставить пойти его не только на странную, но, по сути, преступную сделку, а значит, стать соучастником преступления. Вот почему так старается Чичиков скрыть свои истинные мотивы, предоставив каждому из помещиков в качестве объяснения причин своего интереса к «мертвым душам» то, что именно этому человеку может быть понятнее всего.

Таким образом, Чичиков в поэме не просто аферист, его роль важнее: он необходим автору как мощный инструмент для того, чтобы испытать других персонажей, показать их скрытую от посторонних глаз сущность, раскрыть их главные черты. Именно это мы видим в главе 2, посвященной посещению Чичиковым деревни Манилова. В основе изображения всех помещиков - один и тот же микросюжет. Его «пружина» - действия Чичикова, покупателя «мертвых душ». Непременными участниками каждого из пяти таких микросюжетов являются два персонажа: Чичиков и помещик, к которому он приезжает, в данном случае это Чичиков и Манилов.

В каждой из пяти глав, посвященных помещикам, автор строит рассказ как последовательную смену эпизодов: въезд в усадьбу, встреча, угощение, предложение Чичикова продать ему «мертвые души», отъезд. Это не обычные сюжетные эпизоды: не сами события представляют интерес для автора, а возможность показать тот предметный мир, окружающий помещиков, в котором наиболее полно отражается личность каждого из них; не только дать сведения о содержании разговора Чичикова и помещика, а показать в манере общения каждого из героев то, что несет в себе черты как типические, так и индивидуальные.

Сцена купли-продажи «мертвых душ», которую я буду анализировать, в главах о каждом из помещиков занимает центральное место. До нее читатель уже может вместе с Чичиковым составить определенное представление о том помещике, с которым ведет беседу мошенник. Именно на основе этого впечатления Чичиков и строит разговор о «мертвых душах». А потому успех его целиком зависит о того, насколько верно и полно ему, а значит, и читателям, удалось понять этот человеческий тип с его индивидуальными особенностями.

Что же нам удается узнать о Манилове до того, как Чичиков приступает к самому для него главному - беседе о «мертвых душах»?

Глава о Манилове начинается с описания его усадьбы. Пейзаж выдержан в серо-голубых тонах и все, даже серый денек, когда Чичиков посещает Манилова, настраивает нас на встречу с очень скучным - «серым» - человеком: «деревня Манилова немногих могла заманить». О самом Манилове Гоголь пишет так: «Он был человек так себе, ни то ни се; ни в городе Богдан, ни в селе Селифан». Здесь использован целый ряд фразеологизмов, как бы нанизанных друг на друга, которые все вместе позволяют нам сделать вывод о том, насколько в действительности пуст внутренний мир Манилова, лишенного, как говорит автор, какого-то внутреннего «задора».

Об этом же свидетельствует и портрет помещика. Манилов поначалу кажется приятнейшим человеком: любезным, гостеприимным и в меру бескорыстным. «Он улыбался заманчиво, был белокур, с голубыми глазами». Но автор не зря замечает, что в «приятность» Манилова «чересчур было передано сахару; в приемах и оборотах его было что-то заискивающее расположения и знакомства». Такая слащавость проскальзывает и в его семейных отношениях с женой и детьми. Недаром чуткий Чичиков сразу, настроившись на волну Манилова, начинает восхищаться его миловидной женой и вполне заурядными детьми, «отчасти греческие» имена которых явно выдают претензию отца и его постоянное стремление «работать на зрителя».

Это же проявляется и во всем остальном. Так, претензия Манилова на изящность и просвещенность и полная ее несостоятельность показана через детали интерьера его комнаты. Здесь стоит прекрасная мебель - и тут же два недоделанных кресла, обтянутых рогожей; щегольской подсвечник - а рядом «какой-то просто медный инвалид, хромой, свернувшийся на сторону и весь в сале». Всем читателям «Мертвых душ», конечно же, памятна и книжка в кабинете Манилова, «заложенная закладкою на четырнадцатой странице, которую он читал уже два года».

Знаменитая вежливость Манилова оказывается тоже только пустой формой без содержания: ведь это качество, которое должно облегчать и делать приятным общение людей, у Манилова перерастает в свою противоположность. Чего только стоит сцена, когда Чичиков несколько минут вынужден стоять перед дверями в гостиную, поскольку он стремится перещеголять хозяина в вежливом обхождении, пропуская вперед, а в результате они оба «вошли в дверь боком и несколько притиснули друг друга». Так в частном случае реализуется авторское замечание о том, что в первую минуту о Манилове можно только сказать: «Какой приятный и добрый человек!», затем уже «ничего не скажешь, а в третью скажешь: «Черт знает что такое!» - и отойдешь подальше; если ж не отойдешь, почувствуешь скуку смертельную».

Зато сам Манилов считает себя человеком культурным, образованным, хорошо воспитанным. Таким представляется ему не только Чичиков, явно всеми силами старающийся угодить вкусам хозяина, но и все окружающие люди. Это очень хорошо видно из разговора с Чичиковым о городских чиновниках. Оба они наперебой расхваливают их, называя всех прекрасными, «милыми», «прелюбезными» людьми, нисколько не заботясь о том, соответствует ли это истине. Для Чичикова - это хитрый ход, помогающий расположить к себе Манилова (в главе о Собакевиче он тем же чиновникам будет давать весьма нелестные характеристики, потакая вкусу хозяина). Манилов же вообще представляет отношения между людьми в духе идиллических пасторалей. Ведь жизнь в его восприятии - полная, совершенная гармония. Вот на этом-то и хочет «сыграть» Чичиков, собираясь заключить с Маниловым свою странную сделку.

Но есть и другие козыри в его колоде, позволяющие с легкостью «обыграть» прекраснодушного помещика. Манилов не просто живет в иллюзорном мире: сам процесс фантазирования доставляет ему истинное удовольствие. Отсюда и его любовь к красивой фразе и вообще к любому роду позирования - именно так, как показано в сцене купли-продажи «мертвых душ», он и реагирует на предложение Чичикова. Но самое главное то, что кроме пустых мечтаний Манилов ничем заниматься просто не может - ведь нельзя же, в самом деле, считать, что выбивание трубки и выстраивание «красивыми рядками» грудок пепла и есть достойное занятие просвещенного помещика. Он является сентиментальным фантазером, совершенно не способным при этом к действию. Недаром его фамилия стала нарицательным словом, выражающим соответствующее понятие, - «маниловщина».

Праздность и безделье вошли в плоть и кровь этого героя и стали неотъемлемой частью его натуры. Сентиментально-идиллические представления о мире, мечты, в которые он погружен большую часть своего времени, приводят к тому, что хозяйство его идет «как-то само собой», без особого с его стороны участия, и постепенно разваливается. Всем в имении заправляет мошенник-приказчик, а хозяин даже не знает, сколько у него умерло крестьян со времени последней переписи. Для ответа на этот вопрос Чичикова хозяину имения приходится обратиться к приказчику, но выясняется, что умерших много, но «их никто не считал». И только по настоятельной просьбе Чичикова приказчику дается распоряжение их перечесть и составить «подробный реестрик».

Но дальнейший ход приятной беседы повергает Манилова в полное изумление. На вполне закономерный вопрос, зачем посторонний человек так интересуется делами его имения, Манилов получает шокирующий ответ: Чичиков готов купить крестьян, но «не то чтобы совершенно крестьян», а мертвых! Надо признать, что не только такого непрактичного человека, как Манилова, но и любого другого подобное предложение может обескуражить. Впрочем, Чичиков, справившись с волнением, тут же уточняет:

«Я полагаю приобресть мертвых, которые, впрочем, значились бы по ревизии как живые».

Это уточнение уже о многом позволяет догадаться. Собакевичу, например, и вовсе не потребовалось никаких объяснений - он сразу схватил суть противозаконной сделки. Но Манилову, ничего не понимающему и в обычных для помещика делах, это ни о чем не говорит, а изумление его переходит все границы:

«Манилов выронил тут же чубук с трубкою на пол и как разинул рот, так и остался с разинутым ртом в продолжение нескольких минут».

Чичиков выдерживает паузу и начинает наступление. Расчет его точен: хорошо уже поняв, с кем он имеет дело, мошенник знает, что Манилов не допустит, чтобы кто-то подумал, будто он, просвещенный, образованный помещик, не способен уловить суть разговора. Убедившись, что перед ним не сумасшедший, а все тот же «блестяще образованный» человек, каким он почитает Чичикова, хозяин дома хочет «не упасть лицом в грязь», как говориться. Но что же можно ответить на такое действительно сумасшедшее предложение?

«Манилов совершенно растерялся. Он чувствовал, что ему нужно что-то сделать, предложить вопрос, а какой вопрос - черт его знает». В конце концов он остается «в своем репертуаре»: «Не будет ли эта негоция не соответствующею гражданским постановлениям и дальнейшим видам России?» - спрашивает он, проявляя показной интерес к государственным делам. Впрочем, надо сказать, что он вообще единственный из помещиков, который в разговоре с Чичиковым о «мертвых душах» вспоминает о законе и интересах страны. Правда, в его устах эти рассуждения принимают нелепый характер, тем более, что, услышав ответ Чичикова: «О! помилуйте, ничуть», - Манилов совершенно успокаивается.

Но хитрый расчет Чичикова, основанный на тонком понимании внутренних импульсов поступков собеседника, даже превзошел все ожидания. Манилов, считающий, что единственной формой человеческой связи является чуткая, нежная дружба и сердечная привязанность, не может упустить возможность проявить великодушие и бескорыстие по отношению к новому другу Чичикову. Он готов не продать, а подарить ему столь необычный, но почему-то нужный другу «предмет».

Такой поворот событий даже для Чичикова оказался неожиданным, и первый раз в течение всей сцены он чуть приоткрыл свое истинное лицо:

«Как он ни был степенен и рассудителен, но тут чуть не произвел даже скачок по образцу козла, что, как известно, производится только в самых сильных порывах радости».

Даже Манилов заметил этот порыв и «посмотрел на него в некотором недоумении». Но Чичиков, тут же спохватываясь, вновь все берет в свои руки: надо всего-навсего выразить как следует свою признательность и благодарность, и хозяин уже «весь смешался, покраснел», в свою очередь уверяя, что «хотел бы доказать чем-нибудь сердечное влечение, магнетизм души». Но тут в длинный ряд любезностей врывается диссонирующая нота: оказывается, для него «умершие души в некотором роде совершенная дрянь».

Недаром Гоголь, человек глубоко и искренне верующий, вкладывает в уста Манилова эту кощунственную фразу. Ведь в лице Манилова мы видим пародию на просвещенного русского помещика, в сознании которого опошляются явления культуры и общечеловеческие ценности. Некоторая внешняя привлекательность его по сравнению с другими помещиками - лишь видимость, мираж. В душе он так же мертв, как и они.

«Очень не дрянь», - живо парирует Чичиков, нисколько не смущающийся тем, что собирается нажиться на смерти людей, человеческих бедах и страданиях. Более того, он уже готов расписывать свои беды и страдания, которые якобы претерпел за то, «что соблюдал правду, что был чист на своей совести, что подавал руку и вдовице беспомощной, и сироте-горемыке!» Ну, тут и Чичикова явно занесло, почти как Манилова. О том, за что он действительно испытал «преследования» и как помогал другим, читатель узнает только в последней главе, но уж о совести ему, организатору этой аморальной аферы, говорить явно не пристало.

Но все это нисколько не волнует Манилова. Проводив Чичикова, он вновь предается своему любимому и единственному «делу»: размышлению о «благополучии дружеской жизни», о том, как «хорошо было бы жить с другом на берегу какой-нибудь реки». Мечты уносят его все далее и далее от реальной действительности, где свободно разгуливает по России мошенник, который, пользуясь доверчивостью и неразборчивостью в людях, отсутствием желания и способности заниматься делами таких людей, как Манилов, готов обмануть не только их, но и «надуть» государственную казну.

Вся сцена выглядит очень комичной, но это «смех сквозь слезы». Недаром Гоголь сравнивает Манилова со слишком умным министром:

«…Манилов, сделавши некоторое движение головою, посмотрел очень значительно в лицо Чичикова, показав во всех чертах лица своего и в сжатых губах такое глубокое выражение, какого, может быть, и не видано было на человеческом лице, разве только у какого-нибудь слишком умного министра, да и то в минуту самого головоломного дела».

Здесь авторская ирония вторгается в запретную сферу - высшие эшелоны власти. Это могло означать лишь то, что иной министр - олицетворение высшей государственной власти - не так уж и отличается от Манилова и что «маниловщина» - типичное свойство этого мира. Страшно, если разоряющееся под властью нерадивых помещиков сельское хозяйство, основу экономики России ХIХ века, могут захватить такие нечистые на руку, аморальные дельцы новой эпохи, как «подлец-приобретатель» Чичиков. Но еще хуже, если при попустительстве власти, волнующейся только о внешней форме, о своем реноме, вся власть в стране перейдет к людям, подобным Чичикову. И это грозное предупреждение Гоголь адресует не только своим современникам, но и нам, людям ХХI века. Будем же внимательны к слову писателя и постараемся, не впадая в маниловщину, вовремя заметить и убрать подальше от дел наших сегодняшних чичиковых.

Диалог Чичикова с Иваном Антоновичем в гражданской палате: тема чиновничества.
(По поэме Н. В. Гоголя «Мертвые души»)

Диалог Чичикова с Иваном Антоновичем в гражданской палате описан в седьмой главе поэмы Николая Васильевича Гоголя «Мертвые души».

Удачно завершив деловую поездку к окрестным помещи­кам, Чичиков в приподнятом настроении приступает к оформлению документов на совершенную покупку. Отпра­вившись в гражданскую палату для совершения купчих кре­постей - так назывались документы, подтверждающие покуп­ку крестьян, - Чичиков прежде всего встречается с Манило­вым. Так вместе, поддерживая друг друга, они и отправляются в палату.

Там Чичиков сталкивается с так хорошо, как выяснилось, знакомой ему волокитой, цель которой в том, чтобы выудить у посетителя за любую полагающуюся ему услугу некую денеж­ную мзду, то есть взятку. После долгих расспросов Чичиков узнаёт, что делами «по крепостям» занимается некий Иван Антонович.

«Чичиков и Манилов отправились к Ивану Антоновичу. Иван Антонович уже запустил один глаз назад и оглянул их ис­коса, но в ту же минуту погрузился еще внимательнее в писание.

Позвольте узнать, - сказал Чичиков с поклоном, - здесь крепостной стол?

Иван Антонович как будто бы и не слыхал и углубился со­вершенно в бумаги, не отвечая ничего. Видно было вдруг, что это был уже человек благоразумных лет, не то что молодой бол­тун и вертопляс. Иван Антонович, казалось, имел уже далеко за сорок лет; волос на нем был черный, густой; вся середина лица выступала у него вперед и пошла в нос, - словом, это было то лицо, которое называют в общежитье кувшинным рылом.

Позвольте узнать, здесь крепостная экспедиция? - ска­зал Чичиков.

Здесь, - сказал Иван Антонович, поворотил свое кув­шинное рыло и приложился опять писать.

А у меня дело вот какое: куплены мною у разных вла­дельцев здешнего уезда крестьяне на вывод: купчая есть, оста­ется совершить.

А продавцы налицо?

Некоторые здесь, а от других доверенность.

А просьбу принесли?

Принес и просьбу. Я бы хотел… мне нужно поторопить­ся… так нельзя ли, например, кончить дело сегодня!

Да, сегодня! сегодня нельзя, - сказал Иван Антонович. - Нужно навести еще справки, нет ли еще запрещений…»

Почувствовав, что волокита усиливается, Чичиков надеется ускорить дело и избежать лишних расходов ссылкой на доброе знакомство с председателем палаты: «…Иван Григорьевич, председатель, мне большой друг…»

«- Да ведь Иван Григорьевич не один; бывают и другие, - сказал сурово Иван Антонович.

Чичиков понял закавыку, которую завернул Иван Антоно­вич, и сказал:

Другие тоже не будут в обиде, я сам служил, дело знаю…

Идите к Ивану Григорьевичу, - сказал Иван Антонович голосом несколько поласковее, - пусть он даст приказ, кому следует, а за нами дело не постоит.

Чичиков, вынув из кармана бумажку, положил ее перед Иваном Антоновичем, которую тот совершенно не заметил и накрыл тотчас ее книгою. Чичиков хотел было указать ему ее, но Иван Антонович движением головы дал знать, что не нуж­но показывать.

Вот он вас проведет в присутствие! - сказал Иван Ан­тонович, кивнув головою, и один из священнодействующих, тут же находившихся, приносивший с таким усердием жерт­вы Фемиде, что оба рукава лопнули на локтях и давно лезла оттуда подкладка, за что и получил в свое время коллежско­го регистратора, прислужился нашим приятелям, как неког­да Вергилий прислужился Данту, и провел их в комнату при­сутствия, где стояли одни только широкие кресла и в них пе­ред столом, за зерцалом и двумя толстыми книгами, сидел один, как солнце, председатель. В этом месте новый Вергилий почувствовал такое благоговение, что никак не осмелился занести туда ногу и поворотил назад, показав свою спину, вытертую, как рогожка, с прилипнувшим где-то куриным пером».

В кабинете у председателя оказывается и Собакевич, кото­рым Иван Григорьевич уже уведомлен о приходе Чичикова. «Председатель принял Чичикова в объятья», и дело пошло как по маслу. Поздравив его с покупкой, председатель обещает оформить всё в один день. Купчие крепости совершаются очень быстро и с минимальными для Чичикова расходами. «Даже председатель дал приказание из пошлинных денег взять с него только половину, а другая, неизвестно каким образом, отнесена была на счет какого-то другого просителя».

Так знание канцелярских порядков помогло Чичикову без особых хлопот устроить свои дела.

Чичиков, познакомившись в городе с помещиками, получил от каждого из них приглашение посетить имение. Галерею владельцев «мертвых душ» открывает Манилов. Автор в самом начале главы дает характеристику этого персонажа. Внешность его первоначально производила очень приятное впечатление, затем – недоумение, а в третью минуту «… скажешь: “Черт знает что такое!” и отойдешь подальше…». Слащавость и сентиментальность, выделенные в портрете Манилова, составляют сущность его праздного образа жизни. Он постоянно о чем‑то думает

И мечтает, считает себя образованным человеком (в полку, где он служил, его считали образованнейшим), хочет «следить какую‑нибудь этакую науку», хотя на столе у него «всегда лежала какая‑то книжка, заложенная закладкою на четырнадцатой странице, которую он постоянно читал уже два года». Манилов создает фантастические проекты, один нелепее другого, не имея представления о реальной жизни. Манилов – бесплодный мечтатель. Он мечтает о нежнейшей дружбе с Чичиковым, узнав о которой «государь… пожаловал бы их генералами», мечтает о беседке с колоннами и надписью: «Храм уединенного размышления»… Вся жизнь Манилова заменена иллюзией. Даже речь его соответствует характеру: пересыпана сентиментальными выражениями вроде «майский день», «именины сердца». Хозяйством он не занимался, «он даже никогда не ездил на поле, хозяйство шло как‑то само собою. Описывая обстановку в доме, Гоголь также замечает эту леность и незавершенность во всем: в комнатах рядом с хорошей, дорогой мебелью стояли кресла, обтянутые рогожею. Хозяин усадьбы, по‑видимому, и не замечает, как имение его приходит в упадок, мысль его далеко, в прекрасных, абсолютно невозможных с точки зрения реальности мечтах.

Приехав к Манилову, Чичиков знакомится с его женой, с детьми. Чичиков со свойственной ему проницательностью сразу понимает сущность помещика и то, как с ним нужно вести себя. Он становиться таким же слащаво‑любезным, как Манилов. Долго упрашивают они друг друга пройти вперед и «наконец оба приятеля вошли в дверь боком и несколько притиснули друг друга».

Прекраснодушному Манилову нравится все: и город, и его обитатели. Павел Иванович с удовольствием поддерживает его в этом, и они рассыпаются в любезностях, говоря о губернаторе, полицмейстере и «таким образом перебрали почти всех чиновников города, которые все оказались самыми достойными людьми». В дальнейшем разговоре оба собеседника не забывают постоянно одаривать друг друга комплиментами.

Знакомство с детьми Манилова слегка удивило Чичикова экстравагантностью их имен, что, впрочем, еще раз подтвердило мечтательную, оторванную от реальности натуру помещика. После обеда оба собеседника удаляются в кабинет, чтобы, наконец, заняться предметом, ради которого Чичиков и приехал в губернию. Манилов, услышав просьбу Чичикова, очень растерян.

«– Как‑с? извините…я несколько туг на ухо, мне послышалось престранное слово…

– Я полагаю приобресть мертвых, которые, впрочем, значились по ревизии как живые, – сказал Чичиков».

Манилов не только несколько глуховат, но к тому же отстал от окружающей жизни. Иначе он не удивился бы «странному» сочетанию двух понятий: душа и мертвая.

Писатель намеренно делает нечеткими границы между живым и мертвым, и эта антитеза обретает метафорический смысл. Предприятие Чичикова предстает перед нами как некий крестовый поход. Он как бы собирает по разным кругам ада тени покойников с целью вывести их к настоящей, живой жизни. Манилов интересуется, с землей ли хочет купить души Чичиков. «Нет, на вывод», – отвечает Чичиков. Можно предположить, что Гоголь здесь имеет в виду вывод из ада. Помещика, не знающего даже, сколько крестьян у него умерло, заботит, «не будет ли эта негоция не соответствующею гражданским постановлениям и дальнейшим видам России». В момент разговора о мертвых душах Манилов сравнивается со слишком умным министром. Здесь ирония Гоголя как бы нечаянно вторгается в запретную область. Сравнение Манилова с министром означает, что последний не так уж и отличается от этого помещика, а «маниловщина» – типичное явление. Манилова окончательно успокаивает пафосная тирада Чичикова о его преклонении перед законом: «закон – я немею пред законом». Этих слов оказалось достаточно, что бы так ни в чем и не разобравшийся Манилов подарил крестьян.





Предыдущая статья: Следующая статья:

© 2015 .
О сайте | Контакты
| Карта сайта