Ключевые идеи русской языковой картины мира. Зализняк А.А., Левонтина И.Б., Шмелев А.Д. Ключевые идеи русской языковой картины мира Главное

Каждый естественный язык отражает определенный способ восприятия и устройства мира, или «языковую картину мира. Совокупность представлений о мире, заключенных в значении разных слов и выражений данного языка, складывается в некую единую систему взглядов, или предписаний (таких как, например: хорошо, если другие люди знают, что человек чувствует ), и навязывается в качестве обязательной всем носителям языка.

Почему говорящий на данном языке должен обязательно разделять эти взгляды? Потому что представления, формирующие картину мира, входят в значения слов в неявном виде; человек принимает их на веру, не задумываясь, и часто даже сам не замечая этого. Пользуясь словами, содержащими неявные смыслы, человек, сам того не замечая, принимает и заключенный в них взгляд на мир. Напротив, те смысловые компоненты, которые входят в значение слов и выражений в форме непосредственных утверждений, могут быть предметом спора между разными носителями языка и тем самым не входят в тот общий фонд представлений, который формирует языковую картину мира. Так, из русской пословицы Любовь зла, полюбишь и козла нельзя сделать никаких выводов о месте любви в русской языковой картине мира, а лишь о том, что козел предстает в ней как малосимпатичное существо.

Владение языком предполагает концептуализию мира. При этом конфигурации идей, заключенные в значении слов родного языка, воспринимаются говорящим как нечто само собой разумеющееся, и у него возникает иллюзия, что так вообще устроена жизнь. Но при сопоставлении разных языковых картин мира обнаруживаются значительные расхождения между ними, причем иногда весьма нетривиальные.

Так, для носителей русского языка кажется очевидным, что психическая жизнь человека подразделяется на интеллектуальную и эмоциональную, причем интеллектуальная жизнь связана с головой , а эмоциональная — с сердцем . Мы говорим, что у кого-то светлая голова или доброе сердце ; запоминая что-либо, храним это в голове , а чувствуем сердцем ; переволновавшись, хватаемся за сердце . Нам кажется, что иначе и быть не может, и мы с удивлением узнаем, что для носителей некоторых африканских языков вся психическая жизнь может концентрироваться в печени, они говорят о том, что у кого-то «умная печень» или «добрая печень», а когда волнуются, подсознательно чувствуют дискомфорт в печени. Разумеется, это связано не с особенностями их анатомии, а с языковой картиной мира, к которой они привыкли.

Наиболее важные для данного языка идеи повторяются в значении многих языковых единиц и являются поэтому «ключевыми» для понимания картины мира.

«Как ты ко мне относишься?»

Один из ключевых сквозных мотивов русской языковой картины мира — это внимание к нюансам человеческих отношений. Специфическим является само слово отношение <кого-то к кому-то> и отношения <между двумя людьми>; особенно трудно поддается переводу глагол относиться (в соответствующем значении). Отношение одного человека к другому — это часть его внутренней жизни, которая может в чем-то проявляться, но может и не проявляться, не теряя при этом своего экзистенциального статуса. При этом фраза Как ты ко мне относишься? — это не только практикуемый среди подростков способ вынудить признание в любви, но также явный или скрытый сюжет весьма значительной части разговоров на русском языке, начиная от классического вопроса русского пьяницы Ты меня уважаешь?

Одним из способов реализации человеческих отношений является общение. Надо сказать, что сами слова общение и, особенно, общаться в русском языке устроено существенно иначе, чем их аналоги в западных языках. Общение в русской языковой картине мира — это занятие, локализованное во времени и в пространстве, ср.: Что делает Маша? — Она сейчас в соседней комнате общается по телефону с Петей . Общение — это процесс, к которому применим богатый арсенал средств нюансировки способов его протекания, представленный в русском языке различными «способами глагольного действия»: пообщаться полчаса , прообщаться весь вечер ; в разговорном языке возможны также: наобщаться вдоволь , дообщаться (сейчас она дообщается по телефону и придет ), а также несколько вульгарное общнуться .

Общаться по-русски значит что-то вроде ‘разговаривать с кем-то в течение некоторого времени ради поддержания душевного контакта с этим человеком’. Слово общаться содержит, кроме того, положительно оцениваемую идею непрактичности, бесцельности этого занятия и получаемых от него удовольствия или радости , ср. радость общения ; ты получишь большое удовольствие от общения с ними и т. п.

В числе речевых навыков, необходимых при общении , человек осваивает то или иное количество «ласкательных обращений». Может показаться, что ласкательные обращения как таковые мало содержательны, что все зависит от того, какое чувство вкладывает в них говорящий, как, когда, с какой интонацией он их произносит. Многие из них, например, дорогоймилая , легко утрачивают интимный характер и употребляются по отношению к малознакомым людям, что, правда, иной раз вызывает их раздражение.

Среди русских ласкательных обращений есть одно, которое стоит особняком. Это одно из главных и, несомненно, наиболее своеобразное русское обращение— родной , родная (у него есть вариант родненький и еще ряд производных). В основе слова родной лежит совершенно особая идея: я к тебе так отношусь, как будто ты мой кровный родственник. За пределами славянских языков трудно найти что-нибудь похожее. Оно отличается от других обращений в первую очередь даже не столько «градусом», сколько особым эмоциональным колоритом. Родной , родная выражает не столько романтическую влюбленность или страсть, сколько глубокую нежность, доверие, ощущение взаимопонимания и душевной близости. Так, в фильме «Друзья и годы» по сценарию Л. Зорина одна из героинь обращается к любимому человеку: «Родной!» — и потом, как бы прислушавшись к себе, с облегчением и радостью говорит: «Ты действительно родной!» За этим стоит не только то, что он (в отличие от другого, «отрицательного» героя) не побоялся полюбить дочь «врага народа», но и то, что, встретившись после долгой разлуки, он и она по-прежнему понимают друг друга с полуслова, им легко вместе, они могут болтать о любых пустяках и при этом их беседа полна сокровенного смысла. И еще она явственно ощущает, что он стал неотъемлемой частью ее мира, как бы частью ее самой (ср. цветаевское ты, что руки мне родней ).

Хотя родной гораздо меньше, чем другие любовные слова, связано с эротикой, степень интимности этого слова выше, чем у стандартных любовных обращений милый или даже любимая. Оно едва ли уместно в начале романа, даже если уже могут быть произнесены два других слова. А некоторые люди утверждают, что вообще не имеют слова родной в своем любовном лексиконе, так как оно кажется им шокирующе откровенным. Кроме того, в отличие от большинства ласкательных обращений, которые выражают лишь собственную эмоцию говорящего, родной скорее всего предполагает симметричность в отношениях: едва ли может быть родным человек, который тебя родным не ощущает.

Поскольку в слове родной на первом плане не факт родства, а ощущение органической связи, это слово свободно употребляется и для описания отношения к людям, не являющимся кровными родственниками. Для русского языка родными можно стать . В любви возможна и безграничная телесная близость, и слияние душ, и максимальный уровень взаимопонимания, ср.:

Раз Катя даже заплакала, — а она никогда не плакала, — и эти слезы вдруг сделали ее страшно родною ему, пронзили его чувством острой жалости и как будто какой-то вины перед ней.

(И. Бунин, Митина любовь)

Можно было бы допустить, что слово родной — просто случайная причуда русского языка, если бы метафора кровного родства не была представлена чрезвычайно широко и в ассортименте русских разговорных и просторечных обращений к незнакомым людям. За пределами славянских языков вряд ли отыщется такое изобилие подобных обращений: отец , папаша , мать , мамаша , сынок , дочка , сестренка , браток , брат , братцы , тетка , дядя , дед , бабушка , бабуля , внучка и т. д. Даже в стертом, ритуальном употреблении термины родства создают своеобразный эффект. Вступая с собеседником в квазиродственные отношения, говорящий не оставляет ему выбора: назначая человека, например, своим дядей , он сам как бы временно становится его племянником и ожидает от него суррогата соответствующих чувств. Этим он дружелюбно посягает на внутренний мир адресата обращения. Эта навязанная задушевность не всегда приятна; поэтому, например, в ответ на обращение мамаша довольно часто можно услышать: «Сынок нашелся!»

Обезоруживающая, возникающая на пустом месте доверительность родственных обращений, особенно некоторых из них, например сестренка или отец ,— совершенно особое явление. Исключая заигрывание, они все же звучат весьма интимно. Этим они отличаются от фамильярных обращений типа милая или английского sweetheart по отношению к незнакомым людям, которые хотя и сокращают дистанцию против воли адресата, но не диктуют ему его собственную ответную интонацию, а всего лишь простодушно выражают симпатию говорящего, ничего не требуя взамен.

Итак, для русской культуры родственные отношения обладают не только огромной ценностью, но и чрезвычайной эмоциональной насыщенностью. При этом любовь к своим совершенно не сопровождается равнодушием или недоброжелательством по отношению к чужим. Напротив того, родственная теплота служит образцом доброго отношения к людям вообще. Здесь русский язык подтверждает традиционное представление о широте и щедрости русской души.

Внимание к нюансам человеческих отношений проявляется и в том, что в значении многих русских слов сквозит образ человека ранимого, чувствительного до мнительности. Так, весьма характерными для русского языка являются труднопереводимые слова попрекнуть (попрекать ) и попрек . Они употребляются при описании ситуации, когда некто, сделав в прошлом что-то хорошее кому-либо, считает, что теперь он имеет право ожидать от этого человека ответных благодеяний, послушания или просто постоянных изъявлений благодарности. Поэтому он напоминает облагодетельствованному о своих подарках, жертвах и т. п. Часто, оказывая такое моральное давление, «благодетель» даже не преследует никакой материальной цели, а просто хочет, чтобы его подопечный «чувствовал».

Попрек несет на себе печать близких, часто семейных отношений, причем попрекаемый обычно уже и так находится в униженном или зависимом положении, попреки делаются как бы «сверху вниз». Так, родители иногда попрекают детей тем, что отдали им лучшие годы жизни. Поэтому попреки тешат тщеславие попрекающего и больно бьют по самолюбию попрекаемого.

Особенно интересно и показательно использование этих слов в диалоге, при «выяснении отношений». Обвинение в попреке — безотказное оборонительное средство, позволяющее человеку из обвиняемого превратиться в обвинителя. Любое напоминание или просто упоминание о сделанном в прошлом добре может при недоброжелательной интерпретации быть названо попреком . В этом слове столь сильна отрицательная оценка, что человек, когда ему говорят: Попрекаешь?! — немедленно начинает оправдываться, а иногда, услышав такое обвинение, сразу капитулирует и просит прощения, как в диалоге матери с сыном из повести И. Грековой:

— Молод ты еще курить. Сам заработай, тогда и кури.

— А, ты меня своим хлебом попрекаешь? Ладно же! Хватит! Не буду у тебя есть!

— Прости меня, Вадик. Виновата. И кури, пожалуйста, только не вредничай.

Наличие в русском языке глагола попрекнуть и соответствующего существительного попрек не должно быть истолковано как свидетельство особенной склонности русских к унижению ближнего, к тому, чтобы попрекать . Как раз наоборот, оно свидетельствует о том, что, с точки зрения отраженных в русском языке этических представлений, человек должен великодушно избегать высказываний, которые могут выглядеть как попреки , и, сделав кому-то добро, не напоминать ему об этом.

Идея недопустимости попреков чрезвычайно органично вписывается в закрепленную в русском языке систему этических представлений. Главный критерий положительного для русского языка — мера искренности и бескорыстия. Представление о попреках вносит новый штрих в эту картину. Оказывается, что, даже сделав нечто хорошее от всей души и без всякой задней мысли, человек может потом все перечеркнуть, бестактно напомнив о сделанном добре. И чем больше хороших поступков человек совершает, тем в каком-то смысле уязвимее его положение, потому что он все время рискует каким-нибудь неосторожным словом навлечь на себя обвинение в попреках . Можно сказать, что рисуемая русским языком картина вполне аналогична евангельской идее, что, когда человек делает добро, его левая рука не должна знать, что делает правая. Иначе он невольно может оказаться лицемером.

Русский язык особенно строг в этом отношении, ибо в нем совершенно отчетливо проявляется представление о том, что сделать хорошее, а потом попрекать — хуже, чем вовсе не делать хорошего или даже делать плохое. В русском языке немного слов, в которых отрицательная оценка была бы столь же убийственной, как в слове попрек . В полном соответствии с этим представлением Анна Каренина говорит:

— Человек, который попрекает меня, что он всем пожертвовал для меня, - это хуже, чем нечестный человек, — это человек без сердца.

Чувство справедливости

В книге «Россия в обвале» А. Солженицын вслед за многими другими авторами отмечает следующую особенность русского мировосприятия:

Веками у русских не развивалось правосознание, столь свойственное западному человеку. К законам было всегда отношение недоверчивое, ироническое: да разве возможно установить заранее закон, предусматривающий все частные случаи? ведь все они непохожи друг на друга. Тут — и явная подкупность многих, кто вершит закон. Но вместо правосознания в нашем народе всегда жила и еще сегодня не умерла — тяга к живой справедливости.

Противопоставление справедливостизаконности , которое на многих языках и выразить невозможно, для русского языка и самоочевидно, и необычайно существенно. Характерна следующая история, опубликованная о. Михаилом Ардовым в книге «Легендарная Ордынка» и наглядно иллюстрирующая противопоставление между живым чувством Радищева, возмущенного несправедливостью, и формально-юридической реакцией императрицы Екатерины II:

Гумилев рассказывал нам, что где-то в архиве хранится экземпляр «Путешествия из Петербурга в Москву» с пометками Императрицы Екатерины II.

— Радищев описывает такую историю, — говорил Лев Николаевич. — Некий помещик стал приставать к молодой бабе, своей крепостной. Прибежал ее муж и стал бить барина. На шум поспешили братья помещика и принялись избивать мужика. Тут прибежали еще крепостные, и они убили всех троих бар. Был суд, и убийцы были сосланы в каторжные работы. Радищев, разумеется, приговором возмущается, а мужикам сочувствует. Так вот Екатерина по сему поводу сделала такое замечание:

— Лапать девок и баб в Российской империи не возбраняется, а убийство карается по закону.

Отметим, что в этой истории Екатерина воплощает подход, непривычный на русский взгляд, хотя и не лишенный здравого смысла и привлекательности. Обычно же в случае противоречия между законом и справедливостью в русской культуре непосредственное чувство на стороне справедливости. Одна из особенностей русской культуры состоит в том, что в ней справедливость относится к сфере эмоционального: в русском языке есть чувство справедливости .

С другой стороны, справедливость может восприниматься как ценность низшего уровня. Человек, добивающийся справедливости, может оцениваться либо как бездушный, либо как мелкий — а это для русской языковой картины мира звучит как приговор.

Так, свое время В. Ходасевич отозвался на тяготы эмигрантской жизни следующим пятистишием:

Кто счастлив честною женой,
К блуднице в дверь не постучится.
Кто прав последней правотой,
За справедливостью пустой
Тому невместно волочиться.

Здесь под «блудницей» — пустой справедливостью — понимается людское признание, деньги, заслуженная слава. Над этими суетными ценностями стоит последняя правота , которую художник ощущает за собою.

Для русской языковой картины мира характерно представление, в соответствии с которым гораздо выше справедливости доброта и милосердие. Ср.следующий диалог:

— Что может быть важнее справедливости?
— Важнее справедливости? Хотя бы — милость к падшим.

(С. Довлатов, Соло на ундервуде)

Таким образом, в русской языковой картине мира оценка справедливости двойственна. Справедливость , вообще говоря, ниже милости , но может и не противопоставляться милости . Это связано с особым представлением о несправедливости .

Человек чрезвычайно болезненно воспринимает, когда по отношению к нему или к кому-то, кому он сочувствует, проявляется несправедливость . Причем очень важно, что о несправедливости часто говорят не в смысле банального неправильного распределения благ, а в смысле недополучения человеком тепла, внимания, любви. Пока справедливость основана на объективности, беспристрастности, это ценность низшего уровня. Но она начинает восприниматься как высшая ценность, когда пропитывается чувствами, прежде всего болью за человека обиженного , пострадавшего от несправедливости . Специфика русской языковой картины мира не в том, что в ней противопоставлены «закон» и «милосердие» — это общее место для христианской культуры в целом. Особенность русского взгляда на вещи, отраженного в русском языке, состоит в том, что наряду с законом и милосердием в нем представлена справедливость , которая гораздо важнее закона, но мелочь по сравнению с подлинными духовными ценностями. Однако соединяясь с чувством и душевной болью, справедливость повышается в статусе и попадает в один ряд с милосердиемправдой :

А душа, уж это точно, ежели обожжена,
Справедливей, милосерднее и праведней она.

(Булат Окуджава)

В русском языке имеется целый ряд концептов, относящихся к разным жизненным сферам, объединенных идеей справедливости. Один из них — это концепт упомянутого выше специфически русского чувства обиды .

Обида — это жалость к себе, соединенная с претензией к другому. Обида возникает в том случае, когда другой человек оказал мне недостаточное внимание (не справился о здоровье), проявил неуважение (пренебрег моим мнением или просто выразил низкую оценку моих достоинств — например, талантов), недоверие (не рассказал мне чего-то важного, не поручил трудного дела, не поверил моему обещанию и т. п.).

Здесь имеется еще одно очень важное звено. Недостаток уважения может быть, конечно, выражен прямо («А ты помолчи, тебя не спрашивают» или даже просто «Ты дурак»), но гораздо чаще это является результатом вывода, который производится адресатом «обидного» поступка или высказывания: это то, что «обидчик» хотел сказать своим высказыванием, то, о чем говорит его поступок. Этот вывод производится на основании общих законов коммуникации, но с точки зрения склонности и готовности его производить люди сильно различаются (соответственно, люди делятся на более и менее «обидчивых»).

Обида предполагает одновременность двух различных — и противоречащих друг другу — взглядов на вещи. Она существует лишь до тех пор и в той мере, в какой существуют оба эти взгляда; как только один из них пропадает (т. е. пропадает стереоскопичность), не остается места и для обиды. Два противоречащих друг другу взгляда — это что «обидчик» меня «любит» и что он меня «не любит» или что его негативное мнение обо мне «справедливо» и «несправедливо».

Так, если я считаю чужое негативное мнение обо мне просто не соответствующим действительности и оно нисколько не заставляет меня усомниться в моих достоинствах, то я и не обижусь. Обида возникает только в том случае, если это «несправедливое» (= неправильное) мнение показалось мне отчасти «справедливым» (= правильным) — и длится до тех пор, пока эти оба мнения в моем сознании сосуществуют. Если же в результате я пришел к выводу, что «обидчик» был прав, то мое состояние уже не может быть названо обидой (это может быть огорчение, горе, отчаянье, депрессия или злоба, но не обида). Ср. следующий пример из «Мастера и Маргариты»:

— Слава те господи! Нашелся наконец хоть один нормальный среди идиотов, из которых первый — балбес и бездарность Сашка!
— Кто этот Сашка-бездарность? — осведомился врач.
— А вот он, Рюхин! — ответил Иван и ткнул грязным пальцем в направлении Рюхина.Тот вспыхнул от негодования.
«Это он мне вместо спасибо! — горько подумал он, — за то, что я принял в нем участие! Вот уж, действительно, дрянь!»
<...>
Настроение духа у едущего было ужасно. Становилось ясным, что посещение дома скорби оставило в нем тяжелейший след. Рюхин старался понять, что его терзает. <...> Что же это? обида, вот что. Да, да, обидные слова, брошенные Бездомным прямо в лицо. И горе не в том, что они обидные, а в том, что в них заключается правда.

Фраза Горе не в том, что они обидные означает, что обнаружившийся в этих словах «недостаток любви» к нему со стороны Бездомного — это еще не главное, что огорчает Рюхина: более всего огорчает его сознание собственной бездарности. И здесь уже места для обиды не остается.

Чувство обиды кажется нам настолько естественным и повседневным, что мы с удивлением обнаруживаем отсутствие точного эквивалента этому слову, например, в английском, французском или немецком языке. Действительно, такие слова, как англ. to offend , offense , франц. offenser , offense , нем. beleidigen , Beleidigung , иногда приводимые в словарях в качестве перевода слов обидетьобида , на самом деле имеют значение, соответствующее русскому оскорбить, оскорбление , т. е. заключают в себе совсем иной концепт, в центре которого находится представление не о справедливости, а о чести.

Еще более специфичным, чем обидетьсяобида , является русское слово обидно . Если слово обидеться описывает отношение обиженного к «обидчику», то в обидно акцент перемещается на состояние обиженного. Чувство, называемое словом обидно , возникает, когда подвергается унижению, осмеянию или просто недооценивается что-то данному человеку дорогое. Обидно в конструкции с подчиненным инфинитивом совершенного вида (Как обидно заболеть в первый день каникул! ) имеет несколько иное значение и сближается с другим труднопереводимым словом угораздило . Слово обидно переводится на западные языки лишь в той мере, в какой оно синонимично жалко (англ. it’s a pity , франц. c’est dommage , нем. Schade , итал. peccato и т. д.). Не менее специфичными и с трудом поддающимися переводу являются слова совестнонеудобно , связанные со словом обидно семантикой щепетильности.

Непредсказуемость мира

Еще одной важной составляющей русской языковой картины мира является представление о непредсказуемости мира: человек не может ни предвидеть будущее, ни повлиять на него. В русском языке есть огромное количество языковых средств, призванных описывать жизнь человека как какой-то таинственный (природный) процесс. В результате создается такое представление, что человек не сам действует, а с ним нечто происходит. А мы только оглядываемся вокруг и разводим руками: так сложилось (вышло , получилось , случилось ). Мы досадуем: вот угораздило! — или радуемся: повезло . А попав в затруднительное положение, надеемся, что как-нибудь образуется .

Надежда на благоприятное стечение обстоятельств и благоволение высших сил может быть свойственна людям независимо от того, на каком языке они говорят, и было бы преувеличением сказать, что «западный» человек во всем полагается только на себя. Более того, именно вера в удачу была положена в основу американской цивилизации. Фортуна может улыбнуться каждому: вспомним десятки фильмов о Золушках, покоривших Голливуд, и множество историй о миллионерах, начинавших свою карьеру с десятью центами. Трудно сказать, по какую сторону океана с большим энтузиазмом покупают лотерейные билеты. Специфика русского мироощущения в другом. Она сконцентрирована в знаменитом русском авось (надо сказать, что как раз это слово в современной речи употребляется редко и обычно с оттенком самоиронии). О человеке, который покупает лотерейный билет, не говорят, что он действует на авось . Так скорее скажут о человеке, который не чинит крышу, готовую обвалиться, или строит атомную станцию без надлежащей системы защиты: «Авось, ничего». Вопреки разуму он надеется, что ничего плохого не случится — что обойдется или пронесет . Так, в повести А. Солженицына «Раковый корпус» мальчик Дема готов отказаться от операции, говоря: «Да на авось. А может само пройдет!» При этом его более рационалистически настроенный собеседник Вадим Зацырко возражает: «Нет, Дема, на авось мостов не строят. От авося только авоська осталась. Рассчитывать на такую удачу в рамках разумного нельзя».

Идея, что будущее непредсказуемо, выражается не только в знаменитом русском авось. Она также входит в значение ряда специфических слов и выражений, связанных с идеей вероятности, — таких как а вдруг? , на всякий случай , если что . Все эти слова опираются на представление о том, что будущее предвидеть нельзя; поэтому нельзя ни полностью застраховаться от неприятностей, ни исключить, что вопреки всякому вероятию произойдет что-то хорошее.

С другой стороны, идея непредсказуемости мира оборачивается непредсказуемостью результата — в том числе, собственных действий. Русский язык обладает удивительным богатством средств, обеспечивающих говорящему на нем возможность снять с себя ответственность за собственные действия: достаточно сказать мне не работается вместо я не работаю или меня не будет завтра на работе вместо я не приду завтра на работу , употребить слово постараюсь вместо сделаюне успел вместо не сделал . Целый пласт слов и ряд «безличных» синтаксических конструкций, в которых они употребляются, содержит идею, что с человеком нечто происходит как бы само собой, и не стоит прилагать усилия, чтобы нечто сделать, потому что в конечном счете от нас ничего не зависит. Наиболее распространенной является конструкция с дательным падежом субъекта: <мне> удалось , привелось , довелось , пришлось , случилось , посчастливилось , повезло . К ней близка конструкция, в которой субъект обозначается именем в родительном падеже с предлогом у : <у меня> не получилось , не вышло , не сложилось ; у меня появилась стиральная машина . Возможна также конструкция с винительным падежом субъекта: <меня> угораздило .

Представление о том, что нечто происходит с человеком «как бы само собой», столь укоренено, столь естественно для русской языковой картины мира, что оно может выражаться не только полнозначными словами и синтаксическими конструкциями, но также и специальными словообразовательными моделями, например: зачитался , заработался , засиделся в гостях — и поэтому не сделал чего-то, что должен был сделать, но как бы не по своей воле, и, тем самым, не по своей вине.

В случае, когда человек не сделал того, что от него ожидалось, он может также воспользоваться изящной формулой не успел , как герой Довлатова: «Я забыл спросить, как ты добралась? Вернее, не успел ». Конечно, не успел — совсем другое дело, чем забыл ! Говоря Я не успел , человек перекладывает ответственность за несовершение действия на внешние обстоятельства (недостаток времени), одновременно намекая на то, что прилагал усилия в этом направлении.

Весьма показательна форма успею , которая может иметь два почти противоположных смысла. Нормально успею значит ‘сделаю, хотя времени мало’. Однако возможен и такой диалог: «Садись делать уроки! — А, успею!», т. е. ‘не буду делать, потому что времени много’. Точно так же фраза Успеешь! может выражать совет не торопиться. В крайней форме этот смысл передается беспечным всегда успею . С таким успеть связано и одно из самых характерных русских словечек — успеется . Внем звучат не только легкомыслие и безответственность, но еще и надежда, что если откладывать решение проблемы, то она тем временем как-нибудь сама рассосется и необходимость действовать отпадет. Вот и получается, что человек сначала машет рукой: Да ну, успею! — а потом разводит руками: Ну не успел! И все как бы не по его вине.

В русском языке имеется еще несколько труднопереводимых глаголов, описывающих специфическое внутреннее состояние человека по отношению к собственному действию: это, прежде всего, слова старатьсясобираться .

Специфика слова стараться (постараться ) особенно хорошо видна на фоне более тривиального пытаться (попытаться ), имеющего эквиваленты в других языках. Например, фраза Я пытаюсь рано ложиться всего лишь означает, что я каждый вечер предпринимаю попытку лечь пораньше. А высказывание Я стараюсь рано ложиться указывает на наличие общей установки, готовности делать нечто, если к тому не будет серьезных препятствий. Приведем характерный диалог (из очерка Ларисы Сехон):

— Ты верен своей жене? — спросил Джон моего мужа.
— Стараюсь, — ответил мой муж.
— Я тоже стараюсь, — сказал Джон. Глаза его были грустные.

На просьбу купить хлеба по дороге с работы человек может, если он не хочет связывать себя обещанием, ответить попытаюсь или постараюсь . Говоря попытаюсь , человек обещает сделать попытку , но сомневается в успехе — например, в булочной может не оказаться хлеба. Между тем, говоря постараюсь , человек всего лишь сообщает, что он в принципе готов предпринять усилия для осуществления этого действия, однако не обещает расшибиться в лепешку — ему могут помешать различные внешние обстоятельства, в том числе его собственное нежелание делать крюк или стоять в очереди. Форма постараюсь , таким образом, — это нечто вроде ослабленного обещания. Что, например, имеет в виду герой Ю. Трифонова в следующем диалоге?

— Папа, ты меня извини, но надо как-то с Валентином Осиповичем... Ты уж соберись, хотя я знаю, удовольствие небольшое...
— Я поговорю. Постараюсь.
— Нет, ты уж не тяни.

Вообще говоря, нелегко объяснить иностранцу, что значит постаратьсяпоговорить . Характерна также последняя реплика — это реакция на слово постараюсь как на выражающее нежелание приступить к выполнению просьбы. На самом деле это так и есть: поскольку старание (в отличие от попытки) не предполагает никаких осязаемых действий, а, возможно, лишь какие-то ненаблюдаемые внутренние усилия (в том числе, чтобы собраться нечто сделать) — формула постараюсь в качестве реакции на просьбу может использоваться как демагогический прием, эксплуатирующий указанную особенность семантики глагола стараться .

Главное — собраться

В значении целого ряда русских языковых выражений содержится общее представление о жизни, в соответствии с которым активная деятельность возможна только при условии, что человек предварительно мобилизовал внутренние ресурсы, как бы сосредоточив их в одном месте (как бы собрав их воедино). Чтобы что-то сделать, надо собраться с силами , с мыслями — или просто собраться . В русской речи часто встречаются такие выражения, как все никак не соберусь или собирался, но так и не собрался .

Слово собираться указывает не просто на наличие намерения, но и на некоторый процесс мобилизации внутренних ресурсов, который может продолжаться довольно длительное время и при этом завершиться или не завершиться успехом. Собраться — это самая трудная часть дела. Мы говорим: Наконец собрался ответить на письмо . А. Баранович-Поливанова вспоминает:

Однажды, когда Надежда Яковлевна появилась у нас дома, мать мужа сказала, что частенько вспоминает Евгения Яковлевича, собирается, но никак не соберется ему позвонить.

— Ведь это так просто — снять трубочку и все.
— Да, конечно, — согласилась с ней моя свекровь, — но как-то не получается.

Хотя глагол собираться указывает прежде всего на определенное ментальное

состояние субъекта, в нем достаточно сильна и идея процесса, ср.: Хорошо, что ты позвонила, а то я уже целый час лежу и собираюсь встать ; ср. также: Распустив волосы, я долго сидела на постели, все собираясь что-то решить, потом закрыла глаза, облокотясь на подушку, и внезапно заснула (И. Бунин). Это отчасти обусловлено связью с другими значениями собираться. Показательно, что в тех контекстах, в которых идея процесса выходит на первый план, слово собираться не может быть заменено на намереваться, намерен и т. п., ср. *Лежу и намереваюсь встать .

Процесс, подразумеваемый глаголом собираться, отчасти может быть понят как процесс мобилизации внутренних и даже иногда внешних ресурсов (в последнем случае просвечивает другое значение; так, Собираюсь завтракать значит не только, что я решил позавтракать, но и что уже начал накрывать на стол). Однако в гораздо большей степени собираться предполагает сугубо метафизический процесс, который не имеет никаких осязаемых проявлений. Идея такого процесса составляет специфику русского собираться и отличает его как от близких слов русского языка (намереваться, намерен ), так и от его эквивалентов в европейских языках (которые соотносятся скорее с намереваться , чем с собираться ), ср. англ. to intendto be going to , франц. avoir l’intention , итал. avere intenzione , нем. beabsichtigen , die Absicht haben , vorhaben .

Процесс «собирания» при этом сам по себе осмысляется как своего рода деятельность — что дает возможность человеку, который, вообще говоря, ничего не делает, представить свое времяпрепровождение как деятельность, требующую затраты усилий. Ср.:

— Что ты сегодня делал?
— Да вот все утро собирался сесть работать, а потом гости пришли.

Жизненная позиция, отраженная в глаголе собираться , проявляется также в специфическом русском слове заодно . Поскольку приступить к выполнению действия трудно, хорошо, когда удается что-то сделать, не прилагая к этому отдельных усилий: не специально , а заодно . Побуждая к действию, мы можем сказать: Ты все равно идешь гулять, купи заодно хлеба . Человеку, который уже собрался пойти гулять, уже совсем нетрудно заодно (не надо собираться !) сделать еще какое-то дело. С другой стороны, можно сказать: Сходи за хлебом, заодно и прогуляешься . Предполагается, что человек соблазнится возможностью без дополнительных усилий (не собираясь ) получить удовольствие.

Любопытно, что та же установка отражена и в одном из значений русской приставки за- , а именно в глаголах типа зайти <за хлебом по дороге с работы>, занести <приятелю книгу>, завести <детей в детский сад по дороге на работу>. Все такие глаголы описывают действия, совершаемое попутно, «заодно», т. е. требующие минимальных усилий для своего осуществления. Мы часто говорим: Ну, заходи как-нибудь к нам в гости , Я к вам как-нибудь зайду (забегу ). Такое приглашение — в отличие от более «стандартного» Приходи к нам в гости — особенно ни к чему не обязывает ни гостя, ни хозяина: когда предлагают заходить , приглашаемый может не прийти, а приглашающий может никак не готовиться к его приему. (Наоборот, приглашение на торжественный прием не может быть сделано с использованием глагола заходить , разве что в ироническом употреблении: Заходите ко мне в субботу на день рождения .) Зайти к кому-то в гости в отличие от пойти в гости — можно без предварительного приглашения и даже без заранее сформированного намерения. Чтобы пойти к кому-то, надо собраться , выбраться да еще и добраться ; человек, который зашел к кому-то, был от всех этих трудных вещей избавлен.

Трудности, возникающие на этапе перехода от намерения к его осуществлению, наводят на мысль о еще одном концепте, традиционно связываемом с«русским характером»: это лень-матушка .

Действительно, лень — важнейший элемент человеческого устройства. Подобно совести, которая ограничивает человека в достижении желаемого, лень ставит пределы вообще всякой активности, заставляя постоянно взвешивать, настолько ли желанна та или иная вещь, чтобы стоило затрачивать усилия. В русском языке много слов на тему лени; ср. лень (существительное и предикативное наречие), лентяй , лодырь , лоботряс , ленивый , лениво , ленивец , разлениться и др.

Лень отличается от нежелания совершать действие тем, что осознается как некоторое особое состояние. Надо сказать, что онтологическая сущность лени неочевидна, и это проявляется в таксономической размытости существительного лень. Лень — это, с одной стороны, состояние, которое, как и многие другие состояния, концептуализуется в языке как стихия, захватывающая человека извне, побеждающая его. Ср. лень-матушка одолела ; лень раньше нас родилась ; пришел сон из семи сел, пришла лень из семи деревень ; лень нападает, одолевает , лень обуяла и т. п. С другой же стороны, лень — это и свойство человека; ср. Меня раздражают его лень и глупость .

Вообще-то лень — плохое свойство, которое, как считается, мешает человеку себя реализовать. И некоторые русские слова (лодырь , лоботряс ) действительно выражают его отчетливо отрицательную оценку. Однако некоторые слова, содержащие идею лени, выражают симпатию, граничащую с нежностью; ср. ленивец или название московской улицы — Ленивка . Для Батюшкова или Дельвига слово ленивец (стандартная рифма для него — счастливец ) обозначает поэтическую натуру, отринувшую соблазны богатства и карьеры ради мирных утех дружбы и любви. Лень воспринимается здесь как состояние, родственное вдохновению и, во всяком случае, помогающее отрешиться от житейской суеты.

В русской культурной традиции вообще можно заметить некоторую неуверенность в осуждении лени . Из пословиц видно, что лень оценивается отрицательно в основном потому, что ленивый человек, отлынивая от работы, перекладывает ее на других. Лень же как таковая не вызывает особого раздражения, воспринимаясь как понятная и простительная слабость, а иной раз и как повод для легкой зависти (Ленивому всегда праздник ). Это представление хорошо согласуется с тем, что чрезмерная активность выглядит в глазах русского человека неестественно и подозрительно. Пословица Охота пуще неволи выражает отчужденное недоумение в адрес человека, развивающего бурную деятельность.

Главным ленивцем в русской культуре является Обломов. Показательно, что, в отличие от Добролюбова, заклеймившего позором «обломовщину», сам Гончаров относится к своему герою двойственно. Его лень приводит к жизненному краху и распаду личности, но он вызывает больше симпатии, чем деятельный Штольц. Обломов воплощает черты, которые традиционно считаются присущими русскому национальному характеру. Сочетания русская лень столь же стандартно, как русская душа . Заметим, что русская лень скорее не вялая, не сонная, а мечтательная. Русские интеллектуалы даже любят признаваться в «обломовщине». Василий Розанов писал: Я вечный Обломов . Журналист Максим Соколов в одном из интервью («Итоги», 28.01.97) говорит: Идея у нас действительно ценится. Но я думаю, что это скорее проявление русской лени. Концепцию складывать легче, нежели наблюдать факты. Ему замечают: Вы для многих тоже ассоциируетесь с обломовским типом . - Я люблю лежать на диване , — с готовностью отвечает он.

Русская культура допускает и философское оправдание лени . Она не только глубоко впитала комплекс экклезиастических и новозаветных представлений о суете сует, о тщете всякой деятельности и о птицах небесных, которые не жнут и не сеют. Она еще и интерпретировала их как апологию бездеятельности. Русскому человеку очень естественно среди энергичной деятельности вдруг остановиться и задаться вопросом о ее экзистенциальном смысле, как хлопотливый Кочкарев из гоголевской «Женитьбы»: И спроси иной раз человека, из чего он что-нибудь делает? В этом контексте бездеятельность может восприниматься как проявление высшей мудрости, а лень — чуть ли не как добродетель.

Представление о трудности мобилизации внутренних ресурсов, отраженное не только в словах собраться/собираться , заодно , лень , но и в целом ряде других труднопереводимых русских слов и выражений (неохота , да ну! , выбраться <из дома> и т. п.), возможно, является одним из многочисленных проявлений того, что Н. А. Бердяев называл «властью пространств над русской душой». Прежде чем что-то делать, надо как бы собрать воедино ресурсы, рассредоточенные на большом пространстве. Идея ‘собирания’ того, что было разбросано на большом пространстве, отражена во многих русских выражениях. Кафедральный храм в городе называется собор , термин кафолический в «Символе веры» передается как соборный (и это дало начало одному из самых специфичных русских концептов — соборности ); в дорогу мы вещи не пакуем, как носители западных языков, а собираем , и это так и называется — собираться в дорогу . С«широкими русскими просторами» связано чрезвычайно большое количество труднопереводимых русских слов, начиная с самого слова простор (а также такие слова, как даль , ширь , приволье , раздолье , и, с другой стороны, неприкаянный , маяться , не находить себе места ). Но вопрос о том, как носители русского языка воспринимают пространство и какое влияние родные просторы оказывают на язык, — это тема отдельной статьи.

Так, для носителей русского языка кажется очевидным, что психическая жизнь человека подразделяется на интеллектуальную и эмоциональную, причем интеллектуальная жизнь связана с головой , а эмоциональная - с сердцем . Мы говорим, что у кого-то светлая голова или доброе сердце ; запоминая что-либо, храним это в голове , а чувствуем сердцем ; переволновавшись, хватаемся за сердце . Нам кажется, что иначе и быть не может, и мы с удивлением узнаем, что для носителей некоторых африканских языков вся психическая жизнь может концентрироваться в печени, они говорят о том, что у кого-то «умная печень» или «добрая печень», а когда волнуются, подсознательно чувствуют дискомфорт в печени. Разумеется, это связано не с особенностями их анатомии, а с языковой картиной мира, к которой они привыкли.

«Как ты ко мне относишься?»

Один из ключевых сквозных мотивов русской языковой картины мира - это внимание к нюансам человеческих отношений. Специфическим является само слово отношение «кого-то к кому-то» и отношения «между двумя людьми»; особенно трудно поддается переводу глагол относиться (в соответствующем значении). Отношение одного человека к другому - это часть его внутренней жизни, которая может в чем-то проявляться, но может и не проявляться, не теряя при этом своего экзистенциального статуса. При этом фраза Как ты ко мне относишься? - это не только практикуемый среди подростков способ вынудить признание в любви, но также явный или скрытый сюжет весьма значительной части разговоров на русском языке, начиная от классического вопроса русского пьяницы Ты меня уважаешь?

Одним из способов реализации человеческих отношений является общение. Надо сказать, что сами слова общение и, особенно, общаться в русском языке устроено существенно иначе, чем их аналоги в западных языках. Общение в русской языковой картине мира - это занятие, локализованное во времени и в пространстве, ср.: Что делает Маша? - Она сейчас в соседней комнате общается по телефону с Петей . Общение - это процесс, к которому применим богатый арсенал средств нюансировки способов его протекания, представленный в русском языке различными «способами глагольного действия»: пообщаться полчаса , прообщаться весь вечер ; в разговорном языке возможны также: наобщаться вдоволь , дообщаться (сейчас она дообщается по телефону и придет ), а также несколько вульгарное общнуться .

Общаться по-русски значит что-то вроде \"разговаривать с кем-то в течение некоторого времени ради поддержания душевного контакта с этим человеком\". Слово общаться содержит, кроме того, положительно оцениваемую идею непрактичности, бесцельности этого занятия и получаемых от него удовольствия или радости , ср. радость общения ; ты получишь большое удовольствие от общения с ними и т. п.

В числе речевых навыков, необходимых при общении , человек осваивает то или иное количество «ласкательных обращений». Может показаться, что ласкательные обращения как таковые мало содержательны, что все зависит от того, какое чувство вкладывает в них говорящий, как, когда, с какой интонацией он их произносит. Многие из них, например, дорогой, милая , легко утрачивают интимный характер и употребляются по отношению к малознакомым людям, что, правда, иной раз вызывает их раздражение.

Среди русских ласкательных обращений есть одно, которое стоит особняком. Это одно из главных и, несомненно, наиболее своеобразное русское обращение- родной , родная (у него есть вариант родненький и еще ряд производных). В основе слова родной лежит совершенно особая идея: я к тебе так отношусь, как будто ты мой кровный родственник. За пределами славянских языков трудно найти что-нибудь похожее. Оно отличается от других обращений в первую очередь даже не столько «градусом», сколько особым эмоциональным колоритом. Родной , родная выражает не столько романтическую влюбленность или страсть, сколько глубокую нежность, доверие, ощущение взаимопонимания и душевной близости. Так, в фильме «Друзья и годы» по сценарию Л. Зорина одна из героинь обращается к любимому человеку: «Родной!» - и потом, как бы прислушавшись к себе, с облегчением и радостью говорит: «Ты действительно родной!» За этим стоит не только то, что он (в отличие от другого, «отрицательного» героя) не побоялся полюбить дочь «врага народа», но и то, что, встретившись после долгой разлуки, он и она по-прежнему понимают друг друга с полуслова, им легко вместе, они могут болтать о любых пустяках и при этом их беседа полна сокровенного смысла. И еще она явственно ощущает, что он стал неотъемлемой частью ее мира, как бы частью ее самой (ср. цветаевское ты, что руки мне родней ).

Раз Катя даже заплакала, - а она никогда не плакала, - и эти слезы вдруг сделали ее страшно родною ему, пронзили его чувством острой жалости и как будто какой-то вины перед ней.

(И. Бунин, Митина любовь)

Можно было бы допустить, что слово родной - просто случайная причуда русского языка, если бы метафора кровного родства не была представлена чрезвычайно широко и в ассортименте русских разговорных и просторечных обращений к незнакомым людям. За пределами славянских языков вряд ли отыщется такое изобилие подобных обращений: отец , папаша , мать , мамаша , сынок , дочка , сестренка , браток , брат , братцы , тетка , дядя , дед , бабушка , бабуля , внучка и т. д. Даже в стертом, ритуальном употреблении термины родства создают своеобразный эффект. Вступая с собеседником в квазиродственные отношения, говорящий не оставляет ему выбора: назначая человека, например, своим дядей , он сам как бы временно становится его племянником и ожидает от него суррогата соответствующих чувств. Этим он дружелюбно посягает на внутренний мир адресата обращения. Эта навязанная задушевность не всегда приятна; поэтому, например, в ответ на обращение мамаша довольно часто можно услышать: «Сынок нашелся!»

Обезоруживающая, возникающая на пустом месте доверительность родственных обращений, особенно некоторых из них, например сестренка или отец ,- совершенно особое явление. Исключая заигрывание, они все же звучат весьма интимно. Этим они отличаются от фамильярных обращений типа милая или английского sweetheart по отношению к незнакомым людям, которые хотя и сокращают дистанцию против воли адресата, но не диктуют ему его собственную ответную интонацию, а всего лишь простодушно выражают симпатию говорящего, ничего не требуя взамен.

Особенно интересно и показательно использование этих слов в диалоге, при «выяснении отношений». Обвинение в попреке - безотказное оборонительное средство, позволяющее человеку из обвиняемого превратиться в обвинителя. Любое напоминание или просто упоминание о сделанном в прошлом добре может при недоброжелательной интерпретации быть названо попреком . В этом слове столь сильна отрицательная оценка, что человек, когда ему говорят: Попрекаешь?! - немедленно начинает оправдываться, а иногда, услышав такое обвинение, сразу капитулирует и просит прощения, как в диалоге матери с сыном из повести И. Грековой:

- Молод ты еще курить. Сам заработай, тогда и кури.

- А, ты меня своим хлебом попрекаешь? Ладно же! Хватит! Не буду у тебя есть!

- Прости меня, Вадик. Виновата. И кури, пожалуйста, только не вредничай.

Идея недопустимости попреков чрезвычайно органично вписывается в закрепленную в русском языке систему этических представлений. Главный критерий положительного для русского языка - мера искренности и бескорыстия. Представление о попреках вносит новый штрих в эту картину. Оказывается, что, даже сделав нечто хорошее от всей души и без всякой задней мысли, человек может потом все перечеркнуть, бестактно напомнив о сделанном добре. И чем больше хороших поступков человек совершает, тем в каком-то смысле уязвимее его положение, потому что он все время рискует каким-нибудь неосторожным словом навлечь на себя обвинение в попреках . Можно сказать, что рисуемая русским языком картина вполне аналогична евангельской идее, что, когда человек делает добро, его левая рука не должна знать, что делает правая. Иначе он невольно может оказаться лицемером.

Русский язык особенно строг в этом отношении, ибо в нем совершенно отчетливо проявляется представление о том, что сделать хорошее, а потом попрекать - хуже, чем вовсе не делать хорошего или даже делать плохое. В русском языке немного слов, в которых отрицательная оценка была бы столь же убийственной, как в слове попрек . В полном соответствии с этим представлением Анна Каренина говорит:

- Человек, который попрекает меня, что он всем пожертвовал для меня, - это хуже, чем нечестный человек, - это человек без сердца.

Чувство справедливости

Веками у русских не развивалось правосознание, столь свойственное западному человеку. К законам было всегда отношение недоверчивое, ироническое: да разве возможно установить заранее закон, предусматривающий все частные случаи? ведь все они непохожи друг на друга. Тут - и явная подкупность многих, кто вершит закон. Но вместо правосознания в нашем народе всегда жила и еще сегодня не умерла - тяга к живой справедливости.

Противопоставление справедливости и законности , которое на многих языках и выразить невозможно, для русского языка и самоочевидно, и необычайно существенно. Характерна следующая история, опубликованная о. Михаилом Ардовым в книге «Легендарная Ордынка» и наглядно иллюстрирующая противопоставление между живым чувством Радищева, возмущенного несправедливостью, и формально-юридической реакцией императрицы Екатерины II:

- Радищев описывает такую историю, - говорил Лев Николаевич. - Некий помещик стал приставать к молодой бабе, своей крепостной. Прибежал ее муж и стал бить барина. На шум поспешили братья помещика и принялись избивать мужика. Тут прибежали еще крепостные, и они убили всех троих бар. Был суд, и убийцы были сосланы в каторжные работы. Радищев, разумеется, приговором возмущается, а мужикам сочувствует. Так вот Екатерина по сему поводу сделала такое замечание:

- Лапать девок и баб в Российской империи не возбраняется, а убийство карается по закону.

С другой стороны, справедливость может восприниматься как ценность низшего уровня. Человек, добивающийся справедливости, может оцениваться либо как бездушный, либо как мелкий - а это для русской языковой картины мира звучит как приговор.

Так, свое время В. Ходасевич отозвался на тяготы эмигрантской жизни следующим пятистишием:

Здесь под «блудницей» - пустой справедливостью - понимается людское признание, деньги, заслуженная слава. Над этими суетными ценностями стоит последняя правота , которую художник ощущает за собою.

- Что может быть важнее справедливости?
- Важнее справедливости? Хотя бы - милость к падшим.

(С. Довлатов, Соло на ундервуде)

Человек чрезвычайно болезненно воспринимает, когда по отношению к нему или к кому-то, кому он сочувствует, проявляется несправедливость . Причем очень важно, что о несправедливости часто говорят не в смысле банального неправильного распределения благ, а в смысле недополучения человеком тепла, внимания, любви. Пока справедливость основана на объективности, беспристрастности, это ценность низшего уровня. Но она начинает восприниматься как высшая ценность, когда пропитывается чувствами, прежде всего болью за человека обиженного , пострадавшего от несправедливости . Специфика русской языковой картины мира не в том, что в ней противопоставлены «закон» и «милосердие» - это общее место для христианской культуры в целом. Особенность русского взгляда на вещи, отраженного в русском языке, состоит в том, что наряду с законом и милосердием в нем представлена справедливость , которая гораздо важнее закона, но мелочь по сравнению с подлинными духовными ценностями. Однако соединяясь с чувством и душевной болью, справедливость повышается в статусе и попадает в один ряд с милосердием и правдой :

А душа, уж это точно, ежели обожжена,
Справедливей, милосерднее и праведней она.

(Булат Окуджава)

В русском языке имеется целый ряд концептов, относящихся к разным жизненным сферам, объединенных идеей справедливости. Один из них - это концепт упомянутого выше специфически русского чувства обиды .

Обида - это жалость к себе, соединенная с претензией к другому. Обида возникает в том случае, когда другой человек оказал мне недостаточное внимание (не справился о здоровье), проявил неуважение (пренебрег моим мнением или просто выразил низкую оценку моих достоинств - например, талантов), недоверие (не рассказал мне чего-то важного, не поручил трудного дела, не поверил моему обещанию и т. п.).

Обида предполагает одновременность двух различных - и противоречащих друг другу - взглядов на вещи. Она существует лишь до тех пор и в той мере, в какой существуют оба эти взгляда; как только один из них пропадает (т. е. пропадает стереоскопичность), не остается места и для обиды. Два противоречащих друг другу взгляда - это что «обидчик» меня «любит» и что он меня «не любит» или что его негативное мнение обо мне «справедливо» и «несправедливо».

Так, если я считаю чужое негативное мнение обо мне просто не соответствующим действительности и оно нисколько не заставляет меня усомниться в моих достоинствах, то я и не обижусь. Обида возникает только в том случае, если это «несправедливое» (= неправильное) мнение показалось мне отчасти «справедливым» (= правильным) - и длится до тех пор, пока эти оба мнения в моем сознании сосуществуют. Если же в результате я пришел к выводу, что «обидчик» был прав, то мое состояние уже не может быть названо обидой (это может быть огорчение, горе, отчаянье, депрессия или злоба, но не обида). Ср. следующий пример из «Мастера и Маргариты»:

- Слава те господи! Нашелся наконец хоть один нормальный среди идиотов, из которых первый - балбес и бездарность Сашка!
- Кто этот Сашка-бездарность? - осведомился врач.
- А вот он, Рюхин! - ответил Иван и ткнул грязным пальцем в направлении Рюхина.Тот вспыхнул от негодования.
«Это он мне вместо спасибо! - горько подумал он, - за то, что я принял в нем участие! Вот уж, действительно, дрянь!»
«...»
Настроение духа у едущего было ужасно. Становилось ясным, что посещение дома скорби оставило в нем тяжелейший след. Рюхин старался понять, что его терзает. «...» Что же это? обида, вот что. Да, да, обидные слова, брошенные Бездомным прямо в лицо. И горе не в том, что они обидные, а в том, что в них заключается правда.

Фраза Горе не в том, что они обидные означает, что обнаружившийся в этих словах «недостаток любви» к нему со стороны Бездомного - это еще не главное, что огорчает Рюхина: более всего огорчает его сознание собственной бездарности. И здесь уже места для обиды не остается.

Чувство обиды кажется нам настолько естественным и повседневным, что мы с удивлением обнаруживаем отсутствие точного эквивалента этому слову, например, в английском, французском или немецком языке. Действительно, такие слова, как англ. to offend , offense , франц. offenser , offense , нем. beleidigen , Beleidigung , иногда приводимые в словарях в качестве перевода слов обидеть, обида , на самом деле имеют значение, соответствующее русскому оскорбить, оскорбление , т. е. заключают в себе совсем иной концепт, в центре которого находится представление не о справедливости, а о чести.

Еще более специфичным, чем обидеться, обида , является русское слово обидно . Если слово обидеться описывает отношение обиженного к «обидчику», то в обидно акцент перемещается на состояние обиженного. Чувство, называемое словом обидно , возникает, когда подвергается унижению, осмеянию или просто недооценивается что-то данному человеку дорогое. Обидно в конструкции с подчиненным инфинитивом совершенного вида (Как обидно заболеть в первый день каникул! ) имеет несколько иное значение и сближается с другим труднопереводимым словом угораздило . Слово обидно переводится на западные языки лишь в той мере, в какой оно синонимично жалко (англ. it"s a pity , франц. c"est dommage , нем. Schade , итал. peccato и т. д.). Не менее специфичными и с трудом поддающимися переводу являются слова совестно, неудобно , связанные со словом обидно семантикой щепетильности.

Непредсказуемость мира

Еще одной важной составляющей русской языковой картины мира является представление о непредсказуемости мира: человек не может ни предвидеть будущее, ни повлиять на него. В русском языке есть огромное количество языковых средств, призванных описывать жизнь человека как какой-то таинственный (природный) процесс. В результате создается такое представление, что человек не сам действует, а с ним нечто происходит. А мы только оглядываемся вокруг и разводим руками: так сложилось (вышло , получилось , случилось ). Мы досадуем: вот угораздило! - или радуемся: повезло . А попав в затруднительное положение, надеемся, что как-нибудь образуется .

Надежда на благоприятное стечение обстоятельств и благоволение высших сил может быть свойственна людям независимо от того, на каком языке они говорят, и было бы преувеличением сказать, что «западный» человек во всем полагается только на себя. Более того, именно вера в удачу была положена в основу американской цивилизации. Фортуна может улыбнуться каждому: вспомним десятки фильмов о Золушках, покоривших Голливуд, и множество историй о миллионерах, начинавших свою карьеру с десятью центами. Трудно сказать, по какую сторону океана с большим энтузиазмом покупают лотерейные билеты. Специфика русского мироощущения в другом. Она сконцентрирована в знаменитом русском авось (надо сказать, что как раз это слово в современной речи употребляется редко и обычно с оттенком самоиронии). О человеке, который покупает лотерейный билет, не говорят, что он действует на авось . Так скорее скажут о человеке, который не чинит крышу, готовую обвалиться, или строит атомную станцию без надлежащей системы защиты: «Авось, ничего». Вопреки разуму он надеется, что ничего плохого не случится - что обойдется или пронесет . Так, в повести А. Солженицына «Раковый корпус» мальчик Дема готов отказаться от операции, говоря: «Да на авось. А может само пройдет!» При этом его более рационалистически настроенный собеседник Вадим Зацырко возражает: «Нет, Дема, на авось мостов не строят. От авося только авоська осталась. Рассчитывать на такую удачу в рамках разумного нельзя».

Идея, что будущее непредсказуемо, выражается не только в знаменитом русском авось. Она также входит в значение ряда специфических слов и выражений, связанных с идеей вероятности, - таких как а вдруг? , на всякий случай , если что . Все эти слова опираются на представление о том, что будущее предвидеть нельзя; поэтому нельзя ни полностью застраховаться от неприятностей, ни исключить, что вопреки всякому вероятию произойдет что-то хорошее.

С другой стороны, идея непредсказуемости мира оборачивается непредсказуемостью результата - в том числе, собственных действий. Русский язык обладает удивительным богатством средств, обеспечивающих говорящему на нем возможность снять с себя ответственность за собственные действия: достаточно сказать мне не работается вместо я не работаю или меня не будет завтра на работе вместо я не приду завтра на работу , употребить слово постараюсь вместо сделаю, не успел вместо не сделал . Целый пласт слов и ряд «безличных» синтаксических конструкций, в которых они употребляются, содержит идею, что с человеком нечто происходит как бы само собой, и не стоит прилагать усилия, чтобы нечто сделать, потому что в конечном счете от нас ничего не зависит. Наиболее распространенной является конструкция с дательным падежом субъекта: мне удалось , привелось , довелось , пришлось , случилось , посчастливилось , повезло . К ней близка конструкция, в которой субъект обозначается именем в родительном падеже с предлогом у : у меня не получилось , не вышло , не сложилось ; у меня появилась стиральная машина . Возможна также конструкция с винительным падежом субъекта: меня угораздило .

Представление о том, что нечто происходит с человеком «как бы само собой», столь укоренено, столь естественно для русской языковой картины мира, что оно может выражаться не только полнозначными словами и синтаксическими конструкциями, но также и специальными словообразовательными моделями, например: зачитался , заработался , засиделся в гостях - и поэтому не сделал чего-то, что должен был сделать, но как бы не по своей воле, и, тем самым, не по своей вине.

В случае, когда человек не сделал того, что от него ожидалось, он может также воспользоваться изящной формулой не успел , как герой Довлатова: «Я забыл спросить, как ты добралась? Вернее, не успел ». Конечно, не успел - совсем другое дело, чем забыл ! Говоря Я не успел , человек перекладывает ответственность за несовершение действия на внешние обстоятельства (недостаток времени), одновременно намекая на то, что прилагал усилия в этом направлении.

Весьма показательна форма успею , которая может иметь два почти противоположных смысла. Нормально успею значит \"сделаю, хотя времени мало\". Однако возможен и такой диалог: «Садись делать уроки! - А, успею!», т. е. \"не буду делать, потому что времени много\". Точно так же фраза Успеешь! может выражать совет не торопиться. В крайней форме этот смысл передается беспечным всегда успею . С таким успеть связано и одно из самых характерных русских словечек - успеется . Внем звучат не только легкомыслие и безответственность, но еще и надежда, что если откладывать решение проблемы, то она тем временем как-нибудь сама рассосется и необходимость действовать отпадет. Вот и получается, что человек сначала машет рукой: Да ну, успею! - а потом разводит руками: Ну не успел! И все как бы не по его вине.

- Ты верен своей жене? - спросил Джон моего мужа.
- Стараюсь, - ответил мой муж.
- Я тоже стараюсь, - сказал Джон. Глаза его были грустные.

На просьбу купить хлеба по дороге с работы человек может, если он не хочет связывать себя обещанием, ответить попытаюсь или постараюсь . Говоря попытаюсь , человек обещает сделать попытку , но сомневается в успехе - например, в булочной может не оказаться хлеба. Между тем, говоря постараюсь , человек всего лишь сообщает, что он в принципе готов предпринять усилия для осуществления этого действия, однако не обещает расшибиться в лепешку - ему могут помешать различные внешние обстоятельства, в том числе его собственное нежелание делать крюк или стоять в очереди. Форма постараюсь , таким образом, - это нечто вроде ослабленного обещания. Что, например, имеет в виду герой Ю. Трифонова в следующем диалоге?

- Папа, ты меня извини, но надо как-то с Валентином Осиповичем... Ты уж соберись, хотя я знаю, удовольствие небольшое...
- Я поговорю. Постараюсь.
- Нет, ты уж не тяни.

Вообще говоря, нелегко объяснить иностранцу, что значит постараться поговорить . Характерна также последняя реплика - это реакция на слово постараюсь как на выражающее нежелание приступить к выполнению просьбы. На самом деле это так и есть: поскольку старание (в отличие от попытки) не предполагает никаких осязаемых действий, а, возможно, лишь какие-то ненаблюдаемые внутренние усилия (в том числе, чтобы собраться нечто сделать) - формула постараюсь в качестве реакции на просьбу может использоваться как демагогический прием, эксплуатирующий указанную особенность семантики глагола стараться .

Главное - собраться

В значении целого ряда русских языковых выражений содержится общее представление о жизни, в соответствии с которым активная деятельность возможна только при условии, что человек предварительно мобилизовал внутренние ресурсы, как бы сосредоточив их в одном месте (как бы собрав их воедино). Чтобы что-то сделать, надо собраться с силами , с мыслями - или просто собраться . В русской речи часто встречаются такие выражения, как все никак не соберусь или собирался, но так и не собрался .

Слово собираться указывает не просто на наличие намерения, но и на некоторый процесс мобилизации внутренних ресурсов, который может продолжаться довольно длительное время и при этом завершиться или не завершиться успехом. Собраться - это самая трудная часть дела. Мы говорим: Наконец собрался ответить на письмо . А. Баранович-Поливанова вспоминает:

- Ведь это так просто - снять трубочку и все.
- Да, конечно, - согласилась с ней моя свекровь, - но как-то не получается.

Хотя глагол собираться указывает прежде всего на определенное ментальное

Процесс, подразумеваемый глаголом собираться, отчасти может быть понят как процесс мобилизации внутренних и даже иногда внешних ресурсов (в последнем случае просвечивает другое значение; так, Собираюсь завтракать значит не только, что я решил позавтракать, но и что уже начал накрывать на стол). Однако в гораздо большей степени собираться предполагает сугубо метафизический процесс, который не имеет никаких осязаемых проявлений. Идея такого процесса составляет специфику русского собираться и отличает его как от близких слов русского языка (намереваться, намерен ), так и от его эквивалентов в европейских языках (которые соотносятся скорее с намереваться , чем с собираться ), ср. англ. to intend, to be going to , франц. avoir l"intention , итал. avere intenzione , нем. beabsichtigen , die Absicht haben , vorhaben .

Процесс «собирания» при этом сам по себе осмысляется как своего рода деятельность - что дает возможность человеку, который, вообще говоря, ничего не делает, представить свое времяпрепровождение как деятельность, требующую затраты усилий. Ср.:

- Что ты сегодня делал?
- Да вот все утро собирался сесть работать, а потом гости пришли.

Любопытно, что та же установка отражена и в одном из значений русской приставки за- , а именно в глаголах типа зайти «за хлебом по дороге с работы», занести «приятелю книгу», завести «детей в детский сад по дороге на работу». Все такие глаголы описывают действия, совершаемое попутно, «заодно», т. е. требующие минимальных усилий для своего осуществления. Мы часто говорим: Ну, заходи как-нибудь к нам в гости , Я к вам как-нибудь зайду (забегу ). Такое приглашение - в отличие от более «стандартного» Приходи к нам в гости - особенно ни к чему не обязывает ни гостя, ни хозяина: когда предлагают заходить , приглашаемый может не прийти, а приглашающий может никак не готовиться к его приему. (Наоборот, приглашение на торжественный прием не может быть сделано с использованием глагола заходить , разве что в ироническом употреблении: Заходите ко мне в субботу на день рождения .) Зайти к кому-то в гости в отличие от пойти в гости - можно без предварительного приглашения и даже без заранее сформированного намерения. Чтобы пойти к кому-то, надо собраться , выбраться да еще и добраться ; человек, который зашел к кому-то, был от всех этих трудных вещей избавлен.

Действительно, лень - важнейший элемент человеческого устройства. Подобно совести, которая ограничивает человека в достижении желаемого, лень ставит пределы вообще всякой активности, заставляя постоянно взвешивать, настолько ли желанна та или иная вещь, чтобы стоило затрачивать усилия. В русском языке много слов на тему лени; ср. лень (существительное и предикативное наречие), лентяй , лодырь , лоботряс , ленивый , лениво , ленивец , разлениться и др.

Лень отличается от нежелания совершать действие тем, что осознается как некоторое особое состояние. Надо сказать, что онтологическая сущность лени неочевидна, и это проявляется в таксономической размытости существительного лень. Лень - это, с одной стороны, состояние, которое, как и многие другие состояния, концептуализуется в языке как стихия, захватывающая человека извне, побеждающая его. Ср. лень-матушка одолела ; лень раньше нас родилась ; пришел сон из семи сел, пришла лень из семи деревень ; лень нападает, одолевает , лень обуяла и т. п. С другой же стороны, лень - это и свойство человека; ср. Меня раздражают его лень и глупость .

Вообще-то лень - плохое свойство, которое, как считается, мешает человеку себя реализовать. И некоторые русские слова (лодырь , лоботряс ) действительно выражают его отчетливо отрицательную оценку. Однако некоторые слова, содержащие идею лени, выражают симпатию, граничащую с нежностью; ср. ленивец или название московской улицы - Ленивка . Для Батюшкова или Дельвига слово ленивец (стандартная рифма для него - счастливец ) обозначает поэтическую натуру, отринувшую соблазны богатства и карьеры ради мирных утех дружбы и любви. Лень воспринимается здесь как состояние, родственное вдохновению и, во всяком случае, помогающее отрешиться от житейской суеты.

Русская культура допускает и философское оправдание лени . Она не только глубоко впитала комплекс экклезиастических и новозаветных представлений о суете сует, о тщете всякой деятельности и о птицах небесных, которые не жнут и не сеют. Она еще и интерпретировала их как апологию бездеятельности. Русскому человеку очень естественно среди энергичной деятельности вдруг остановиться и задаться вопросом о ее экзистенциальном смысле, как хлопотливый Кочкарев из гоголевской «Женитьбы»: И спроси иной раз человека, из чего он что-нибудь делает? В этом контексте бездеятельность может восприниматься как проявление высшей мудрости, а лень - чуть ли не как добродетель.

Представление о трудности мобилизации внутренних ресурсов, отраженное не только в словах собраться/собираться , заодно , лень , но и в целом ряде других труднопереводимых русских слов и выражений (неохота , да ну! , выбраться «из дома» и т. п.), возможно, является одним из многочисленных проявлений того, что Н. А. Бердяев называл «властью пространств над русской душой». Прежде чем что-то делать, надо как бы собрать воедино ресурсы, рассредоточенные на большом пространстве. Идея \"собирания\" того, что было разбросано на большом пространстве, отражена во многих русских выражениях. Кафедральный храм в городе называется собор , термин кафолический в «Символе веры» передается как соборный (и это дало начало одному из самых специфичных русских концептов - соборности ); в дорогу мы вещи не пакуем, как носители западных языков, а собираем , и это так и называется - собираться в дорогу . С«широкими русскими просторами» связано чрезвычайно большое количество труднопереводимых русских слов, начиная с самого слова простор (а также такие слова, как даль , ширь , приволье , раздолье , и, с другой стороны, неприкаянный , маяться , не находить себе места ). Но вопрос о том, как носители русского языка воспринимают пространство и какое влияние родные просторы оказывают на язык, - это тема отдельной статьи.

Каждый естественный язык отражает определенный способ восприятия и устройства мира, или языковую картину мира. Совокупность представлений о мире, заключенных в значении разных слов и выражений данного языка, складывается в некую единую систему взглядов, или предписаний (таких как, например: хорошо, если другие люди знают, что человек чувствует ), и навязывается в качестве обязательной всем носителям языка.

Почему говорящий на данном языке должен обязательно разделять эти взгляды? Потому что представления, формирующие картину мира, входят в значения слов в неявном виде; человек принимает их на веру, не задумываясь, и часто даже сам не замечая этого. Пользуясь словами, содержащими неявные смыслы, человек, сам того не замечая, принимает и заключенный в них взгляд на мир. Напротив, те смысловые компоненты, которые входят в значение слов и выражений в форме непосредственных утверждений, могут быть предметом спора между разными носителями языка и тем самым не входят в тот общий фонд представлений, который формирует языковую картину мира. Так, из русской пословицы Любовь зла, полюбишь и козла нельзя сделать никаких выводов о месте любви в русской языковой картине мира, а лишь о том, что козел предстает в ней как малосимпатичное существо.

Владение языком предполагает концептуализацию мира. При этом конфигурации идей, заключенные в значении слов родного языка, воспринимаются говорящим как нечто само собой разумеющееся, и у него возникает иллюзия, что так вообще устроена жизнь. Но при сопоставлении разных языковых картин мира обнаруживаются значительные расхождения между ними, причем иногда весьма нетривиальные.

Так, для носителей русского языка кажется очевидным, что психическая жизнь человека подразделяется на интеллектуальную и эмоциональную, причем интеллектуальная жизнь связана с головой, а эмоциональная – с сердцем. Мы говорим, что у кого-то светлая голова или доброе сердце ; запоминая что-либо, храним это в голове, а чувствуем сердцем; переволновавшись, хватаемся за сердце. Нам кажется, что иначе и быть не может, и мы с удивлением узнаем, что для носителей некоторых африканских языков вся психическая жизнь может концентрироваться в печени, они говорят о том, что у кого-то умная печень или добрая печень , а когда волнуются, подсознательно чувствуют дискомфорт в печени. Разумеется, это связано не с особенностями их анатомии, а с языковой картиной мира, к которой они привыкли.

Наиболее важные для данного языка идеи повторяются в значении многих языковых единиц и являются поэтому ключевыми для понимания картины мира.

Как ты ко мне относишься?

Один из ключевых сквозных мотивов русской языковой картины мира – это внимание к нюансам человеческих отношений. Специфическим является само слово отношение <кого-то к кому-то> и отношения <между двумя людьми>; особенно трудно поддается переводу глагол относиться (в соответствующем значении). Отношение одного человека к другому – это часть его внутренней жизни, которая может в чем-то проявляться, но может и не проявляться, не теряя при этом своего экзистенциального статуса. При этом фраза Как ты ко мне относишься? – это не только практикуемый среди подростков способ вынудить признание в любви, но также явный или скрытый сюжет весьма значительной части разговоров на русском языке, начиная от классического вопроса русского пьяницы Ты меня уважаешь?

Одним из способов реализации человеческих отношений является общение. Надо сказать, что сами слова общение и, особенно, общаться в русском языке устроены существенно иначе, чем их аналоги в западных языках. Общение в русской языковой картине мира – это занятие, локализованное во времени и в пространстве, ср.: Что делает Маша? – Она сейчас в соседней комнате общается по телефону с Петей . Общение – это процесс, к которому применим богатый арсенал средств нюансировки способов его протекания, представленный в русском языке различными способами глагольного действия: пообщаться полчаса, прообщаться весь вечер ; в разговорном языке возможны также: наобщаться вдоволь, дообщаться (сейчас она дообщается по телефону и придет ), а также несколько вульгарное общнуться .

Общаться по-русски значит что-то вроде "разговаривать с кем-то в течение некоторого времени ради поддержания душевного контакта с этим человеком". Слово общаться содержит, кроме того, положительно оцениваемую идею непрактичности, бесцельности этого занятия и получаемых от него удовольствия или радости, ср. радость общения; ты получишь большое удовольствие от общения с ними и т. п.

В числе речевых навыков, необходимых при общении, человек осваивает то или иное количество «ласкательных обращений». Может показаться, что ласкательные обращения как таковые мало содержательны, что все зависит от того, какое чувство вкладывает в них говорящий, как, когда, с какой интонацией он их произносит. Многие из них, например, дорогой, милая , легко утрачивают интимный характер и употребляются по отношению к малознакомым людям, что, правда, иной раз вызывает их раздражение.

Среди русских ласкательных обращений есть одно, которое стоит особняком. Это одно из главных и, несомненно, наиболее своеобразное русское обращение – родной, родная (у него есть вариант родненький и еще ряд производных). В основе слова родной лежит совершенно особая идея: я к тебе так отношусь, как будто ты мой кровный родственник. За пределами славянских языков трудно найти что-нибудь похожее. Оно отличается от других обращений в первую очередь даже не столько «градусом», сколько особым эмоциональным колоритом. Родной, родная выражает не столько романтическую влюбленность или страсть, сколько глубокую нежность, доверие, ощущение взаимопонимания и душевной близости. Так, в фильме «Друзья и годы» по сценарию Л. Зорина одна из героинь обращается к любимому человеку: «Родной!» – и потом, как бы прислушавшись к себе, с облегчением и радостью говорит: «Ты действительно родной!» За этим стоит не только то, что он (в отличие от другого, «отрицательного» героя) не побоялся полюбить дочь «врага народа», но и то, что, встретившись после долгой разлуки, он и она по-прежнему понимают друг друга с полуслова, им легко вместе, они могут болтать о любых пустяках и при этом их беседа полна сокровенного смысла. И еще она явственно ощущает, что он стал неотъемлемой частью ее мира, как бы частью ее самой (ср. цветаевское ты, что руки мне родней ).

Хотя родной гораздо меньше, чем другие любовные слова, связано с эротикой, степень интимности этого слова выше, чем у стандартных любовных обращений милый или даже любимая. Оно едва ли уместно в начале романа, даже если уже могут быть произнесены два других слова. А некоторые люди утверждают, что вообще не имеют слова родной в своем любовном лексиконе, так как оно кажется им шокирующе откровенным. Кроме того, в отличие от большинства ласкательных обращений, которые выражают лишь собственную эмоцию говорящего, родной скорее всего предполагает симметричность в отношениях: едва ли может быть родным человек, который тебя родным не ощущает.

Поскольку в слове родной на первом плане не факт родства, а ощущение органической связи, это слово свободно употребляется и для описания отношения к людям, не являющимся кровными родственниками. Для русского языка родными можно стать. В любви возможна и безграничная телесная близость, и слияние душ, и максимальный уровень взаимопонимания, ср.:

Раз Катя даже заплакала, – а она никогда не плакала, – и эти слезы вдруг сделали ее страшно родною ему, пронзили его чувством острой жалости и как будто какой-то вины перед ней . (И. Бунин, Митина любовь)

Можно было бы допустить, что слово родной – просто случайная причуда русского языка, если бы метафора кровного родства не была представлена чрезвычайно широко и в ассортименте русских разговорных и просторечных обращений к незнакомым людям. За пределами славянских языков вряд ли отыщется такое изобилие подобных обращений: отец, папаша, мать, мамаша, сынок, дочка, сестренка, браток, брат, братцы, тетка, дядя, дед, бабушка, бабуля, внучка и т.д. Даже в стертом, ритуальном употреблении термины родства создают своеобразный эффект. Вступая с собеседником в квазиродственные отношения, говорящий не оставляет ему выбора: назначая человека, например, своим дядей, он сам как бы временно становится его племянником и ожидает от него суррогата соответствующих чувств. Этим он дружелюбно посягает на внутренний мир адресата обращения. Эта навязанная задушевность не всегда приятна; поэтому, например, в ответ на обращение мамаша довольно часто можно услышать: «Сынок нашелся!»

Обезоруживающая, возникающая на пустом месте доверительность родственных обращений, особенно некоторых из них, например сестренка или отец , – совершенно особое явление. Исключая заигрывание, они все же звучат весьма интимно. Этим они отличаются от фамильярных обращений типа милая или английского sweetheart по отношению к незнакомым людям, которые хотя и сокращают дистанцию против воли адресата, но не диктуют ему его собственную ответную интонацию, а всего лишь простодушно выражают симпатию говорящего, ничего не требуя взамен.

Внимание к нюансам человеческих отношений проявляется и в том, что в значении многих русских слов сквозит образ человека ранимого, чувствительного до мнительности. Так, весьма характерными для русского языка являются труднопереводимые слова попрекнуть (попрекать ) и попрек . Они употребляются при описании ситуации, когда некто, сделав в прошлом что-то хорошее кому-либо, считает, что теперь он имеет право ожидать от этого человека ответных благодеяний, послушания или просто постоянных изъявлений благодарности. Поэтому он напоминает облагодетельствованному о своих подарках, жертвах и т.п. Часто, оказывая такое моральное давление, «благодетель» даже не преследует никакой материальной цели, а просто хочет, чтобы его подопечный «чувствовал».

Попрек несет на себе печать близких, часто семейных отношений, причем попрекаемый обычно уже и так находится в униженном или зависимом положении, попреки делаются как бы «сверху вниз». Так, родители иногда попрекают детей тем, что отдали им лучшие годы жизни. Поэтому попреки тешат тщеславие попрекающего и больно бьют по самолюбию попрекаемого.

Особенно интересно и показательно использование этих слов в диалоге, при «выяснении отношений». Обвинение в попреке – безотказное оборонительное средство, позволяющее человеку из обвиняемого превратиться в обвинителя. Любое напоминание или просто упоминание о сделанном в прошлом добре может при недоброжелательной интерпретации быть названо попреком. В этом слове столь сильна отрицательная оценка, что человек, когда ему говорят: Попрекаешь?! – немедленно начинает оправдываться, а иногда, услышав такое обвинение, сразу капитулирует и просит прощения, как в диалоге матери с сыном из повести И. Грековой:

– Молод ты еще курить. Сам заработай, тогда и кури.

– А, ты меня своим хлебом попрекаешь? Ладно же! Хватит! Не буду у тебя есть!

– Прости меня, Вадик. Виновата. И кури, пожалуйста, только не вредничай.

Наличие в русском языке глагола попрекнуть и соответствующего существительного попрек не должно быть истолковано как свидетельство особенной склонности русских к унижению ближнего, к тому, чтобы попрекать. Как раз наоборот, оно свидетельствует о том, что, с точки зрения отраженных в русском языке этических представлений, человек должен великодушно избегать высказываний, которые могут выглядеть как попреки, и, сделав кому-то добро, не напоминать ему об этом.

Идея недопустимости попреков чрезвычайно органично вписывается в закрепленную в русском языке систему этических представлений. Главный критерий положительного для русского языка – мера искренности и бескорыстия. Представление о попреках вносит новый штрих в эту картину. Оказывается, что, даже сделав нечто хорошее от всей души и без всякой задней мысли, человек может потом все перечеркнуть, бестактно напомнив о сделанном добре. И чем больше хороших поступков человек совершает, тем в каком-то смысле уязвимее его положение, потому что он все время рискует каким-нибудь неосторожным словом навлечь на себя обвинение в попреках. Можно сказать, что рисуемая русским языком картина вполне аналогична евангельской идее, что, когда человек делает добро, его левая рука не должна знать, что делает правая. Иначе он невольно может оказаться лицемером.

Русский язык особенно строг в этом отношении, ибо в нем совершенно отчетливо проявляется представление о том, что сделать хорошее, а потом попрекать – хуже, чем вовсе не делать хорошего или даже делать плохое. В русском языке немного слов, в которых отрицательная оценка была бы столь же убийственной, как в слове попрек . В полном соответствии с этим представлением Анна Каренина говорит:

– Человек, который попрекает меня, что он всем пожертвовал для меня, – это хуже, чем нечестный человек, – это человек без сердца.

ТРО АКАОЕЕМ1ШЕ КААМАТуКС Анна Андреевна Зализняк, родилась в 1959 г., доктор филологических наук, ведущий научный сотрудник Института языкознания РАН, редактор лингвистического раздела электронной энциклопедии «Кругосвет». Автор трудов: «Исследования по семантике предикатов внутреннего состояния». Мюнхен, 1992; «Лекции по русской аспектологии» (в соавторстве с А. Д. Шмелевым). Мюнхен, 1997; «Введение в русскую аспектологию» (в соавторстве с А. Д. Шмелёвым). М.: Языки русской культуры, 2000; «Многозначность в языке и способы ее представления». М.: Языки славянской культуры, 2005. Алексей Дмитриевич Шмелев, родился в 1957 г., доктор филологических наук, профессор кафедры русского языка Московского педагогического государственного университета, заведующий отделом культуры речи Института русского языка им. В. В. Виноградова РАН. Автор трудов: «Математика помогает лингвистике» (в соавторстве с Г. Е. Крейдлиным). М.: Просвещение, 1994; «Референциальные механизмы русского языка». Тампере, 1996; «Языковая концептуализация мира (в соавторстве с Т. В. Булыгиной). М.: Языки русской культуры, 1997; «Русский анекдот. Текст и речевой жанр» (в соавторстве с Е. Я. Шмелевой). М.: Языки славянской культуры, 2002; «Русская языковая модель мира. Материалы к словарю». М.: Языки славянской культуры, 2002; «Русский язык и внеязыковая действительность». М.: Языки славянской культуры, 2002, а также двух книг в соавторстве с Анной А. Зализняк. Ирина Борисовна Левонтина, родилась в 1963 г., кандидат филологических наук, старший научный сотрудник Института русского языка им. В. В. Виноградова РАН, один из авторов «Нового объяснительного словаря синонимов русского языка» (под общим руководством акад. Ю. Д. Апресяна) и работ по лексической семантике, лексикографии, этнолингвистике и языку поэзии, специалист по судебной лингвистической экспертизе, автор популярных статей о русском языке, один из авторов программы «Грамотей» (радио «Маяк»). 11Я1 Анна А. Зализняк, И. Б. Левонтина, А. Д. Шмелев КЛЮЧЕВЫЕ ИДЕИ РУССКОЙ ЯЗЫКОВОЙ КАРТИНЫ МИРА ББК 81.031 3 55 Федеральная программа книгоиздания России Зализняк Анна А., Левонтина И. Б., Шмелев А. Д. 3 55 Ключевые идеи русской языковой картины мира: Сб. ст. - М.: Языки славянской культуры, 2005. - 544 с. - (Язык. Семиотика. Культура). 1727-1630 13ВК 5-94457-104-7 От авторов Каждый естественный язык отражает определенный способ восприятия устройства мира, или «языковую картину мира». Совокупность представлений о мире, заключенных в значении разных слов и выражений данного языка, складывается в единую систему взглядов, которую, сами того не замечая, принимают все носители данного языка. Реконструкции такой системы представлений, заложенной в русском языке, посвящена данная книга. В нее вошли статьи трех авторов, в которых анализируются ключевые слова русской языковой картины мира - такие, как душа, судьба, тоска, счастье, разлука, справедливость, обида, попрек, собираться, добираться, постараться, сложилось, довелось, заодно и др. «Ключевыми» эти слова являются потому, что они дают «ключ» к понимания русской языковой картины мира; одновременно они являются лингвоспецифичными, так как содержат в своем значении концептуальные конфигурации, отсутствующие в готовом виде в других языках (сравнение проводится с наиболее распространенными языками Западной Европы). Работы, собранные в данной книге, написаны в период с 1994 по 2003 год; они объединены общностью наиболее важных методологических установок, при этом различаются по жанру и стилю и отчасти по используемому метаязыку. Статьи объединены в тематические разделы, соответствующие фрагментам русской языковой картины мира. В Приложении помещена статья Анны Вежбицкой, к чьим идеям в значительной степени восходит направление исследований, представленное в данной книге. ББК 81.031 В оформлении переплета испопьзовшкГтртина Б. «Масленица/^ 1919 г. ТА1ХШЫА СЫКООЫ 13ВЫ 5-94457-104-7 9 785944 571045 Оглавление АКАБЕЕМ1ЬШЕ КААМАТИКООИ © Ю. С. Саевич. Оформление серии, 2005 © Языки славянской культуры, 2005 9 I. Вместо введения А. Д. Шмелев. Можно ли понять русскую культуру через ключевые слова русского языка? А. Д. Шмелев. Лексический состав русского языка как отражение «русской души» 17 25 И. Пространство и время Анна А. Зализняк, А. Д. Шмелев. Время суток и виды деятельности. .". 39 А. Д. Шмелев. Широта русской души 51 И. Б. Левонтина, А. Д. Шмелев. Родные просторы 64 И. Б. Левонтина, А. Д. Шмелев. На своих двоих: лексика пешего перемещения в русском языке. . . . 76 Анна А. Зализняк. Преодоление пространства в русской языковой картине мира 96 А. Д. Шмелев. В поисках мира и лада. ПО III. Человек: душа и тело А. Д. Шмелев. Дух, душа и тело в свете данных русского языка Анна А. Зализняк. Счастье и наслаждение в русской языковой картине мира Анна А. Зализняк, И. Б. Левонтина, А. Д. Шмелев. О пошлости и. прозе жизни, 133 153 175 Оглавление Оглавление IV. Чувства и отношения VII. Вместо заключения Анна А. Зализняк. Любовь и сочувствие: к проблеме универсальности чувств и переводимости их имен Анна А. Зализняк, И. Б. Левонтина. С любимыми не расставайтесь И. Б. Левонтина. Милый, дорогой, любимый И. Б. Левонтина. «Достоевский надрыв» И. Б. Левонтина, А. Д. Шмелев. Хорошо сидим! (Лексика начала и конца трапезы в русском языке) И. Б. Левонтина. Помилосердуйте, братцы! Анна А. Зализняк. Заметки о словах: общение, отношение, просьба, чувства, эмоции А. Д. Шмелев. Дружба в русской языковой картине мира. . . 205 226 238 247 . 437 452 VIII. Приложение 259 270 280 289 V. Намерения и дела Анна А. Зализняк, И. Б. Левонтина. Отражение «национального характера» в лексике русского языка 307 И. Б. Левонтина. Ното р18ег 336 И. Б. Левонтина, А. Д. Шмелев. Русское «заодно» как выражение жизненной позиции: . 345 VI. Этические концепты И. Б. Левонтина. Звездное небо над головой И. Б. Левонтина, А. Д. Шмелев. Попречный кус И. Б. Левонтина, А. Д. Шмелев. «За справедливостью пустой» Анна А. Зализняк. О семантике щепетильности {обидно, совестно и неудобно на фоне русской языковой картины мира) А. Д. Шмелев. Плюрализм этических систем в свете языковых данных А. Д. Шмелев. Терпимость в русской языковой картине мира Анна А. Зализняк, А. Д. Шмелев. Компактность \$. рассеяние в метафорическом пространстве русского языка. . . . . . А. Д. Шмелев. Некоторые тенденции семантического развития русских дискурсивных слов {на всякий случай, если что, вдруг) А. Д. Шмелев. Сквозные мотивы русской языковой картины мира 353 358 363 378 398 410 424 А. Вежбицка {Канберра). Русские культурные скрипты и их отражение в языке 467 А. Д. Шмелев. Комментарии к статье Анны Вежбицкой. . . . 500 Указатель лексем Литература 511 525 От авторов Каждый естественный язык отражает определенный способ восприятия и устройства мира, или я з ы к о в у ю к а р т и н у м и р а. Совокупность представлений о мире, заключенных в значении разных слов и выражений данного языка, складывается в некую единую систему взглядов и предписаний, которая навязывается в качестве обязательной всем носителям языка. Почему это так - почему говорящий на данном языке должен обязательно разделять эти взгляды? Потому что представления, формирующие картину мира, входят в значения слов в н е я в н о м в и д е, так что человек принимает их на веру, не задумываясь. Иначе говоря, пользуясь словами, содержащими неявные смыслы, человек, сам того не замечая, принимает и заключенный в них взгляд на мир. Напротив того, смысловые компоненты, которые входят в значение слов и выражений в форме непосредственных утверждений, могут быть предметом спора между разными носителями языка и тем самым не входят в общий фонд представлений, формирующий языковую картину мира. Так, из русской пословицы Любовь зла, полюбишь и козла нельзя сделать никаких выводов о месте любви в русской языковой картине мира, а можно лишь заключить, что козел предстает в ней как малосимпатичное существо. Владение языком предполагает владение концептуализацией мира, отраженной в этом языке. Поскольку конфигурации идей, заключенные в значении слов родного языка, воспринимаются говорящим как нечто само собой разумеющееся, у него возникает иллюзия, что так вообще устроена жизнь. Но при сопоставлении разных языковых картин мира обнаруживаются значительные расхождения между ними, причем иногда весьма нетривиальные. Так, носителям русского языка кажется очевидным, что психическая жизнь человека подразделяется на интеллектуальную и эмоциональную, причем интеллектуальная жизнь связана с головой, а эмоциональная - с сердцем. Мы говорим, что у кого-то 5/ 11 Оглавление От авторов светлая голова или доброе сердце; запоминая что-либо, храним это в голове, а чувствуем сердцем; переволновавшись, хватаемся за сердце. Нам кажется, что иначе и быть не может, и мы с удивлением узнаем, что для носителей некоторых африканских языков вся психическая жизнь может концентрироваться в печени, так что они говорят о том, что у кого-то «умная печень» или «добрая печень», а когда волнуются, чувствуют дискомфорт в печени. Разумеется, это связано не с особенностями их анатомии, а с языковой картиной мира, к которой они привыкли. Языковая картина мира формируется системой к л ю ч е в ы х к о н ц е п т о в и связывающих их инвариантных к л ю ч е в ы х и д е й (так как они дают «ключ» к ее пониманию). Ключевые для русской языковой картины мира концепты заключены в таких словах как душа, судьба, тоска, счастье, разлука, справедливость (сами эти слова тоже могут быть названы ключевыми для русской языковой картины мира). Такие слова являются л и н г в о с п е ц и ф и ч н ы м и (1ап§иа§е-8ресШс) - в том смысле, что для них трудно найти лексические аналоги в других языках. Наряду с такими культурно-значимыми словами-концептами к числу лингвоспецифичных относятся также любые слова, в значение которых входит какая-то важная именно для данного языка (т. е. ключевая) идея. Таковы, в частности, слова собираться, добираться (кудато), постараться (что-то сделать); сложилось, довелось; обида, попрек; заодно и др. То, что некоторая идея является для данного языка ключевой, подтверждается, с одной стороны, тем, что эта же идея повторяется в значении других слов и выражений, а также иногда синтаксических конструкций и даже словообразовательных моделей, а с другой стороны - тем, что именно эти слова хуже других переводятся на иностранные языки. Заметим, что их переводные аналоги не являются подлинными эквивалентами именно ввиду отсутствия в их значении этих специфичных для данного языка идей. При этом часто в языке наряду с лингвоспецифичным словом имеется его «нейтральный» синоним - и он достаточно точно переводится на другие языки. Так, например, в русском языке имеются почти синонимы собираться и намереваться (нечто сделать). Первый является лингвоспецифичным и труднопереводимым, второй - нет. Аналогично устроены пары постараться и попытаться (нечто сделать), стыдно и совестно, жалко и обидно (уезжать). Ключевыми идеями, или сквозными мотивами, для русской языковой картины мира являются, в частности, следующие (в скобках указаны слова и выражения русского языка, в которых они отражены; большинство из них анализируются в книге). 10 1) Идея непредсказуемости мира (а вдруг, на всякий случай, если что, авось; собираюсь, постараюсь; угораздило; добираться; счастье). 2) Представление, что главное - это собраться (чтобы что-то сделать, необходимо мобилизовать свои внутренние ресурсы, а это трудно) (собираться, заодно). 3) Представление о том, что для того чтобы человеку было хорошо внутри, ему необходимо большое пространство снаружи; однако если это пространство необжитое, то это тоже создает внутренний дискомфорт (удаль, воля, раздолье, размах, ширь, широта души, маяться, неприкаянный, добираться). 4) Внимание к нюансам человеческих отношений (общение, отношения, попрек, обида, родной, разлука, соскучиться). 5) Идея справедливости (справедливость, правда, обида). 6) Оппозиция «высокое - низкое» (быт - бытие, истина - правда, долг - обязанность, добро - благо, радость - удовольствие; счастье). 7) Идея, что хорошо, когда другие люди знают, что человек чувствует (искренний, хохотать, душа нараспашку). 8) Идея, что плохо, когда человек действует из соображений практической выгоды (расчетливый, мелочный, удаль, размах). * ** В данный сборник вошли статьи о русской языковой картине мира, написанные нами в период с 1994 по 2003 г. Идейно и методологически эти исследования в значительной степени восходят к работам Анны Вежбицкой, посвященным выявлению и описанию лингвоспецифичных слов разных языков, в том числе русского (при этом некоторые проблемы и понятия разрабатывались нами параллельно). В частности, непосредственным импульсом для написания одной из первых статей публикуемой серии, определившей исследовательские интересы авторов в последующие годы и позволившей говорить о возникновении особого н а п р а в л е н и я исследований, явилась рецензия на книгу А. Вежбицкой 10 Оглавление светлая голова или доброе сердце; запоминая что-либо, храним это в голове, а чувствуем сердцем; переволновавшись, хватаемся за сердце. Нам кажется, что иначе и быть не может, и мы с удивленйем узнаем, что для носителей некоторых африканских языков вся психическая жизнь может концентрироваться в печени, так что они говорят о том, что у кого-то «умная печень» или «добрая печень», а когда волнуются, чувствуют дискомфорт в печени: Разумеется, это связано не с особенностями их анатомии, а с языковой картиной мира, к которой они привыкли. Языковая картина мира формируется системой к л ю ч е в ы х к о н ц е п т о в и связывающих их инвариантных к л ю ч е в ы х и д е й (так как они дают «ключ» к ее пониманию). Ключевые для русской языковой картины мира концепты заключены в таких словах как душа, судьба, тоска, счастье, разлука, справедливость (сами эти слова тоже могут быть названы ключевыми для русской языковой картины мира). Такие слова являются л и н г в о с п е ц и ф и ч н ы м и (1ап§иа§е-зресШс) - в том смысле, что для них трудно найти лексические аналоги в других языках. Наряду с такими культурно-значимыми словами-концептами к числу лингвоспецифичных относятся также любые слова, в значение которых входит какая-то важная именно для данного языка (т. е. ключевая) идея. Таковы, в частности, слова собираться, добираться (кудато), постараться (что-то сделать); сложилось, довелось; обида, попрек; заодно и др. То, что некоторая идея является для данного языка ключевой, подтверждается, с одной стороны, тем, что эта же идея повторяется в значении других слов и выражений, а также иногда синтаксических конструкций и даже словообразовательных моделей, а с другой стороны - тем, что именно эти слова хуже других переводятся на иностранные языки. Заметим, что их переводные аналоги не являются подлинными эквивалентами именно ввиду отсутствия в их значении этих специфичных для данного языка идей. При этом часто в языке наряду с лингвоспецифичным словом имеется его «нейтральный» синоним - и он достаточно точно переводится на другие языки. Так, например, в русском языке имеются почти синонимы собираться и намереваться (нечто сделать). Первый является лингвоспецифичным и труднопереводимым, второй - нет. Аналогично устроены пары постараться и попытаться (нечто сделать), стыдно и совестно, жалко и обидно (уезжать). авторов 11 Ключевыми идеями, или сквозными мотивами, для русской языковой картины мира являются, в частности, следующие (в скобках указаны слова и выражения русского языка, в которых они отражены; большинство из них анализируются в книге). 1) Идея непредсказуемости мира (а вдруг, на всякий случай, если что, авось; собираюсь, постараюсь; угораздило; добираться; счастье). 2) Представление, что главное - это собраться (чтобы что-то сделать, необходимо мобилизовать свои внутренние ресурсы, а это трудно) (собираться, заодно). 3) Представление о том, что для того чтобы человеку было хорошо внутри, ему необходимо большое пространство снаружи; однако если это пространство необжитое, то это тоже создает внутренний дискомфорт (удаль, воля, раздолье, размах, ширь, широта души, маяться, неприкаянный, добираться). 4) Внимание к нюансам человеческих отношений (общение, отношения, попрек, обида, родной, разлука, соскучиться). 5) Идея справедливости (справедливость, правда, обида). 6) Оппозиция «высокое - низкое» (быт - бытие, истина - правда, долг - обязанность, добро - благо, радость - удовольствие; счастье). 7) Идея, что хорошо, когда другие люди знают, что человек чувствует (искренний, хохотать, душа нараспашку). 8) Идея, что плохо, когда человек действует из соображений практической выгоды (расчетливый, мелочный, удаль, размах). * ** В данный сборник вошли статьи о русской языковой картине мира, написанные нами в период с 1994 по 2003 г. Идейно и методологически эти исследования в значительной степени восходят к работам Анны Вежбицкой, посвященным выявлению и описанию лингвоспецифичных слов разных языков, в том числе русского (при этом некоторые проблемы и понятия разрабатывались нами параллельно). В частности, непосредственным импульсом для написания одной из первых статей публикуемой серии, определившей исследовательские интересы авторов в последующие годы и позволившей говорить о возникновении особого н а п р а в л е н и я исследований, явилась рецензия на книгу А. Вежбицкой 12 "От авторов Оглавление «Зетапйсз, СиНиге, апа1 Со§пШоп», 1992 г., заказанная журналом «Киззгап Нп%шзИсз» в 1994 г. и опубликованная в нем в 1996 г. (см. статью Анны А. Зализняк и И. Б. Левонтиной «Отражение „национального характера" в лексике русского языка»). В этой статье была выявлена и описана группа русских слов, заключающих в себе специфические концептуальные конфигурации, содержание которых может быть поставлено в соответствие с некоторыми расхожими представлениями о «русском характере» (это такие слова, как собираюсь, постараюсь, не вышло, не сложилось и др.). В 1993 г. А. Д. Шмелев прочел в университете г. Тампере (Финляндия) курс «Ключевые концепты русской культуры» (книга Вежбицкой к тому времени уже вышла, но до Москвы еще не дошла); в 1994 г. аналогичный курс (под названием «Ключевые концепты русской языковой картины мира») был им прочитан в Вене. В том же году была написана статья Анны А. Зализняк о лингвоспецифичных и универсальных особенностях концептов любовь и сочувствие, предназначенная для юбилейного сборника Анны Вежбицкой и выполненная в русле проблематики универсальности У8. лингвоспецифичности эмоций, разрабатываемой Вежбицкой в той же книге 1992 г. (замысел этой работы подробно обсуждался с А. Д. Шмелевым). В марте 1994 г. А. Д. Шмелев сделал доклад о ключевых концептах русской языковой картины мира на Максимовских чтениях в Москве, после чего журнал «Русский язык в школе» заказал ему статью, которая была опубликована под названием «Лексический состав русского языка как отражение „русской души"» (в 4-м номере этого журнала за 1996 г.). В этой статье были обозначены основные пласты лингвоспецифичной лексики русского языка и намечены пути дальнейших исследований в этом направлении. Поразительное совпадение во времени с заказом рецензии на книгу А. Вежбицкой, сделанным другим изданием и в другой стране, так же как содержательное сходство независимо возникших названий этих двух работ, - убедительное свидетельство того, что эта идея в тот момент «носилась в воздухе». Впоследствии авторы объединили свои усилия; постепенно, круг исследуемых слов стал расти, между разными словами стали обнаруживаться регулярные связи, была выработана определенная методология. На сегодня состояние исследований в данной области таково, что можно говорить о реконструкции русской языковой картины мира в ее целостности1. Одновременно восстановление 1 Некоторые шаги в этом направлении были предприняты в книге [Шмелев 2002]. 13 русской языковой картины мира вошло в широкий круг современных исследований в области лингвокультурологии и межкультурной коммуникации. При этом следует отметить, что многие из наших работ, посвященных реконструкции русской языковой концептуализации мира были опубликованы в труднодоступных изданиях. Поэтому нам представляется целесообразным собрать их вместе, чтобы дать читателям представление о современном состоянии наших изысканий в данной области (некоторые статьи написаны или переработаны специально для настоящего сборника). Статьи, собранные в данной книге, объединены общностью наиболее важных методологических установок; при этом они различаются по жанру и стилю; имеются некоторые расхождения и в используемом метаязыке. Статьи объединены в тематические разделы, соответствующие фрагментам русской языковой картины мира. В качестве приложения к сборнику публикуется (с согласия автора) статья А. Вежбицкой. Эта публикация призвана продемонстрировать как сходства нашего подхода с подходом А. Вежбицкой, разрабатываемым в русле теории «естественного семантического метаязыка», так и определенные различия. В заключение подчеркнем, что главным действующим лицом этой книги является р у с с к и й я з ы к. Наша задача - обнаружить те представления о мире, стереотипы поведения и психических реакций, которые русский язык навязывает говорящему на нем, т. е. заставляет видеть мир, думать и чувствовать именно так, а не иначе. Никаких выводов относительно свойств «русской души», «русского национального характера» и т.п. мы не делаем, хотя и используем в нашем анализе соответствующие концепты - как общие места русского бытового, философского, научного и т. д. дискурса 2 Анна Зализняк, Ирина Левонтина, Алексей Шмелев Наши исследования в области русской языковой картины мира поддерживались Центрально-Европейским университетом (проект А. Д. Шмелева «Русская языковая модель мира» в 1995-97 гг. и проект Анны А. Зализняк и И. Б. Левонтиной «Человеческие эмоции в представлении русского языка» в 1997-99 гг.). Данная книга была подготовлена к печати при поддержке РФФИ (проект «Лингвоспецифические слова русского языка и особенности русской языковой картины мира», руководитель А. Д. Шмелев, 2001-2003 гг.) и РГНФ (проект «Константы и переменные русской языковой концептуализация мира», руководитель А. Д. Шмелев, 2001-2003 гг.). А. Д. Шмелев Можно ли понять русскую культуру через ключевые слова русского языка?* Само по себе название данной статьи (отсылающее к известной книге А. Вежбицкой «11пс1ег8гапсИп§ СиИнгез гкгощк Ткегг Кеу Ш)Ыз» [^еггЫска 1997]) может ввести в заблуждение. Может показаться, что речь идет о каком-то заранее заданном множестве «ключевых» слов языка, относительно которых и ставится вопрос: не могут ли они способствовать пониманию культуры? Тогда неизбежно возникнет вопрос, как выявляется это множество и на каком основании мы относим то или иное слово к «ключевым». На самом деле само понятие «ключевого» слова уже содержит в себе положительный ответ на заданный в заглавии вопрос. Можно считать лексическую единицу некоторого языка «ключевой»; если она может служить своего "рода ключомчк пониманию каких-., то важных особенностей культуры народа, пользующегося данным языком. Поэтому исходный вопрос можно было бы переформулировать так: могут ли лексические единицы русского языка быть ключом к пониманию русской культуры? Здесь существенна еще одна оговорка. Речь, разумеется, не 1 идет о понимании русской культуры во всей ее целостности. Так, важной составной частью русской культуры является, например, русский балет, но едва ли анализ лексической семантики русского языка даст нам ключ к пониманию каких-то его существенных характеристик. Речь должна идти о каких-то представлениях о мире, свойственных носителям русского языка и русской культуры и воспринимаемых ими как нечто самоочевидное. Эти представления находят отражение в семантике языковых единиц, так что, овладевая языком и, в частности, значением слов, носитель языкаГодновременно сживается с этими представлениями, а будучи гаубликовано в журш&ю: Мир русского слова, 2000. № 4. " ТАЫДША 0ЫКОО1Л \ АКАПЕКМ11ЛЫЕ 1 18 Часть 1. Вместо введения свойственными (или хотя бы привычными) всем носителям языка, онй~бказБгвшОтся определяющими для ряда особенностей культуры, пользующейся этим языком. Такое представление о языковой концептуализации мира, специфичной для каждого отдельного языка и находящей отражение в особенностях пользующейся этим языком культуры! восходит к идеям (Гумбольдта, ^получившим свое крайнее выражение в рамках знаменитой гипотезы Сепира-Уорфа. Но не случайно именно в настоящее время эти идеи вновь обретают популярность/Со^ временные методы изучения лексической семантики и результаты, полученные при их применении к материалу русского языка, показывают, что значение большого числа лексических единиц (в том числе и тех, которые на первый взгляд кажутся имеющими переводные эквиваленты в других языках) включает в себя лингвоспецифичные конфигурации идей. При этом нередко обнаруживается, что эти конфигурации смыслов соответствуют каким-то представлениям, которые традиционно принято считать характерными именно для «русского» взгляда на мир. В других случаях лексикосемантический анализ позволяет уточнить выводы этнокультурологов, полученные без привлечения лингвистических данных/" Сказанное можно иллюстрировать на примере русских слов, служащих для обозначения времени суток: утро, день, вечер, ночь. На первый взгляд, для каждого из них можно найти более или менее точный эквивалент в основных западных языках (напр., для слова утро - англ. тогтп%, франц. тайп, нем. Мог%еп и т.д.). Однако, как мы попытались показать в [Зализняк, Шмелев 1997], эквивалентность для названий частей суток оказывается в значительной степени мнимой, поскольку в основе членения суток на периоды для русского языка кладутся несколько иные принципы, нежели для западных языков. При этом указанные различия могут быть связаны с расхожим представлением, согласно которому русские обращаются с временем в целом более вольно, нежели жители Западной Европы. В западном представлении членение суток на периоды зависит от «объективного» времени, показаний часов, и сутки структурируются в первую очередь полуночью и полуднем; при этом полдень имеет большее значение, поскольку структурирует самую важную часть суток - время предназначенное для работы (рабочий день). Не случайно в западных языках есть специальное слово А. Д. Шмелев. Можно ли понять русскую культуру через ключевые слова... 19 для обозначения второй половины рабочего дня, наступающей после полудня и связанного с полуднем обеденного перерыва (ср. англ. айетооп, франц. аргёз-писИ, нем. Ыасшшйа§, итал. ротегщ§ю). В русском представлении концептуализация времени суток в большей степени зависит от того, что человек делает в период времени, о котором идет речь (в западном представлении дело обстоит скорее противоположным образом: взглянув на часы и определив время суток, человек знает, что ему надлежит делать). Так, если в западных языках "утро" концептуализуется как часть суток, предшествующая полудню, то для русских утро - это скорее время, когда человек уже проснулся и занимается приготовлением к основной дневной деятельности (умывается, одевается, завтракает), но еще не приступил к ней. Такое представление находит отражение даже в произведениях массовой культуры. Ср.: У Павла Добрынина было выработанное годами твердое правило: никогда не оставаться у женщины до утра. Понятие «утро» в его представлении не связывалось с каким-то определенным положением стрелки на часах. Главным критерием была утренняя атрибутика: умывание, разговоры, совместный завтрак, одним словом - все, что так или иначе напоминало семейный уклад. Даже если он просыпался в чужой постели в десять утра, он немедленно одевался и уходил. Так ему было проще (Александра Маринина, Игра на чужом поле). Указанное различие в концептуализации "членения суток проявляется в целом ряде языковых фактов. Так, бросаются в глаза различия при обозначении точного времени. В западной традиции в основе такого обозначения лежит полдень; соответственно, различают, например, пять часов до полудня {а. т., т.е. ап1е тепШет) и пять часов пополудни (р. т., т. е. роз1 тепШет). При этом^ поскольку время до полудня концептуализуется как "утро", пять часов до полудня иначе могут быть названы «пять часов утра». Такое обозначение не является чем-то удивительным и для носителя русского языка; однако его может удивить то, что в западных языках можно говорить и о двух часах, и даже о часе утра (ср. англ. опе, РА/О т (Не тогпт§, франц. ипе Неиге, йеих Неигез Аи тайп). Ведь для носителя русского языка утро - это когда человек просыпается, а если человек в час ночи или в два ночи не спит, это скорее означает.то, что он еще не лег, а не то, что он уже проснулся и собирается приступать к дневной деятельности. Конечно, в четыре часа утра тоже встают относительно немногие, Часть 1. Вместо введения А. Д. Шмелев. Можно ли понять русскую культуру через ключевые слова... 21 однако необходимость вставать столь рано возникает у представителей целого ряда социальных и профессиональных групп и не воспринимается в культуре как отклонение от нормы, что и дает основание использовать здесь слово утро. А для носителей западных языков "утро" - э т 0 в Р е м я Д° полудня, и потому два часа до полудня {ап!е тепМет) - это то же самое, что «два часа утра». Сказанное не означает, что носители западных языков воспринимают час или два пополуночи как "утро". Лишь при обозначении точного времени достаточным оказывается бинарное членение суток: время до и после полудня. Когда же речь идет о времени суток как таковом, еще более существенно отграничение рабочего дня и периода, предназначенного для отдыха и сна ("вечера" и "ночи")- Рабочий день, как уже говорилось, структурируется полуднем. Первая часть рабочего дня (до полудня) концептуализуется как "утро", в полдень предполагается обеденный перерыв, после чего наступает вторая часть рабочего дня - «послеполуденное время». По окончании рабочего дня наступает вечерне-ночной период, причем "вечер" не вполне четко отделяется от "ночи" (многие западные словари определяют "вечер" как первую часть "ночи") и соотношения "вечера" и "ночи" в разных западных языках понимается несколько по-разному (в целом можно сказать, что первая часть "ночи" - "вечер" - предназначена для развлечений, а вторая часть - собственно "ночь" - для сна). В русской языковой картине мира представление о членении суток схоже с западным лишь отчасти. Оно может быть кратко охарактеризовано следующим образом. Сутки можно подразделить на день, когда осуществляется дневная деятельность, и ночь, представляющую собою «провал», перерыв в деятельности, когда люди спят. День не имеет четких границ. Когда человек пробуждается от ночного сна, наступает утро, представляющее собою подготовку к дневной деятельности. Когда дневная деятельность (работа) заканчивается, наступает вечер, который длится до тех пор, пока люди не ложатся спать (тогда наступает ночь). Обычно переход от сна к дневной деятельности занимает меньше времени, чем период после окончания работы до отхода ко сну, так что утро имеет меньшую продолжительность, нежели вечер. Поэтому бывает так, что люди задумываются, как бы скоротать вечер, но гораздо более 1 сомнительна ситуация, когда надо скоротать утро. Разумеется, описанная картина весьма схематична. Отдельно взятый человек может писать статью всю ночь, и, от этого ночь не становится днем. Но это значит, что он пишет свою статью в то время, когда другие люди спят. Если кто-то засиделся в гостях до утра, то утро наступает своим чередом, хотя для данного человека (как и для хозяев) оно не предполагает пробуждения после ночного сна; но это означает, что человек просидел в гостях до того времени, когда мог наблюдать или предполагать, что уже просыпаются другие люди и вокруг возобновляется жизнь (подробнее о концептуализации времени суток в русском языке и ее зависимости от человеческой деятельности см. [Зализняк, Шмелев 1997]). Как видно из сказанного, ярче всего различия между «западными» и «русскими» представлениями о членении суток проявляются в концептуализации "утра". Для носителя западных представлений "утро" противопоставляется «послеполудню» как первая половина рабочего дня (до обеденного перерыва) второй половине (после обеденного перерыва). Для носителя русских представлений утро противопоставляется вечеру как период перед началом рабочего дня периоду после окончания рабочего дня. Указанное соотношение сохраняется и при метонимически сдвинутых употреблениях слов утро и вечер. Если мы хотим обозначить первую половину рабочего дня как «утро», вторая автоматически получает обозначение «вечер» (а не «послеполуденный период»). Так, о враче в поликлинике, принимающем пациентов по четным числам с 10 утра до 2 дня, а по нечетным - с 2 дня до 6 вечера, говорят, что он ведет прием по четным утром, а по%нечетным - вечером. Характерно также использование выражений утреннее заседание и вечернее заседание в программе научных конференций: утреннее заседание - это просто заседание до обеденного перерыва, а вечернее заседание - заседание после обеденного перерыва. В западных языках в таких случаях говорят об «утреннем» и «послеполуденном» заседании (ср. французское зёапсе йи тайп и зёапсе йе Гаргёз-тгаЧ). Поэтому, когда в программе Всероссийской конференции «Русский язык на рубеже тысячелетий», проходившей 26-27 октября 2000 г. в Петербурге, указывалось: / день, 26 октября -утреннее заседание (12.00-14.00)... - вечернее заседание (15.00-18.00), - то с «западной точки зрения» казалось странным как то, что «утреннее» заседание начиналось только в полдень (а реально оно началось только в час дня), так и то, что сразу после обеда, в три часа пополудни началось «вечернее» заседание. Не случайным оказывается и обилие в русском языке наречий и наречных выражений с общим значением "утром" (утром, 20 22 Часть I. Вместо введения утречком, под утро, с утра, с утречка, с утреца, поутру, наутро и т. д.). Выбор наиболее подходящего из них осуществляется говорящим в зависимости от того, чем субъект описываемой ситуации занимался до и собирается заниматься после наступления периода времени, который говорящий концептуализует как "утро" (см. [Зализняк, Шмелев 1997]). Различия в концептуализации времени суток в западных языках и в русском языке проявляются и в употреблении этикетных формул. В [Зализняк, Шмелев 1997] мы уже отмечали некоторую неуместность (с точки зрения русского речевого стандарта) приветствия Доброе утро!, с которым западные слависты, даже хорошо знающие русский язык, обращаются к своим русским коллегам, встречая их на работе в первую половину дня (до обеденного перерыва). В русском узусе приветствие Доброе утро! уместно только непосредственно после пробуждения, пока участники коммуникации еще не приступили к своей дневной деятельности. Можно упомянуть также пожелание Хорошего вам дня, которое некоторые продавцы магазинов стали в последнее время использовать в качестве формулы прощания с покупателем. Чувствуется, что эта формула звучит по-русски не вполне естественно. Выступая на конференции «Русский язык на рубеже тысячелетий», С. Г. ТерМинасова справедливо связала распространение этой формулы с влиянием западных языков. Действительно, она звучит как калька, напр., французского Воппе}оитёе!, произносимого в том случае, когда прощание с клиентом происходит в течение первой половины дня (во второй половине дня скорее будет сказано Воппе зоггёе! "Хорошего вечера"). Но возникает вопрос: а как же следует сказать по-русски, какая формула была бы приемлема? Совсем нелепо звучала бы формула Имейте хороший день или Имейте приятный день - буквальная калька английских формул Науе а %оод, йау и Науе а тсе Лау. Но даже, казалось бы, вполне идиоматичный перевод Желаю вам приятно провести день с точки зрения русских речевых навыков представляется именно переводом иноязычной формулы, отклоняющимся от русского речевого стандарта. По-русски гораздо более естественно звучала бы формула прощания, в которой добрые пожелания высказываются без конкретизации времени суток, напр. Всего хорошего или Всего доброго. И, как кажется, дело здесь также в различиях в концептуализации времени суток. Для того чтобы выбрать подходящую А. Д. Шмелев. Можно ли понять русскую культуру через ключевые слова... 23 формулу, носитель западного языка должен просто прикинуть, который час. Если дело происходит в течение первой половины дня, уместно пожелать "хорошего дня"; если в течение второй половины - "хорошего вечера" (пожелание дается на будущее). Для носителя русского языка дело обстоит несколько иначе. Включение в формулу указания на время суток может восприниматься как неуместное вторжение в частную жизнь адресата, поскольку подразумевает гипотезу о том, чем адресат собирается заниматься в ближайшее время: формула Хорошего дня воспринимается как пожелание успехов в дневной деятельности, а Желаю вам приятно провести вечер неявно включает предположение, что адресат речи предполагает идти развлекаться (и уж совсем неуместной в устах продавца была бы обращенная к клиенту формула Желаю вам приятно провести ночь, являющаяся всего-навсего переводом английской формулы Науе а %оой т§Ы, используемой при прощании с клиентом в конце рабочего дня). Такого рода наблюдения могут рассматриваться как свидетельство того, что особенности концептуализации времени суток в разных языках влияют на употребление соответствующих слов, в результате чего их эквивалентность оказывается неполной. Но можно подойти к делу и с другой стороны, рассматривая наблюдения над употреблением слов со значением времени суток как данные, свидетельствующие о различиях в восприятии разными народами членения суток на периоды. В последнем "случае и оказывается возможным говорить о том, что языковые данные могут служить ключом к пониманию каких-то культурно значимых аспектов восприятия мира. При этом особенно показательны нетривиальные семантические конфигурации, достаточно частотные в бытовом дискурсе (возможно, повторяющиеся в значении ряда слов) и относящиеся к неассертивным компонентам высказывания. Важно не то, что утверждают носители языка, а то, что они считают само собою разумеющимся, не видя необходимости специально останавливать на этом внимание. Так, часто цитируемая строка Тютчева Умом Россию не понять свидетельствует не столько о том, что в самооценке русских Россия является страной, которую трудно постичь, пользуясь лишь средствами рационального понимания (эта точка зрения неоднократно оспаривалась другими русскими авторами), сколько о том, что для русской языковой картины мира инструментом понимания является именно ум,..а. не, скажем, сердце, как для "24 Часть 1. Вместо введения древнееврейской и арамейской картины мира (эта картина мира, в соответствии с которой «органом понимания» является именно _ сердце, представлена и в текстах на русском языке - а именно в переводах Св. Писания, напр.: да не узрят очами, и не услышат ушами, и не уразумеют сердцем - Ис. 6, 10; Еще ли не понимаете и не разумеете? еще ли окаменено у вас сердце? - Мк. 8, 17). Точно так же мы не можем делать вывод, что для русской языковой картины мира характерно представление, согласно которому чувство любви неподвластно воле человека и рациональным соображениям, на основании таких пословиц, как Любовь зла, полюбит и козла, или ходячего изречения Сердцу не прикажешь, - то, что прямо утверждается, всегда может быть оспорено (правда, эти высказывания дают основание для определенных выводов относительно некоторых других представлений, принимаемых в русской языковой картине мира как данность, напр, "козел менее всего достоин любви" или "орган любви - сердце"). Анализ_русской^ лексики с указанной точки зрения позволяет выявить целый ряд мотивов, устойчиво повторяющихся в значении многих лингвоспецифичных и плохо поддающихся переводу русских лексических единиц; и фразеологизмов, которые при этом, \ как правило, не попадают в ассертивный компонент высказывания. у Сюда относятся, напр., следующие представления: "в жизни могут случаться непредвиденные вещи" {если что, в случае чего, вдруг), но при этом "всего все равно не предусмотришь" (авось); "чтобы "сделать что-то, бывает необходимо мобилизовать внутренние ресурсы, а это не всегда легко" (неохота, собираться Iсобраться,"выбраться), но зато "человек, которому удалось мобилизовать внутренние ресурсы, может сделать очень многое" (заодно); "человеку нужно много места, чтобы чувствовать себя спокойно и хорошо" (простор, даль, ширь, приволье, раздолье), но "необжитое пространство может приводить к душевному дискомфорту" (неприкаянный, маяться, не находить себе места); "плохо, когда человек стремится к выгоде по каждому поводу; хорошо, когда он бескорыстен и даже нерасчетлив" (мелочность, широта, размах). Как кажется, многие из указанных представлений помогают понять некоторые важные черты русского видения мира и русской культуры. А. Д. Шмелев Лексический состав русского языка как отражение «русской души»* Писатели и философы, русские авторы, размышляющие о характере и судьбах своего народа, этнопсихологии, иностранные путешественники, бывавшие в России, отмечают такие черты русского национального характера, как тенденция к крайностям («все или ничего»), эмоциональность, ощущение непредсказуемости жизни и недостаточности логического и рационального подхода к ней, тенденция к морализаторству, «практический идеализм» (предпочтение «неба» «земле»), тенденция к пассивности или даже к фатализму. Мы знаем, что ярким отражением характера и мировоззрения народа является язык, и в частности его лексический состав. Анализ русской лексики позволяет сделать выводы об особенностях русского видения мира, частично подтверждающие и одновременно дополняющие и уточняющие указанные выводы, и подвести под рассуждения о «русской ментальности» объективную базу, без которой такие рассуждения часто выглядят поверхностными спекуляциями. Разумеется, не все лексические единицы в равной мере несут информацию о русском характере и мировоззрении. Наиболее пбказательными с этой точки зрения оказываются следующие лексические сферы. 1. Слова, соответствующие определенным аспектам универсальных философских концептов. В русском языке это такие «лексические пары», как правда и истина, долг и обязанность, свобода и воля, добро и благо и т. д. Слова правда и истина обозначают две стороны одного и того же общефилософского концепта: правда указывает на практический аспект этого понятия, а истина - на теоретический аспект. Опубликовано в журнале: Русский язык в школе. 1996. № 4, 27 Часть 1. Вместо введения А. Д. Шмелев. Лексический состав... как отражение «русской души» В каком-то смысле истину знает только Бог, а люди знают правду. Нередко говорят, что у каждого своя правда (мы не говорим бро в этическом, а в слове благо - в утилитарном аспекте. Добро находится внутри нас, мы судим о добре, исходя из намерений. Для того чтобы судить о благе, необходимо знать результат действия. Можно делать людям добро (но не благо), поскольку это непосредственная оценка действия, безотносительно к результату. Но стремиться можно к общему благу. Люди могут работать на благо родины, на благо будущих поколений. Во всех этих случаях речь идет о более или менее отдаленном результате наших действий. Достоверно судить о том, что было благом, можно лишь роз! Гасйип. Если добро выражает абсолютную оценку, то благо - относительную. Можно сказать: В такой ситуации развод для нее - благо (хотя вообще в разводе ничего хорошего нет). В этом смысле, будучи свободным от утилитарного измерения, добро оказывается во всех отношениях важнее, чем благо. Оно одновременно и выше, и ближе человеку. Недаром именно слово добро используется в триаде Истина, Добро, Красота. Итак, анализ пар правда - истина и добро - благо показывает, что для взгляда на мир, отраженного в русском языке, чрезвычайно существенными оказываются два противопоставления: вопервых, противопоставление «возвышенного» и «приземленного» и, во-вторых, противопоставление «внешнего» и «внутреннего». Важным является, с одной стороны, «возвышенное», а с другой - близкое человеческой жизни, связанное с внутренним миром человека. Этим же определяется и соотношение понятий долга и обязанности, регулирующих этические представления носителей русского языка. Можно сказать, что долг метафоризуется как изначально существующий внутренний голос (или, быть может, голос свыше), указывающий человеку, как ему следует поступить, тогда как обязанность метафоризуется как груз, который необходимо перенести с места на место. Мы можем возложить на кого-либо обязанность, как возлагают груз, но нельзя *возложитъ долг. Мы говорим: У него нет никаких обязанностей, - но нельзя сказать: *У него нет никакого долга. Ведь долг существует изначально, независимо от чьей-либо воли. Для человека важно иметь чувство долга, прислушиваться к голосу долга, к тому, что повелевает долг. Во всех этих контекстах слово обязанность не употребляется. Обязанности могут распределяться и перераспределяться, как можно распределять груз между людьми, которые должны его нести (ср. 26 *У каждого своя истина), но ученый стремится к истины (а не правды), рассерженная мать хочет узнать познанию правду (а не истину) о том, кто разбил ее любимую чашку. Мы можем просить или требовать: Скаэюи мне правду (не истину); лишь в Евангелии читаем: Скажу вам истину. Истину никто из людей не знает, но стремится познать именно истину. Если же истину познали, она скоро делается всеобщим достоянием и превращается в избитую истину (но не бывает *избитых правд). Правду люди з н а ю т и стремятся донести до других людей (или даже навязать другим людям свою правду). Подходящее название для газеты - «Правда» (а не «Истина»), но мы можем вообразить себе религиозный журнал «Слово истины». Истина бывает отвлеченной, абстрактной; в слове правда отчетливо выражено представление о норме и моральное измерение, мы говорим поступать по правде (в древнерусском правьда и значило в первую очередь "закон"). Как заметила Н. Д. Арутюнова, в суде свидетели клянутся говорить правду, суд стремится выяснить истину, чтобы затем судить по правде. Такое распределение не случайно. Свидетели могут говорить только правду, а не истину, ведь истина - это то, чего никто из людей не знает, это то, что и должен установить суд. Но судить следует именно по правде, поскольку именно правда связана с представлением о законе, о норме. Что важнее для русского языкового сознания: правда или истина! На этот вопрос однозначного ответа нет. С одной стороны, истина важнее, поскольку она принадлежит «горнему» миру. Правда, с этой точки зрения, оказывается «приземленной», относящейся к миру «дольнему». Это различие отчетливо видно из семантики сочетаний познать истину (без указания источника) и узнать (у кого-либо или от кого-либо) правду. С другой стороны, правда близко связана с человеческой жизнью, а истина является отвлеченной и холодной. Тургенев писал: «Истина не может доставить блаженства... Вот Правда может. Это человеческое, наше земное дело... Правда и Справедливость! За Правду и умереть согласен». Истина выше, но правда ближе человеку. Таким образом, каждая из них оказывается в каком-то смысле «важнее». Несколько иначе обстоит дело со словами (и понятиями) добро и благо1. Единое общефилософское понятие отражено в слове до1 См.: [Левонтина 1995: 32-35]. Мы имеем в виду «материальные» значения слов добро и благо (ср. накопить добро; все блага цивилизации). 28 Часть I. Вместо введения нести обязанности). Но нельзя распределять долг. Свою обязанность можно переложить на кого-то другого; долг нельзя перепоручить другому человеку. Все сказанное свидетельствует о том, что для этических представлений носителей русского языка чрезвычайно существенно именно понятие долга, которое определенным образом соотносится с другим важным моральным концептом - понятием совести. Долг - это в н у т р е н н и й голос, который напоминает нам о в ы с ш е м; если же мы не следуем велению долга, этот же внутренний голос предстает как совесть, которая укоряет нас. Обязанность же представляет собою нечто внешнее и утилитарное, и уже поэтому она не играет столь же существенной роли для русской языковой ментальное™, как долг. Свойственное русскому языку представление о взаимоотношениях человека и общества, о месте человека в мире в целом, и в частности в социальной сфере, нашло отражение в синонимической паре свобода - воля. Эти слова часто воспринимаются как близкие синонимы. На самом деле, между ними имеются глубокие концептуальные различия. Если слово свобода в общем соответствует по смыслу своим западноевропейским аналогам, то в слове воля выражено специфически русское понятие. С исторической точки зрения, слово воля следовало бы сопоставлять не с синонимом свобода, а со словом мир, с которым оно находилось в почти антонимических отношениях (сопоставление мира и воли в историческом аспекте недавно проведено В. Н. Топоровым [Топоров 1989]). В современном русском языке звуковой комплекс [м"ир] соответствует целому ряду значений ("отсутствие войны", "вселенная", "сельская община" и т. д.), и в словарях ему принято ставить в соответствие по меньшей мере два омонима. Однако все указанное многообразие значений исторически можно рассматривать как модификацию некоего исходного значения, которое мы могли бы истолковать как "гармония; обустройство; порядок". Вселенная может рассматриваться как «миропорядок», противопоставленный хаосу (отсюда же греческое космос). Отсутствие войны также связано с гармонией во взаимоотношениях между народами. Образцом гармонии и порядка, как они представлены в русском языке, или «лада», если пользоваться словом, ставшим популярным после публикации известной книги Василия Белова, могла считаться сельская община, которая так и называлась - мир. Общинная жизнь строго А. Д. Шмелев. Лексический состав... как отражение «русской души» 29 регламентирована {«налажена»), и любое отклонение от принятого распорядка воспринимается болезненно, как «непорядок». Покинуть этот регламентированный распорядок и значит «вырваться на волю». Воля издавна ассоциировалась с бескрайними степными просторами, «где гуляем лишь ветер... да я». В отличие от воли, свобода предполагает как раз порядок, но порядок, не столь жестко регламентированный. Если мир концептуализуется как жесткая упорядоченность сельской общинной жизни, то свобода ассоциируется, скорее, с жизнью в городе. Недаром название городского поселения слобода этимологически тождественно слову свобода. Если сопоставление свободы и мира предполагает акцент на том, что свобода означает отсутствие жесткой регламентации, то при сопоставлении свободы и воли мы делаем акцент на том, что свобода связана с нормой, законностью, правопорядком: Что есть свобода гражданская? Совершенная подчиненность одному закону, или совершенная возможность делать все, чего не запрещает закон (В. А. Жуковский). Свобода означает мое право делать то, что мне представляется желательным, но это мое право ограничивается правами других людей; воля вообще никак не связана с понятием права. Свобода соответствует нормативному для данного общества или индивида представлению о дозволенном и недозволенном, а воля предполагает отсутствие каких бы то ни было ограничений со стороны общества. Недаром о человеке, который пробыл в заключении и законно освободился, мы говорим, что он вышел на свободу; но, если он совершил побег до конца срока, мы, скорее, скажем, что он беэюал на волю. Таким образом, специфика противопоставления мира и воли в русском языковом сознании особенно наглядно видна на фоне понятия свободы, вполне соответствующего общеевропейским представлениям. Можно было бы сделать вывод, что указанное противопоставление отражает пресловутые «крайности» «русской души» - «все или ничего», или полная регламентированность, или беспредельная анархия. Однако такое заключение выведет нас за рамки собственно языкового анализа и останется умозрительным и спорным. Отметим только, что в современном речевом употреблении слово воля в рассматриваемом значении практически не используется (за исключением поэтических стилизаций); в более современном значении слово воля относится к одной из сторон Часть I. Вместо введения А. Д. Шмелев. Лексический состав... как отражение «русской души» внутренней жизни человека, связанной с его желаниями и их осуществлением (ср. У него сильная воля). 2. Существенную роль в русской языковой картине мира играют также слова, соответствующие понятиям, существующим и в других культурах, но особенно значимым именно для русской культуры и русского сознания. Сюда относятся такие слова, как судьба, душа, жалость и некоторые другие. Слово душа широко используется не только в религиозных контекстах - душа понимается как средоточие внутренней жизни человека, как самая важная часть человеческого существа. Скажем, употребительное во многих западноевропейских языках латинское выражениерег сарНа (буквально "на (одну) голову") переводится на русский язык как на душу населения. Говоря о настроении человека, мы используем предложно-падежную форму на душе (напр., на душе и покойно, и весело; на душе у него скребли кошки); при изложении чьих-то тайных мыслей употребляется форма в душе (напр., Она говорила: «Как хорошо, что вы зайти», - а в душе думала: «Как это сейчас некстати»). Если бы мы говорили по-английски, упоминание души в указанных случаях было бы неуместно. Не случайно мы иногда используем выражение «русская душа» (как, напр., в заглавии настоящей статьи), но никогда не говорим об «английской душе» или «французской душе». Существительное судьба имеет в русском языке два значения: "события чьей-либо жизни" {В его судьбе было много печального) и "таинственная сила, определяющая события чьей-либо жизни" {Так решила судьба). В соответствии с этими двумя значениями слово судьба возглавляет два различных синонимических ряда: (1) рок, фатум, фортуна и (2) доля, участь, удел, жребий. Однако в обоих случаях за употреблением этого слова стоит представление о том, что из множества возможных линий развития событий в какойто момент выбирается одна {решается судьба) - важная роль, которую данное представление играет в русской картине мира, обусловливает высокую частоту употребления слова судьба в русской речи и русских текстах, значительно превышающую частоту употребления аналогов этого слова в западноевропейских языках. Исходя из частотности упоминаний судьбы в русской речи, некоторые исследователи делают вывод о склонности русских к мистике, о фатализме «русской души», о пассивности русского характера. Такой вывод представляется несколько поверхностным. В большинстве употреблений слова судьба в современной живой речи нельзя усмотреть ни мистики, ни фатализма, ни пассивности; ср.: Судьбу матча решил гол, забитый на 23-й минуте Ледяховым; Народ должен сам решить свою судьбу; Меня беспокоит судьба документов, которые я отослала в ВАК уже два месяца тому назад, - и до сих пор не получила открытки с уведомлением о вручении. 30 31 Ср. также отрывок из выступления Солженицына в Ростовском университете в сентябре 1994 г., ярко отражающий идею выбора в ситуации, когда «решается судьба», но не содержащий ни мистики, ни фатализма: Не внешние обстоятельства направляют человеческую жизнь, а направляет ее характер человека. Ибо человек сам - иногда замечая, иногда не замечая - делает выбор и выборы, то мелкие, то крупные... И от выборов тех и других - решается ваша судьба. 3. Еще один важный класс слов, ярко отражающих специфику «русской ментальности», - это слова, соответствующие уникальным русским понятиям: тоска или удаль и некоторые другие. Переход от «сердечной тоски» к «разгулью удалому» - постоянная тема русского фольклора и русской литературы, и это тоже можно поставить в соответствие с «крайностями русской души». На непереводимость русского слова тоска и национальную специфичность обозначаемого им душевного состояния обращали внимание многие иностранцы, изучавшие русский язык (и в их числе великий австрийский поэт Р.-М. Рильке). Трудно даже объяснить человеку, незнакомому с тоскою, что это такое. Словарные определения («тяжелое, гнетущее чувство, душевная тревога», «гнетущая, томительная скука», «скука, уныние», «душевная тревога, соединенная с грустью; уныние») описывают душевные состояния, р о д с т в е н н ы е тоске, но не т о ж д е с т в е н н ы е, ей. Пожалуй лучше всего для описания тоски подходят развернутые описания: тоска - это то, что испытывает человек, который чего-то хочет, но не знает точно, чего именно, и знает только, что это недостижимо. А когда объект тоски может быть установлен, это обычно что-то утерянное и сохранившееся лишь в смутных воспоминаниях: ср. тоска по родине, тоска по ушедшим годам молодости. В каком-то смысле всякая тоска может быть метафорически представлена как тоска по небесному отечеству, по утерянному раю. В склонности к тоске можно усматривать «практический идеализм» русского народа. С другой стороны, возможно, чувству тоски способствуют бескрайние русские пространства; 32 Часть 1. Вместо введения именно при мысли об этих пространствах часто возникает тоска, и это нашло отражение в русской поэзии (ср. у Есенина «тоска бесконечных равнин» или в стихотворении Л. Ю. Максимова: «Что мне делать, насквозь горожанину, с этой тоскою пространства?»). Нередко чувство тоски обостряется во время длительного путешествия по необозримым просторам России (ср. понятие «дорожной тоски»); как сказано в уже цитированном стихотворении Л. Ю. Максимова, «каждый поезд дальнего следования будит тоску просторов». 4. Особую роль для характеристики «русской ментальности» играют так называемые «мелкие» слова (по выражению Л. В. Щербы), т. е. модальные слова, частицы, междометия. Сюда относится, напр., знаменитое авось. Это слово обычно переводится на западноевропейские языки при помощи слов со значением "может быть, возможно". Однако авось значит вовсе не то же, что просто «возможно» или «может быть». Если слова может быть, возможно и подобные могут выражать гипотезы относительно прошлого, настоящего или будущего, то авось всегда проспективно, устремлено в будущее и выражает надежду на благоприятный для говорящего исход дела 2 . Впрочем, чаще всего авось используется как своего рода оправдание беспечности, когда речь идет о надежде не столько на то, что случится некоторое благоприятное событие, сколько на то, что удастся избежать какого-то крайне нежелательного последствия. Типичные контексты для авось - это Авось, обойдется; Авось, ничего; Авосъ, пронесет. Установка на авось обычно призвана обосновать пассивность субъекта установки, его нежелание предпринять какие-либо решительные дейстия (напр., меры предосторожности). Целый ряд слов отражает пресловутую «задушевность» русского человека. Впрочем, «задушевная» фамильярность имеет и другую сторону: лезть в душу. Как «задушевность», так и ее оборотную сторону отражает, в частности, слово небось, не менее специфичное для русского языка, чем авось. Небось выражает общую установку на фамильярность (противоположную западноевропейскому представлению о неприкосновенности личной сферы), которая, как это часто бывает, соответствует разным видам отношения к объекту фамильярности: от «интимной фамильярности» до «недружелюбной фамильярности». См., в частности: [Николина 1993]. См, также [МеггЫска 1992а: 433-435]. А. Д. Шмелев. Лексический состав... как отражение «русской дуй 33 Используя «интимное» небось, говорящий демонстрирует свое знакомство с ситуациями подобного рода ("я знаю, как в таких случаях бывает"). Иногда это бывает, когда говорящий высказывает предположение о чем-то близко знакомом ему в прошлом, хотя сейчас и недоступном его непосредственному наблюдению - он одновременно предается воспоминаниям и делает предположение: От деревни той, небось, уж ничего не осталось, а я все во сне хожу к теткиному дому...; А в Крыму теплынь, в море сельди и миндаль, небось, подоспел. (А. Галич). Воспоминания такого рода носят самый интимный характер и высказываются, как правило, в форме внутренней речи. Но говорящий может использовать «интимное» небось и «вслух», как бы вторгаясь в личную сферу адресата речи или третьего лица и говоря: «Признавайся!» - или: «От меня не скроешь», ср.: Ложись спать, устал, небось; Небось, проголодался; Что это с вами? Небось опять перебрали? (...) Небось голова болит (Ю. Домбровский); «Когда ты чесался-то? Дай-ка я тебя причешу, - вынула она из кармана гребешок, - небось с того раза, как я причесала, и не притронулся?» (Достоевский). При помощи этого же средства строятся фамильярные (иногда шутливые) упреки: Небось не спросил обо мне: что, дескать, жива ли тетка? (Тургенев). Отметим, что не всегда интимная фамильярность приятна адресату речи. Она может восприниматься им и как незаконное вторжение в его личную сферу, обсуждение того, чего он, может быть, не хотел бы обсуждать, - как в репликах Порфирия Петровича, обращенных к Раскольникову, ср.: Я и за дворником-то едва распорядился послать. (Дворниковто, небось, заметили, проходя.) (Достоевский). Отсюда всего один шаг до недружелюбной фамильярности. Ср.: Пусть поработает. Небось, не развалится. И наконец, всякий элемент «интимной» фамильярности может совсем исчезать, и тогда остается одна враждебность: Ты в лицо гляди, когда с тобой говорят, контра проклятая! Что глаза-то прячешь? Когда родную Советскую власть японцам продавал, тогда небось не прятал? Тогда прямо смотрел! (Ю. Домбровский). " А. Д. Шмелев. Лексический состав... как отражение «русской души» Часть 1. Вместо введения 34 Враждебность или обида заметна и в случаях, когда под видом предположения говорящий при помощи слова небось вводит достоверно известную информацию, на фоне которой поведение адресата речи или третьего лица выглядит непоследовательным или лицемерным: Мать не плакала, не дралась, но совсем перестала его замечать. Обед на стол поставит и не посмотрит - ел ли? и все молчит, Гарусов обижался и тоже молчал. С тетей Шурой управдомшей она небось не молчала, очень даже разговаривала. По вечерам, когда они думали, что Гарусов спит. А он не спал, все слышал (И. Грекова); ...он материл таких литературных шулеров, таких лицедеев. «Ходят в сауну, но воспевают баню по-черному, с кваском, воспевают старух - носительниц трудолюбия и нравственности, а сами небось на уборочную не едут» (Д. Гранин). Особенности «русской души» отражаются и в других «мелких словах»: видно, да ну, -ка, ну и др. Напр., вводное слово видно, в отличие от слов типа по-видимому или видимо, вводя гипотезу, указывает на отношение говорящего к этой гипотезе. Чаще всего речь идет о том, что желания говорящего, по-видимому, так и останутся неосуществимыми; при этом говорящий демонстрирует готовность смириться с «неудачей» («ничего не поделаешь»): Видно, ничего у нас не выйдет; Видно, ничего не поделаешь; Видно, не судьба; Да-а, видно, мы никогда не договоримся; Видно, придется уехать (пример из словаря Ожегова); А мог бы жизнь просвистать скворцом, заесть ореховым пирогом, да, видно, нельзя никак! (Мандельштам). В качестве яркой национально специфичной установки можно упомянуть и дискурсное слово заодно, используемое в таких высказываниях, как Ты все равно идешь гулять, купи заодно хлеба. Оно скрывает за собою сразу две установки, характерные для русского менталитета: во-первых, представление о том, что самое трудное в любом деле - это собраться его сделать (ср. Все никак не соберусь), а во-вторых, тягу к крайностям (все или ничего) - если уж человек собрался что-то сделать, то может заодно сделать многое другое3. «Мелкие слова» такого рода обычно оказываются трудно переводимыми на другие языки. Это не означает, что никакой носитель иного языка никогда не может руководствоваться выраженными в 3 См: [Левонтина, Шмелев 1996а]. 35 этих словах внутренними установками. Но отсутствие простого и идиоматичного средства выражения установки, безусловно, бывает связано с тем, что она не входит в число культурно значимых стереотипов. Так, конечно, носитель, скажем, английского языка может «действовать на авось», но важно, что язык в целом «не счел нужным» иметь для обозначения этой установки специального модального слова. Этим не исчерпываются лексические группы, наиболее ярко отражающие особенности русского видения мира. Напр., чрезвычайно интересны слова, отражающие специфику русского представления о пространстве и времени (в частности, пространственные и временные наречия и предлоги)4. Так, наличие в русском языке близких по значению слов миг, мгновение, момент, минута (ср. выражение в такие мгновения /моменты /минуты) отвечает существенному для русской языковой картины мира различию эмоционального, исторического и бытового времени (наблюдение Е. С. Яковлевой). Важно предостеречь от прямолинейности выводов о национальном характере на основе анализа одной-двух лексических единиц. Мы уже видели, что поспешными оказались выводы об особом фатализме или мистицизме русских, сделанные на основе наблюдений над употребительностью слова судьба в русской речи. Говоря о «русском авось», можно заметить, что авось-установка обычно оценивается носителям русского языка отрицательно. Так, в «Раковом корпусе» один из героев замечает: «Нет, Дема, на авось мостов не строят. ...Рассчитывать на такую удачу в рамках разумного нельзя». Ср. также в романе Вас. Гроссмана «Жизнь и судьба» при-* меры «российской отсталости, неразберихи, русского бездорожья, русского авось». Об отрицательном отношении к авось-установке свидетельствуют также многочисленные пословицы: От авося добра не жди; Авось плут, обманет; Держись за авось, поколь не сорвалось; Авосьевы города не горожены, авоськины дети не рожены; Кто авосничает, тот и постничает; Держался авоська за небоську, да оба под мат угодили. В случае же когда авось используется для характеристики собственной установки, обычно бывает очевидна самоирония. Не случайно в современной русской речи слово авось чаще используется 4 См.: [Человеческий фактор 1992: 236-242]; [Яковлева 1994: 16-195]. « 36 Часть 1. Вместо введения не в «прямом режиме», в функции модального слова, а в качестве краткого и яркого обозначения соответствующей установки, т.е. как существительное или в составе наречного выражения на авось (см. приведенные выше примеры). Вероятно, склонность «действовать на авось» свойственна русским, но одного факта наличия в русском языке слова авось явно недостаточно для такого вывода. Точно так же наличие в русском языке чрезвычайно характерного и трудно переводимого глагола попрекнуть/попрекать (и соответствующего существительного попрек) не должно быть истолковано как свидетельство особенной склонности русских к попрекам. Как раз наоборот, оно свидетельствует о том, что, с точки зрения отраженных в русском языке этических представлений, человек должен великодушно избегать высказываний, которые могут выглядеть как попреки, и, сделав кому-то добро, не напоминать ему об этом. О том же говорят и многочисленные пословицы: Лучше не дари, да после не кори; Своим хлебом-солью попрекать грешно. Именно поэтому русский человек болезненно реагирует, когда ему кажется, что его попрекают, и русский язык даже располагает специальными средствами для обозначения этой этически неприемлемой ситуации. Думается, что сопоставление «русской картины мира», вырисовывающейся в результате семантического анализа русских лексем, с данными этнопсихологии может помочь уточнить выводы, сделанные в рамках как той, так и другой науки. Часть II ПРОСТРАНСТВО И ВРЕМЯ Анна А. Зализняк, А. Д. Шмелев Время суток и виды деятельности* Обоим авторам статьи приходилось отмечать про себя некоторую неуместность приветствия «Доброе утро!», с которым многие западные слависты, даже хорошо знающие русский язык, обращаются к своему коллеге из России, встречая его на работе до полудня. Как мы постараемся показать, эта неуместность вызвана не просто различием в употреблении этикетных формул, но коренится непосредственно в з н а ч е н и и слова утро. Часто обращают внимание на то, что границы между временами суток не совпадают в представлении носителей разных языков. Так, для говорящих на английском или французском языке утро (тогпт§, тайп) - это часть суток от полуночи до полудня (ср. англ. опе т гНе тогпгщ, франц. ипе Неиге Аи таНп); для носителей русского языка время, непосредственно следующее за полуночью, - это ночь, а не утро, ср. час ночи, два часа ночи, но не: *час утра, *два часа утра. Однако такого рода поверхностными различиями специфика представлений о времени не исчерпывается. Чрезвычайно важной, на наш взгляд, является та особенность русской языковой картины мира, что в ней языковое обозначение времени суток в значительной степени определяется деятельно* стью, которая его наполняет. Обоснованию этого тезиса и посвящена настоящая статья. Данные русского языка позволяют восстановить соответствующий фрагмент языковой картины мира следующим образом. День заполнен деятельностью; утро начинает дневную деятельность, а вечер кончает; ночь - это как бы «провал», перерыв в деятельности. Ночью нормально человек спит; утро для человека наступает, когда он просыпается после ночного сна. Если же человек ночью Опубликовано в книге: Логический анализ языка: Язык и время. М, 1997. Анна А. Зализняк, А. Д. Шмелев. Время суток и виды деятельности не спал, то утро наступает, когда просыпаются окружающие люди (или природа) и вокруг возобновляется жизнь. Представление об утре как о начале дня (а о вечере как о конце) отражено в метафорах, связанных со словами утро и вечер. Так, в стихотворении Пушкина «Телега жизни» выражение с утра отсылает к молодости (началу жизни), а под вечер - к старости (концу): (...) С утра садимся мы в телегу; Мы рады голову сломать И, презирая лень и негу, Кричим: пошел!.. Но в полдень нет уж той отваги; Порастрясло нас; нам страшней И косогоры и овраги; Кричим: полегче, дуралей! Катит по-прежнему телега; Под вечер мы привыкли к ней И, дремля, едем до ночлега - А время гонит лошадей. Впрочем, это представление не является специфичным для русского языка. Та же метафора использована, например, в знаменитой загадке, загаданной Сфинксом Эдипу: «Кто ходит утром на четырех ногах, днем на двух, а вечером - на трех?» Связь утра с идеей начала, а вечера - с идей конца проявляется в сочетаемости соответствующих слов русского языка. Мы говорим рано утром, поздно вечером, поздно ночью, но не говорим *рано днем, *рано ночью. По-видимому, дело в том, что параметры "рано" и "поздно" применяются к суткам в целом, а не к отрезкам, обозначаемым словами утром, вечером, ночью. Сами наречия рано и поздно имеют при этом особое значение: "в начале" и "в конце" - а не "раньше нормы" и "позже нормы", как при независимом употреблении (ср.: Он рано начал говорить, поздно женился, рано умер; Он лег спать рано, а проснулся поздно понимается как то, что он лег спать вечером раньше, чем обычно ложатся, а проснулся утром позже, чем обычно просыпаются). Итак, рано утром значит "в самом начале (дня)", а поздно вечером и поздно ночью - "в самом конце (дня или суток)". Наоборот, сочетания рано вечером и поздно утром, использованные, например, в стихотворении 41 Л. Мартынова «Первый снег», звучат странно и находятся на грани допустимости: Ушел он рано вечером, Сказал: «Не жди. Дела...» (...) Вернулся поздно утром он В двенадцатом часу... Прилагательные ранний и поздний в этом же значении обладают более свободной сочетаемостью: (1) Я в этот день почти не обедал и с раннего вечера просидел у одного инженера (Достоевский, Сон смешного человека); (2) Поздним утром, когда... над избами столбами поднимался лиловый дым, в деревню ворвались пять троек с колокольчиками (Гладков, БАС). Прилагательные ранний и поздний имеют те же два значения, что и наречия рано и поздно: "наступивший раньше/позже нормы" и "начинающийся"/"приближающийся к концу". При этом здесь имеется определенный параллелизм в обозначении трех типов временных циклов: сутки, год и человеческая жизнь. В первом значении ("наступивший раньше/позже нормы") прилагательные ранний и поздний сочетаются с обозначением любого события, приуроченного, в нормативной картине мира, к определенному времени суток, времени года или возрасту. Так, поздний ужин означает ужин, происходящий позже некоторого нормального для ужина времени дня, ранние холода - холода, наступившие в этом году раньше обычного, ранний брак - вступление в брак раньше того возраста, когда люди обычно женятся, и т.д. Прилагательные ранний и поздний в этом значении могут применяться также к временам года и к жизненным фазам, ср.: ранняя старость (старость, наступившая раньше положенного срока), поздняя весна и т. п. В сочетаниях типа раннее прощанье или поздние слова имеется в виду несоответствие некоторому предполагаемому или желаемому сроку. В значении "начинающийся"/"приближающийся к концу" прилагательное ранний сочетается со словами утро, весна, детство, молодость, а поздний - со словами вечер, ночь и осень (о сочетаниях ранний вечер и позднее утро см. выше; вместо поздняя старость по-русски говорят глубокая старость, а сочетания глубокая ночь и глубокая осень существуют наряду с поздняя ночь и Анна А. Зализняк, А. Д. Шмелев. Время суток и виды деятельности поздняя осень). Слова день, лето и зрелость не сочетаются ни с тем ни с другим прилагательным: во всех трех временных циклах этот срединный этап концептуализируется как «плато», т.е. как нечто статическое, неизменное на всем своем протяжении, неградуируемое - в отличие от «начальных» (утро, весна, молодость) и «конечных» (вечер, осень, старость) этапов. Характерны также сочетания с самого утра (ср. с самого начала) и до самого вечера, до самой ночи (ср. до самого конца); до самого утра значит "до начала следующего дня" - поскольку, как мы постараемся показать дальше, в бытовом представлении именно утром проходит граница между сутками. Русский язык располагает средствами для весьма детализированного обозначения первой части суток - ср. выражения утром, поутру, с утра, под утро, к утру, утречком, с утречка (с утреца), выбор между которыми производится, в частности, в зависимости от того, чем человек занимался до и чем предполагает заниматься после наступления этого времени суток. Утром является наиболее общим по смыслу выражением. (3) Я знаю, век уж мой измерен; // Но чтоб продлилась жизнь моя, // Я утром должен быть уверен, // Что с вами днем увижусь я (Пушкин). (4) Я объяснюсь с ним завтра утром, скажу, что люблю другого, и навсегда вернусь к тебе (Булгаков). (5) Шел бой. Каждый день он начинался утром при бледном свете снега, а кончался при желтом мигании пылкой лампы «молнии» (Булгаков). Наречие утречком - близкий синоним к утром, отличающийся от последнего стилистической окраской: употребление слова утречком вносит в высказывание оттенок бодрости и имеет целью 1 передать хорошее настроение говорящего. Ср. (6) и сомнительное (7): (6) Я утречком хотел бы сбегать на речку искупаться. (7) ??Завтра утречком я хотел бы подольше поспать. Остальные выражения разбиваются на две группы. Наречия наутро, поутру (в большинстве употреблений), с утра и с утречка 1 Употребление уменьшительно-ласкательного суффикса по отношению к утру означает готовность и желание приступить к дневной деятельности, началом которой является утро; отсюда - оттенок бодрости. 43 используются при локализации во времени ситуации, только что возникших или возобновившихся после перерыва на ночь. Наоборот, выражения под утро и к утру допустимы, лишь когда речь идет о продолжении ситуации, которая занимала непосредственно предшествующий период времени, т. е. ночь. Например: жара спала лишь под утро (к утру), но не *с утра; Вечером пили вино, а с утра - коньяк (был перерыв; скорее всего, ложились спать), но: Вечером пили вино, а под утро - коньяк (пили без перерыва или, во всяком случае, не ложились спать). Ср. также: Вещи они собрали под утро (собирали всю ночь) и Вещи они собрали с утра (начали и кончили собирать утром). С утра2 отличается от других выражений тем, что здесь наиболее отчетливо проступает семантический компонент "начиная день"; ср: (8) Сутра, свой тусклый образ брея, глазами в зеркало уставясь, я вижу скрытного еврея и откровенную усталость (Губерман); (9) «Ты поедешь на дачу с утра?» - «Нет, мне надо еще сначала приготовить обед»; (10) Я, с утра угадав минуту, // Когда ты ко мне войдешь, // Ощущала в руках согнутых // Слабо колющую дрожь (Ахматова); (11) Она приходила ко мне каждый день, а ждать я ее начинал с утра (Булгаков); (12) Что за дом у нас такой! И этот сутра пьяный (Булгаков). Соответственно, предложение Он пришел сутра не может быть понято как "пришел домой": если человек приходит домой утром, то этим он не начинает новый день, а заканчивает предыдущий. С другой стороны, Он пришел на работу (в гости) сутра означает, что он начал день с того, что пришел на работу (в гости). По той же причине нельзя сказать Юн вернулся с утра. Наоборот, Он ушел с утра понимается как "ушел из дома", а не "из гостей". В указанном отношении сутра противопоставлено выражению под утро, в котором заключена идея "заканчивая предшествующий день". Поэтому Иван пришел под утро нормально понимается как 2 Следует отличать наречное выражение сутра от сочетания существительного с временным предлогом с (ср. с пяти часов, с понедельника); так, предложение Он сутра ничего не ел имеет два понимания: "ничего не ел утром" (понимание с наречным выражением) и "утром поел, а с тех пор ничего не ел" (существительное с предлогом, ср. не видел его с октября прошлого года). Выражение с утра до вечера содержит сочетание существительного с предлогом. Часть 11. Пространство и время сообщение о возвращении домой, причем одновременно указывается, что отсутствие Ивана дома затянулось на всю ночь. Надо сказать, что пришел под утро уже содержит некоторую негативную оценку, так как в нормативную картину мира входит представление о том, что ночью человек находится дома (и при этом спит). О человеке, приехавшем из командировки, - даже если это было в полшестого утра - странно было бы сказать Он вернулся под утро. Как уже говорилось, в отличие от остальных выражений под утро и к утру употребляются при описании ситуации, продолжающей то, что длилось в течение ночи. Наречное выражение к утру, в общем, наследует значение свободного сочетания существительного с предлогом, ср. к пяти часам, к 1 сентября и т. п. (13) К утру буря утихла. (14) ...Всю ночь, бедненькая, не спала и заснула только к утру (Писемский, БАС). (15) Мы все переломали ноги, и нас разбросало по склону. У меня, кажется, сломана только нога. К утру сползлись к обломкам самолета восемь человек (Аксенов). (16) Недели через две получил «Новый мир», среди дня распоряжение из ЦК: к утру представить ни много ни мало - 23 экземпляра повести (Солженицын). (17) Под утро, когда устанут влюбленность и грусть и зависть, // и гости опохмелятся и выпьют воды со льдом (Галич). (18) Заснул он под утро, а когда проснулся и вспомнил сцену с женой, быстро привел себя в порядок и, выпив чаю, поспешил уйти от неизбежного объяснения (Горький). (19) А у меня - слеза, // жидкая бирюза, // просыхает под утро (Бродский). Между под утро и к утру имеется, кроме того, различие в фокусе внимания: употребляя выражение под утро, говорящий рассматривает ситуацию в ее связи с п р е д ш е с т в у ю щ и м процессом как завершающую этот процесс; у к утру, наоборот, в фокусе внимания находится результирующее состояние, влияющее на ход д а л ь н е й ш и х событий. Ср. Буря утихла только под утро (важно, что продолжалась всю ночь), но К утру туман рассеялся и вдали показались горы. Именно поэтому к утру может локализовать с о с т о я н и я и те с о б ы т и я, результатом которых является некоторое состояние (ср.: К утру он был совершенно трезв I знал уже все подробности этого происшествия; см. также Анна А. Зализняк, А. Д. Шмелев. Время суток и виды деятельности 45 примеры (14), (15), но не *К утру произошло нападение); это, однако, не может быть процесс: соответственно, предложение типа Гости расходились к утру имеет только узуальное прочтение. Наоборот, под утро может локализовать с о б ы т и я и п р о ц е с с ы (ср. Гости разошлись /расходились под утро), но не состояния (поскольку, как уже было сказано, под утро фиксирует внимание на предшествующем процессе): нельзя сказать *Под утро он был мрачен (надо - стал или сделался). Наречие наутро отличается от других выражений тем, что содержит отсылку к некоторой ситуации, имевшей место р а н е е: наутро означает "утром следующего дня (после ночного перерыва)". Употребление слова наутро бывает уместно, только если в поле зрения участников коммуникации находятся события предшествующего дня (например, они упоминаются в тексте). Ср.: (20) Как я пишу легко и мудро! // Как сочен звук у строк тугих! // Какая жалость, что наутро II я перечитываю их! (Губерман); (21) Наутро больному стало лучше [т. е. либо после сна, либо после перерыва в наблюдении]; (22) А наутро она уж улыбалась // Перед окошком своим, как всегда (песня); (23) К ночи они достигли подножия западных склонов и здесь разбили лагерь (...) Наутро, впервые после того как они оставили Четвуд, они увидели тропу (Стругацкие). По той же причине наутро нормально не употребляется для обозначения утра сегодняшнего дня; ср. (24) и (25): (24) Как-то раз мы поздно сидели и громко разговаривали, а наутро соседка сделала мне реприманд; (25) Вчера мы сидели и разговаривали, а сегодня утром ^сегодня наутро) соседка сделала мне реприманд. Однако при смене режима повествования это ограничение снимается: Сидим мы вчера, разговариваем, а наутро встречаю я соседку и т.д. Слово поутру имеет два класса употреблений. Чаще всего оно выступает как синоним наутро, т. е. значит "утром следующего дня". Например: 46 Анна А. Зализняк, А. Д. Шмелев. Время суток и виды деятельности Часть II. Пространство и время (26) Разбудив казака довольно невежливым толчком, я побранил его, посердился, а делать было нечего! И не смешно ли было жаловаться начальству, что слепой мальчик меня обокрал, а восемнадцатилетняя девушка чуть-чуть не утопила. Слава богу, поутру явилась возможность ехать, и я оставил Тамань (Лермонтов); (27) А поутру, когда всходило солнце, // В приморском кабаке в углу матрос рыдал (песня) [имеется в виду: на следующее утро после только что описанных событий]; (28) А поутру они проснулись: // Вокруг примятая трава (городской романс); (29) А поутру пред эскадроном // Я снова буду трезв и прям, // Отсалютую эспадроном, // Как будто вовсе не был пьян (песня). Однако для слова поутру возможно, особенно в поэтическом тексте, и более широкое значение "утром"; в этом значении поутру имеет разговорную или архаическую окраску. Ср: (30) А однажды поутру II Прискакала кенгуру (К. Чуковский); (31) А гадость пьют из экономии, // Хоть поутру, да на свои (Высоцкий); (32) И сам не знает поутру, куда поедет ввечеру (Пушкин). В разных языках, а также в разных подсистемах внутри одного языка границы между временами суток проводятся по-разному; различным может быть также момент, который считается началом новых суток. Так, началом новых суток может считаться: 1) заход солнца (библейское представление); 2) наступление полуночи (официально-юридическое); 3) момент пробуждения человека после ночного сна (бытовое). Официальная граница суток используется, например, при указании времени отправления поезда; при переводе на бытовой язык эта граница естественным образом сдвигается. Так, если на билете указано время отправления поезда, например, 10 августа, ноль часов тридцать минут, то 9-го числа мы говорим: «Я уезжаю сегодня в половине первого ночи», - или, если речь идет о более отдаленном будущем: «...в ночь с девятого на десятое». Официальная граница суток используется в быту только отдельными педантами, которые настаивают, что после полуночи вместо «завтра вечером» следует говорить «сегодня вечером». Библейское представление о границе суток (сутки начинаются с захода солнца) регулирует порядок богослужений, при этом в А1 бытовой речи оно практически не используется. Даже священник, объявляя расписание богослужений, говорит: «В субботу вечером мы будем служить воскресную всенощную». С расхождением между бытовым и библейским представлением о границе суток связано недоразумение, случившееся с сыном одного из авторов, которого звали в гости в субботу вечером, что, как выяснилось впоследствии, для хозяев, ортодоксальных евреев, означало временной интервал, который бытовым языком обозначается как вечером в пятницу. Обозначение времени суток в русской языковой картине мира, как уже упоминалось, зависит от того, какой деятельностью оно заполнено - в отличие от западноевропейской модели, где скорее наоборот, характер деятельности, которой надлежит заниматься, детерминируется временем суток. «ДеШ ДУЫ §еггйп8Шск1:: Зейез ^^щ па* зете 2еи» 3 , - говорит героиня оперы «Кавалер Роз» в ответ на порыв страсти, охвативший утром ее юного любовника. Соответственно, в большинстве европейских стран день структурируется «обеденным перерывом», который носит универсальный характер и расположен в интервале от 12 до 2. Время суток до этого перерыва (т. е. от полуночи до полудня) называется «утро». Часть времени после этого перерыва и приблизительно до конца рабочего дня имеет специальное название, точного эквивалента которому в русском языке нет: фр. аргёз-тШг, англ. а/(етооп, нем. МасНтШа§, итап. ротегщ§ю. В некоторых контекстах это слово может быть переведено как после полудня, послеполуденный; в других наиболее близким переводным эквивалентом здесь является просто слово день; ср.: Сг уеа"гато йотат пе1 ротегщ§ю и Давай встретимся завтра днем, но: // а догтг 1ои1 1"аргёз-тШг не равно Он проспал весь день. Днем по-русски называют промежуток времени с неотчетливыми границами: не с самого утра, но до наступления вечера («утро» - это время начала человеческой дневной деятельности, а «вечер» - это время, когда дневную деятельность пора заканчивать). Иногда европейскому «послеполудню» соответствует русское вечер, ср. объявление в поликлинике Хирург принимает по четным числам утром, по нечетным - вечером (при этом «утренний» прием может продолжаться с 10 до 2, 3 «Сейчас мы будем завтракать (букв.: сейчас завтракается) - каждой вещи свое время». 48 Часть II. Пространство и время а «вечерний» - с 2 до 6); на конференции вёапсе йи таИп соответствует утреннему заседанию, а вёапсе йе Vаргёз-тгаЧ - вечернему заседанию. Ночь в русском языковом сознании - это «провал», перерыв в деятельности, время, когда люди спят (поэтому, например, выражение провести ночь с кем-то имеет скабрезный оттенок: о человеке, засидевшемся в гостях до утра, не говорят, что он провел ночь с хозяевами). Если по тем или иным причинам человек не ложился спать, то в некотором смысле у него не было ночи. Ночь как бы выпадает из суточного цикла, а утро наступает непосредственно после вечера. Ср. следующие примеры: (33) По вечерам у нас были рабочие совещания, которые продолжались до пяти утра; (34) Ей никуда не хотелось уходить, хотя и было, по ее расчетам, уже поздно. Судя по всему, время подходило к шести утра (Булгаков). Вечер - это конец дня. При этом семантика конца, заключенная в значении слова вечер, нетривиальным образом взаимодействует с семантикой начала, присутствующей в выражении с вечера (параллельном выражению сутра). С вечера означает "начиная накануне вечером деятельность, основная часть которой запланирована на следующий день", ср.: собрать вещи с вечера, приготовить обед с вечера. Если деятельность, произведенная вечером, не имела релевантного продолжения на следующий день, выражение с вечера употребить нельзя, ср. *поел с вечера, *лег спать с вечера. Ср., однако: Он как залег с вечера, так и проспал весь следующий день - выражение с вечера здесь возможно, потому что означает "вечером накануне (того дня, когда происходила основная часть процесса сна)". Итак, возвращаясь к началу: неуместность обращения «Доброе утро!» к коллеге на работе (каковое может быть воспринято как намек на то, что человек имеет невыспавшийся вид) вызвана тем, что утро в русском языковом сознании начинает день и дневную деятельность человека. Соответственно, приветствие «Доброе утро!» представляет собой нечто вроде п о з д р а в л е н и я с п р о б у ж д е н и е м и пожелания, чтобы то, что ждет человека после пробуждения, было приятным. С этим приветствием можно обратиться к человеку лишь сразу после того, как он проснулся и еще ничего не успел сделать: тем самым оно уместно, вообще говоря, лишь между людьми, которые проснулись в одной квартире (доме, Анна А. Зализняк, А. Д. Шмелев. Время суток и виды деятельности 49 палатке). Если же человек находится утром на работе, это означает, как минимум, что он туда пришел (или приехал), а перед этим, по-видимому, умылся, оделся и, скорее всего, позавтракал, т. е. его дневная деятельность уже давно началась. В ситуации конференции, школы, экспедиции, дома творчества и т.д. люди, живущие в разных комнатах одной гостиницы или общежития, встречаясь утром на общем завтраке, также обычно приветствуют друг друга словами «Доброе утро!», так как завтрак представляет собой начало их дневной деятельности. Соответственно, человек может в порядке своего рода возражения или отклонения этого приветствия ответить, например, что вообще-то он с шести утра сидит работает или уже совершил двухчасовую прогулку по окрестностям. Аналогичное приветствие в западноевропейских языках (в тех, где оно есть, т. е., например, в немецком и в английском - в отличие от французского и итальянского) не содержит указанного ограничения, связанного с началом деятельности: слова «Соос! тогшп§!» или «Ои1еп Мог§еп!» уместны в любой момент времени с утра до обеденного перерыва. С другой стороны, если человек, по тем или иным причинам, пробудился от ночного сна лишь в два часа пополудни, по-русски приветствие «Доброе утро!» по отношению к нему будет вполне уместно (хотя и звучит несколько иронично) - что вряд ли можно сказать про английский или немецкий язык. Тем самым, если для русской модели времени суток структурно значимыми являются моменты пробуждения, начала и конца дневной деятельности, то для западноевропейской модели - полночь и полдень (и связанный с полуднем обеденный перерыв). В некоторых языках с полуднем связано обозначение не только послеобеденного, но также и утреннего времени, напр.: в немецком наряду с Мог§еп существует УогтШа§ (по аналогии с ШсптШа§]. Своеобразная комбинация двух упомянутых моделей времени суток отражена в пьесе Б. Шоу «Другой остров Джона Буля». Персонаж, выдающий себя за ирландца, приветствует англичанина словами «Доброе утро!» - хотя дело происходит после полудня - и в ответ на недоумение англичанина говорит, что для него утро продолжается, пока человек не пообедал, букв, «ничего не ел после завтрака». Как мы видим, этот подход сходен с русским тем, что выбор обозначения времени суток определяется не столько астрономическим временем, сколько деятельностью человека, а с западноевропейским - тем, что в основу кладется не время пробуждения, а время принятия пищи. 50 Часть II. Пространство и время Анализ предложенного языкового материала, как кажется, подтверждает расхожее представление о том, что русские в целом более свободно обращаются с временем, чем жители Западной Европы: сами обозначения временных интервалов основаны не на астрономическом времени, а релятивизованы относительно человеческой деятельности, в них заключенной. А. Д. Шмелев Широта русской души* Словосочетание широта русской души стало почти клишированным, но смысл в него может вкладываться самый разный. Прежде всего, широта - это само по себе название некоторого душевного качества, приписываемого русскому национальному характеру и родственного таким качествам, как хлебосольство и щедрость. Широкий человек - это человек, любящий широкие жесты, действующий с размахом и, может быть, даже живущий на широкую ногу1. Иногда также употребляют выражение человек широкой души. Это щедрый и великодушный человек, не склонный мелочиться, готовый простить другим людям их мелкие проступки и прегрешения, не стремящийся «заработать», оказывая услугу. Его щедрость и хлебосольство иногда могут даже переходить в нерасчетливость и расточительность. Но существенно, что в системе этических оценок, свойственных русской языковой картине мира, широта в таком понимании - в целом положительное качество. Напротив того, мелочность безусловно осуждается, и сочетание мелочный человек звучит как приговор. З а м е ч а н и е. Реже встречается иная, менее характерная интерпретация сочетания человек широкой души, когда его понимают как относящееся к человеку, которому свойственна терпимость, понимание возможности различных точек зрения на одно и то же явление, в том числе и не совпадающих с его собственной 2 . Чаще в таком случае используют сочетание человек широ* Опубликовано в книге: Логический анализ языка: Языки пространств. М., 2000 (сокращенный вариант статьи был ранее опубликован в журнале: Русская речь. 1998. № 1). 1 «Широта характера, размах решений» - пишет А. Солженицын, перечисляя качества, отмечаемые наблюдателями в русском характере («Россия в обвале»). " «Отзывчивость, способность „всё понять"» - перечисляет А. Солженицын в том же ряду «свойств русского характера» («Россия в обвале»). Часть П. Пространство и время ких взглядов (впрочем, здесь есть и некоторое различие: человек широких взглядов - это человек прогрессивных воззрений, терпимый, готовый переносить инакомыслие, склонный к плюрализму, иногда, возможно, даже граничащему с беспринципностью, тогда как человек широкой души в рассматриваемом понимании - это человек, способный понять душу другого человека, а поняв, полюбить его таким, каков он есть, пусть не соглашаясь с ним). Данное понимание сочетания человек широкой души встречается относительно редко, чаще оно говорит о щедрости, великодушии и размахе. Однако и широта в этом понимании также иногда приписывается «русскому характеру» (ср. характеристику русского народа, данную Достоевским: «широкий, всеоткрытый ум»). Однако выражение широта души может интерпретироваться и иначе, обозначая тягу к крайностям, к экстремальным проявлениям какого бы то ни было качества. Эта тяга к крайностям (все или ничего), максимализм, отсутствие ограничителей или сдерживающих тенденций часто признается одной из самых характерных черт, традиционно приписываемых русским3. Так, в статье В. А. Плунгяна и Е. В. Рахилиной, посвященной отражению в языке разного рода стереотипов, отмечается что именно «центробежность», отталкивание от середины, связь с идеей чрезмерности или безудержности и есть то единственное, что объединяет щедрость и расхлябанность, хлебосольство и удаль, свинство и задушевность - обозначения качеств, которые (в отличие, напр., от слова аккуратность) в языке легко сочетаются с эпитетом русский [Плунгян, Рахилина 1995: 340-351]. «Широк человек, я бы сузил», - говорил Митя Карамазов как раз по поводу соединения в «русском характере», казалось бы, несоединимых качеств. При этом каждое из качеств доходит до своего логического предела, как в стихотворении Алексея Толстого: Коль любить, так без рассудку, Коль грозить, так не на шутку, Коль ругнуть, так сгоряча, Коль рубнуть, так уж сплеча! 3 Ср., впрочем, мнение А. Солженицына, высказанное в книге «Россия в обвале»: «Не согласен я с множественным утверждением, что русскому характеру отличительно свойственен максимализм и экстремизм. Как раз напротив: большинство хочет только малого, скромного». А. Д. Шмелев. Широта русской души 53 Коли спорить, так уж смело, Коль карать, так уж за дело, Коль простить, так всей душой, Коли пир, так пир горой! Отметим, кстати, что последние две строки говорят не только о тяге к крайностям (широте во втором понимании), но и собственно о широте характера: здесь и готовность понять и простить (Коль простить, так всей душой), и хлебосольство и размах (Коли пир, так пир горой!). Наконец, о «широте русской души» иногда говорят и в связи с вопросом о возможном влиянии «широких русских пространств» на русский «национальный характер». Роль «русских пространств» в формировании «русского видения мира» отмечали многие авторы. Известно высказывание Чаадаева: «Мы лишь геологический продукт обширных пространств». У Н. А. Бердяева есть эссе, которое так и озаглавлено - «О власти пространств над русской душой». «Широк русский человек, широк как русская земля, как русские поля, - пишет Бердяев и продолжает: - В русском человеке нет узости европейского человека, концентрирующего свою энергию на небольшом пространстве души, нет этой расчетливости, экономии пространства и времени, интенсивности культуры. Власть шири над русской душой порождает целый ряд русских качеств и русских недостатков». В этом отрывке из Бердяева заметен отзвук известного высказывания Свидригайлова из «Преступления и наказания»: «Русские люди вообще широкие люди, Авдотья Романовна, широкие, как их земля, и чрезвычайно склонны к фантастическому, к беспорядочному». О «власти пространств над русской душой» говорили и многие другие, напр.: «В Европе есть только одна страна, где можно понять по-настоящему, что такое пространство, - это Россия» (Гайто Газданов). «Первый факт русской истории - это русская равнина и ее безудержный разлив (...) отсюда непереводимость самого слова простор, окрашенного чувством мало понятным иностранцу...» - писал Владимир Вейдле, известный русский литературный критик и искусствовед. Целый ряд высказываний такого рода собран в хрестоматии Д. Н. и А. Н. Замятиных «Хрестоматия по географии России. Образ страны: пространства России» [Хрестоматия 1994]. Все названные выше факторы сплелись воедино и определяют причудливую «географию русской души» (выражение Н. А. Бердяева). Механизм влияния «широких русских пространств» на широту «национального характера» раскрывает Валерий Подорога: 54 Часть II. Пространство и время «Так, широта плоских равнин, низин и возвышенностей обретает устойчивый психомоторный эквивалент, аффект широты, и в нем как уже моральной форме располагаются определения русского характера: открытость, доброта, самопожертвование, удаль, склонность к крайностям и т. п.». И не удивительно, что эта «широта русской души» интересным образом отражается в русском языке и, в первую очередь, в особенностях его лексического состава. Русские слова и выражения, так или иначе связанные с широтой русского «национального характера», оказываются особенно трудными для перевода на иностранные языки. Многие из слов, ярко отражающих специфику «русской ментальности» и соответствующих уникальным русским понятиям, - такие как тоска или удаль, - как бы несут на себе печать «русских пространств». Недаром переход от «сердечной тоски» к «разгулью удалому» - это постоянная тема русского фольклора и русской литературы, и не случайно во всем этом «что-то слышится родное». Часто, желая сплеснуть тоску с души, человек как бы думает: «Пропади все пропадом», - и это воспринимается как специфически «русское» поведение, ср.: Истинно по-русски пренебрег Павел Николаевич и недавними страхами, и запретами, и зароками, и только хотелось ему тоску с души сплеснуть да чувствовать теплоту («Раковый корпус»). Именно «в метаниях от буйности к тоске» находит «безумствующее на русском языке» «сознание свихнувшейся эпохи» и поэт Игорь Губерман. Склонность русских к тоске и удали неоднократно отмечалась иностранными наблюдателями и стала общим местом, хотя сами эти слова едва ли можно адекватно перевести на какой-либо иностранный язык. Характерно замечание, сделанное в статье «Что русскому здорово, то немцу - смерть» (Гностранец. 1996. № 17): «По отношению к русским все европейцы сконструировали достаточно двойственную мифологию, состоящую, с одной стороны, из историй о русских князьях, борзых, икре-водке, русской рулетке, неизмеримо широкой русской душе, меланхолии и безудержной отваге [выделено мною. - А. Ш.]; с другой же - из ГУЛАГа, жуткого мороза, лени, полной безответственности, рабства и воровства». Выражение меланхолия и безудержная отвага, конечно же, заменяет знакомые нам тоску и удаль; автор сознательно «остраняет» эти понятия, передавая тем самым их чуждость иностранцам и непереводимость на иностранные языки.. А. Д. Шмелев. Широта русской души 55 На непереводимость русского слова тоска и национальную специфичность обозначаемого им душевного состояния обращали внимание многие иностранцы, изучавшие русский язык (ср., напр., замечания Р.-М. Рильке об отличии тоски от состояния, обозначаемого немецким ЗеНтисШ4). Трудно даже объяснить человеку, незнакомому с тоскою, что это такое. Словарные определения («тяжелое, гнетущее чувство, душевная тревога», «гнетущая, томительная скука», «скука, уныние», «душевная тревога, соединенная с грустью; уныние») описывают душевные состояния, родственные тоске, но не тождественные ей. Пожалуй лучше всего для описания тоски подходят развернутые описания в духе Вежбицкой (ср. [^ЛеггЫска А. 1992а: 169-174]): тоска - это то, что испытывает человек, который чего-то хочет, но не знает точно, чего именно, и знает только, что это недостижимо. А когда объект тоски может быть установлен, это обычно что-то утерянное и сохранившееся лишь в смутных воспоминаниях: ср. тоска по родине, тоска по ушедшим годам молодости. В каком-то смысле всякая тоска могла бы быть метафорически представлена как тоска по небесному отечеству, по утерянному раю. Но, по-видимому, чувству тоски способствуют бескрайние русские пространства; именно при мысли об этих пространствах часто возникает тоска, и это нашло отражение в русской поэзии (тоска бесконечных равнин у Есенина или в стихотворении Леонарда Максимова: Что мне делать, насквозь горожанину, с этой тоской пространства?^. На связь тоски с «русскими просторами» указывали многие авторы. Почему слышится и раздается немолчно врушах твоя тоскливая, несущаяся по всей длине и ширине твоей, от моря до моря, песня? - спрашивал Гоголь, обращаясь к Руси из своего 4 В письме от 28 июля 1901 г., адресованном А. Н. Бенуа и написанном по-немецки, Рильке, ощутив необходимость выразить смысл, содержащийся в русском тоска, перешел на русский язык, хотя владел им не в совершенстве (отсюда некоторые грамматические ошибки), и писал: «Я это не могу сказать по-немецки... (...) как трудно для меня, что я должен писать на том языке, в котором нет имени того чувства, который самое главное чувство моей жизни: тоска. Что это ЗеЬпзисЫ:? Нам надо глядеть в словарь, как переводить: „тоска". Там разные слова можем найти, как напр.: „боязнь", „сердечная боль", все вплоть до „скуки". Но Вы будете соглашаться, если скажу, что, по-моему, ни одно из десять слов не дает смысл именно „тоски". И ведь, это потому, что немец вовсе не тоскует, и его Зеппзисш вовсе не то, а совсем другое сентиментальное состояние души, из которого ник

Сборник статей. — М.: Языки славянской культуры, 2005. — 540 с. — (Язык. Семиотика. Культура). — ISSN 1727-1630 ISBN 5-94457-104-7.Каждый естественный язык отражает определенный способ восприятия устройства мира, или «языковую картину мира». Совокупность представлений о мире, заключенных в значении разных слов и выражений данного языка, складывается в единую систему взглядов, которую, сами того не замечая, принимают все носители данного языка. Реконструкции такой системы представлений, заложенной в русском языке, посвящена данная книга. В нее вошли статьи трех авторов, в которых анализирую гея ключевые слова русской языковой картины мира - такие, как душа, судьба, тоска, счастье, разлука, справедливость, обида, попрек, собираться, добираться, постараться, сложилось, довелось, заодно и др. «Ключевыми» эти слова являются потому, что они дают «ключ» к понимания русской языковой картины мира; одновременно они являются лингвоспецифичными, так как содержат в своем значении концептуальные конфигурации, отсутствующие в готовом виде в других языках (сравнение проводится с наиболее распространенными языками Западной Европы).
Работы, собранные в данной книге, написаны в период с 1994 по 2003 год; они объединены общностью наиболее важных методологических установок, при этом различаются по жанру и стилю и отчасти по используемому метаязыку. Статьи объединены в тематические разделы, соответствующие фрагментам русской языковой картины мира. В Приложении помещена статья Анны Вежбицкой, к чьим идеям в значительной степени восходит направление исследований, представленное в данной книге.
А.Д.Шмелев. Можно ли понять русскую культуру через ключевые слова русского языка?
А.Д.Шмелев. Лексический состав русского языка как отражение «русской души»
Пространство и время
Анна А.Зализняк, А.Д.Шмелев. Время суток и виды деятельности
А.Д.Шмелев. Широта русской души
И.Б.Левонтина, А.Д.Шмелев. Родные просторы
И.Б.Левонтина, А.Д.Шмелев. На своих двоих: лексика пешего перемещения в русском языке
Анна А. Зализняк. Преодоление пространства в русской языковой картине мира
А.Д.Шмелев. В поисках мира и лада
Человек: душа и тело
А.Д.Шмелев. Дух, душа и тело в свете данных русского языка
Анна А. Зализняк. Счастье и наслаждение в русской языковой картине мира
Анна А. Зализняк, И.Б.Левонтина, А.Д.Шмелев. О пошлости и прозе жизни
Чувства и отношения
Анна А. Зализняк. Любовь и сочувствие: к проблеме универсальности чувств и переводимости их имен
Анна А. Зализняк, И.Б.Левонтина. С любимыми не расставайтесь
И.Б.Левонтина. Милый, дорогой, любимый
И.Б.Левонтина. «Достоевский надрыв»
И.Б.Левонтина, А.Д.Шмелев. Хорошо сидим! (Лексика
начала и конца трапезы в русском языке)
И.Б.Левонтина. Помилосердуйте, братцы!
Анна А. Зализняк. Заметки о словах: общение, отношение, просьба, чувства, эмоции
А.Д.Шмелев. Дружба в русской языковой картине мира
Намерения и дела
Анна А. Зализняк, И.Б.Левонтина. Отражение «национального характера» в лексике русского языка
И.Б.Левонтина. Homo piger
И.Б.Левонтина, А.Д.Шмелев. Русское «заодно» как выражение жизненной позиции
Этические концепты
И.Б.Левонтина. Звездное небо над головой
И.Б.Левонтина, А.Д.Шмелев. Попречный кус
И.Б.Левонтина, А.Д.Шмелев. «За справедливостью пустой»
Анна А. Зализняк. О семантике щепетильности (обидно, совестно и неудобно на фоне русской языковой картины мира)
А.Д.Шмелев. Плюрализм этических систем в свете языковых данных
А.Д.Шмелев. Терпимость в русской языковой картине мира
Анна А. Зализняк, А.Д.Шмелев. Компактность vs. рассеяние в метафорическом пространстве русского языка
Вместо заключения
А.Д.Шмелев. Некоторые тенденции семантического развития русских дискурсивных слов (на всякий случай, если что, вдруг)
А.Д.Шмелев. Сквозные мотивы русской языковой картины мира
А.Вежбицка (Канберра). Русские культурные скрипты и их отражение в языке
А.Д.Шмелев. Комментарии к статье Анны Вежбицкой
Указатель лексем
Литература

Предыдущая статья: Смета на работы - образец, бланк и пример составления Следующая статья: Ударные и безударные окончания имён существительных единственного числа

Ключевые идеи русской языковой картины мира. Зализняк А.А., Левонтина И.Б., Шмелев А.Д. Ключевые идеи русской языковой картины мира Главное — собраться

Чувство справедливости

Непредсказуемость мира

Главное - собраться

Как ты ко мне относишься?