«Прот. Александр Шмеман ЛИТУРГИЯ СМЕРТИ и современная культура СОДЕРЖАНИЕ Предисловие От переводчика ЛЕКЦИЯ I Развитие христианских погребальных обрядов Смерть как «практическая...»

-- [ Страница 1 ] --

Прот. Александр Шмеман

ЛИТУРГИЯ СМЕРТИ

и современная культура

Предисловие

От переводчика

ЛЕКЦИЯ I

Развитие христианских погребальных обрядов

Смерть как «практическая проблема». Несколько вступительных замечаний

Вызовы современной культуры. Секуляризм

«Заговор молчания» (отрицание смерти)

«Гуманизация» смерти (приручённая смерть) Смерть как «невроз»

Христианские корни «секулярной смерти». «Христианские истины, сошедшие с ума»

Memento mori «Христианская революция». Древний «культ мертвых»

Победа над смертью Раннехристианские истоки литургии смерти

ЛЕКЦИЯ II

Похороны: обряды и обычаи Вступление Доконстантиновские христианские похороны. Преемственность форм /Дискретность смысла Радикально новый взгляд на смерть Сохранившиеся «ранние элементы» в современном погребальном обряде. Молитва «Боже духов и всякия плоти...»

Кондак «Со святыми...»

«Форма» первоначального погребения: параллели с Великой Субботой. Похороны как процессия: от места смерти к месту упокоения Служба в церкви. Псалмопение. Слово Божие. Чтение Апостола. Евангелие

ЛЕКЦИЯ III

Молитвы за усопших Второй «слой» погребения (гимнография) Изменение отношения к смерти Утрата «эсхатологического видения»

Поминовение усопших Молитвы за усопших

ЛЕКЦИЯ IV

Литургия смерти и современная культура План практических действий Общие соображения. Культура. Вера. Надежда. Литургическая традиция План действий.

Стремление к кафоличности. Необходимость образования Обновление и воссоединение погребальных «слоев»: «Оплакивание», «Великая Суббота» и «Поминовение»

О секуляризации смерти. Истоки секуляризации Отказ от эсхатологии Возвращение жизни смысла Протопресвитер Александр Шмеман родился 13 сентября 1921 г. в Ревеле (ныне Таллинн, Эстония), в 1945 г. окончил Свято-Сергиевский богословский институт в Париже, преподавал там церковную историю. В 1946 г. рукоположен во священника.

В 1951 г. переехал с семьей в Нью-Йорк для преподавания в Свято-Владимирской семинарии, с 1952 г.

Ректор Свято-Владимирской семинарии. Скончался 13 декабря 1983 г. Автор известных российскому читателю книг «За жизнь мира», «Исторический путь Православия», «Водою и Духом», «Великий пост», «Евхаристия. Таинство Царства», «Богослужение и Предание», «Литургия и жизнь», «Введение в литургическое богословие», «Святая святым», «Дневники» и нескольких сборников статей.

От переводника Каждый год в Свято-Владимирской семинарии проходит летняя школа - семинар, посвященный какой-то одной теме. В 1979 году такой семинар вел отец Александр Шмеман, темой его была «Литургия смерти и современная культура». Вот что он сам записал в своем дневнике: «Четверг, 28 июня 1979. Всю неделю - семинар о смерти, погребении и т. д.

Читаешь лекции (с вдохновением, от души, убежденно), слушаешь, обсуждаешь - и все сильнее внутренний вопрос: ну, а ты сам? А твоя смерть? Как обстоят с нею дела?»

Этот вопрос волновал отца Александра, о смерти он много писал в «Дневниках», читал курс на эту тему в семинарии. Уместно будет привести здесь цитаты из «Дневников», имеющие прямое отношение к курсу и к размышлениям о смерти и погребении.

«Понедельник, 9 сентября 1974. Вчера начал работать над своим новым курсом: Liturgy of Death (Литургия смерти (англ.)). И снова поражаюсь: как никто этим не занимался, никто не заметил чудовищного перерождения религии воскресения в похоронное самоуслаждение (с оттенком зловещего мазохизма; все эти “плачу и рыдаю...”). Роковое значение Византии на пути Православия!»

«Понедельник, 16 сентября 1974. Все эти дни чтение, работа в связи с новым курсом (Liturgy of Death). И, как всегда, то, что казалось извне сравнительно простым, вдруг предстает во всей своей глубине и сложности. Смерть стоит в центре и религии, и культуры, отношение к ней определяет собою отношение к жизни. Она - “перевод” человеческого сознания. Всякое отрицание смерти только усиливает этот невроз (бессмертие души, материализм и т. д.), как усиливает его и приятие смерти (аскетизм, плоть - отрицание). Только победа над ней есть ответ, и он предполагает transcensus (выход за пределы (лат.)) отрицания и приятия (“поглощена смерть победой”).

Вопрос в том, однако, в чем состоит эта победа. Смерть раскрывает, должна раскрыть смысл не смерти, а жизни. Жизнь должна быть не приготовлением к смерти, а победой над ней, так чтобы, как во Христе, смерть стала торжеством жизни. Но о жизни мы учим без отношения к смерти, а о смерти - безотносительно к жизни. Христианство жизни: мораль и индивидуализм. Христианство смерти: награда и наказание и тот же индивидуализм. Выводя из жизни "подготовлением к смерти", христианство обессмысливает жизнь. Сводя смерть к "тому, иному миру”, которого нет, ибо Бог создал только один мир, одну жизнь, - христианство обессмысливает смерть как победу. Интерес к "загробной участи” умерших обессмысливает христианскую эсхатологию. Церковь не "молится об усопших”, а есть (должна быть) их постоянное воскрешение, ибо она и есть жизнь в смерти, то есть победа над смертью, "общее воскресение”.

"To come to terms with death»” (Примириться со смертью (англ.))... Написал это в своей лекции, но это "изнутри”. В 53 года (стукнуло в пятницу...) пора, как говорится, "подумать о смерти” включить ее - как увенчание, все собою завершающее и осмысливающее, - в то мироощущение, которое я именно ощущаю больше, чем могу выразить в словах, но которым я в лучшие минуты жизни действительно живу.

Для памяти отмечу следующие важные "открытия”:

В смерти нет времени. Отсюда умолчание Христа и подлинного предания о состоянии умерших между смертью и воскресением, то есть о том, о чем больше всего любопытствует не-подлинное предание.

Ужас умирания. Может быть, для внешних? Смерть, две недели тому назад, Мариночки Розеншильд, утонувшей спасая своих детей. Ужас этой смерти для нас. А для нее?

Может быть, радость самоотдачи? Встреча со Христом, сказавшим: “Больше сея любви” (Ин 15:13) - Что исчезает в смерти? Опыт уродства этого мира, зла, текучести... Что остается? Его красота, то, что радует и тут же мучит: “Полевые пути меж колосьев и трав...” (Из стихотворения И. Бунина «И цветы, и шмели, и трава, и колосья...») “Покой”. Тот покой субботний, в котором раскрывается полнота и совершенство творения. Божий покой. Не смерти, а жизни в ее полноте, в вечном ею обладании».

Шестьдесят четыре студента! А курс elective (Факультативный (англ.)), то есть не обязательный».

«Вторник, 20 октября 1981. Сколько мыслей, сколько “откровений” приходит, пока читаешь лекцию. Вчера (“Литургия смерти”) говорил о “проблеме” спасения, воскресения некрещеных. И вдруг таким ясным становится, что дело не в том, знали они или не знали Христа, поверили ли в Него или нет, были крещены или нет, а в том, что Христос знает их и Себя отдал им и за них. Поэтому и их смерть “поглощена победой”, поэтому она и для них встреча со Христом».

Отец Александр собирался написать и книгу: «Вторник, 23 марта 1976. Вчера писал скрипты для “Свободы” - о Вербном Воскресенье. В сущности хотелось бы до смерти написать: “Страстная. Пасха. Пятидесятница”, “Богородица”, “Литургия смерти”, “Рождество и Богоявление” Так был бы обнят, покрыт весь круг.... Среда, 8 октября 1980. В связи со своей книжечкой “Liturgy of Death” думаю и почитываю о смерти, точнее - о подходе к ней в христианском богословии». Но написать такую книгу отец Александр не успел, да и записей к лекциям не осталось («Вторник, 8 декабря 1981. Вчера вечером кончил курс о “литургии смерти” Теперь надо бы заняться приведением его в порядок... Но когда?»). Огромное счастье, просто чудо, что студенты нередко записывали лекции на магнитофон, для себя.

В декабре 2008 года на международной конференции «Наследие отца Александра Шмемана», проходившей в Свято-Сергиевском богословском институте в Париже, я спросила приехавшего из США отца Алексия Виноградова, не сохранились ли какие-нибудь записи лекций отца Александра о литургии смерти, и он вспомнил, что один тогдашний студент расшифровал аудиозапись летнего семинара и использовал этот текст для своей выпускной работы. Он даже вспомнил имя этого студента. Оказалось, что это служащий в настоящее время в Канаде священник Роберт Хатчен. С помощью друзей я нашла отца Роберта, и он любезно прислал мне свою расшифровку, он даже разбил текст на разделы и дал этим разделам названия для того, чтобы облегчить чтение. Пользуюсь случаем принести ему огромную благодарность за то, что он сохранил для нас эти четыре лекции.

Лекции отец Александр заранее не писал, только набрасывал тезисы и цитаты. Поэтому предлагаемый читателю текст - не тщательно подготовленное самим автором к публикации произведение, а запись устной речи, образной, часто страстной, что я постаралась сохранить в переводе.

Елена Дорман

ЛЕКЦИЯ

I Развитие христианских погребальных обрядов Смерть как «практическая проблема» Несколько вступительных замечаний _______________

В воскресном тропаре, глас 4, мы слышим: испровержеся смерть. (Тропарь, глас 4:

«Светлую воскресения проповедь от Ангела уведевша Господни ученицы и прадеднее осуждение отвергша, апостолом хвалящася глаголаху: испровержеся смерть, воскресе Христос Бог, даруяй мирови велию милость»).

Но, понятые буквально, эти слова приведут к немедленному закрытию нашего семинара!

Поэтому я предложу, по крайней мере пока, не понимать их буквально, и тогда, конечно, возникает вопрос: как нам понимать эти слова? Так вот, задача нашего семинара - практическая. Мы попытаемся, и именно на практическом уровне - пастырском, литургическом, музыкальном, рассмотреть проблемы, относящиеся к той существенной области церковной жизни и служения, которую можно назвать «литургией смерти». (Обратите внимание на то, что я употребляю здесь слово «литургия» не в его узком, исключительно литургическом значении, но в том смысле, какое оно имело в ранней Церкви, где оно обозначало существенное служение и функцию, включая в себя и церковное видение смерти, и ответ на нее.) Но, говоря это, мы уже придаем некоторые качества слову «практический».

Ибо ничто в Церкви - особенно в области столь глубокой и важной - не может быть просто сведено к категории практического, если «практическое» несет в себе противопоставление теоретическому видению, вере, традиции, а то и разрыв с ними.

Вся практическая деятельность Церкви - всегда в первую очередь претворение в практику теории, явление веры. Так, например, когда в XVII столетии французская принцесса в своем завещании просила, чтобы в день ее похорон в городе Париже была отслужена тысяча месс; ее просьба отражала определенный тип благочестия, укорененный в определенном понимании «теории», понимании самой смерти. Когда в Церкви (и на этот раз в нашей собственной Православной Церкви) постепенно сложилась невероятно сложная система правил, определяющих, когда можно и когда нельзя молиться за усопших, а потом эти правила стали постоянно нарушаться самими священнослужителями (так сказать, по требованию общественности, потому что так хотели люди), мы усматриваем в этом ясное доказательство того, что в самом понимании молитвы за усопших произошли изменения, и требуется не просто обеспечение выполнения правил, но в первую очередь раскрытие их смысла. Наконец, мы можем взглянуть на долгую историю кладбищ: сначала они располагались extra muros, вне городов и деревень, и образовывали necropolis, «город мертвых», отделенный от «города живых»; потом кладбище передвигается в самый центр «города живых» и становится не только местом упокоения, но центром событий, ничего общего не имеющих со смертью. (Вас может удивить то, что в Средние века на кладбищах происходили даже увеселительные мероприятия, и это никого не шокировало.) А потом мы наблюдаем [как происходит очередная трансформация], в результате которой кладбища превращаются в прекрасные, гигиенические и покойные «Форест Лоны» (Forest Lawn - сеть мемориальных парков в Америке) нашего времени, в настоящую гордость нашей культуры, и тут мы должны понять, что в самом этосе нашего общества произошли огромные изменения, и в этот раз изменения во взгляде не только на смерть, но и на саму жизнь.

Я привожу эти примеры - взятые, так сказать, наугад, иллюстрирующие разные аспекты рассматриваемой на семинаре проблемы - для того, чтобы попытаться сформулировать саму проблему. Эти примеры показывают, что мы немногого достигнем, если в наших «практических» изысканиях обойдем стороной или забудем богословскую, историческую и культурную основу, которая определяет современное положение вещей и являет его нам именно как «проблему», возможно даже - как главную проблему, стоящую перед нами, православными христианами, живущими на Западе, в Америке, в последнюю четверть XX столетия и отчаянно пытающимися быть «православными» в мире и культуре не просто нам чуждых, но в последнем смысле откровенно враждебных православной вере и видению.

Вызовы современной культуры ________________

Секуляризм Таким образом, я вижу свою задачу в том, чтобы в этих четырех лекциях по возможности кратко (и в каком-то смысле в порядке рабочей гипотезы) определить ту шкалу ценностей, те отправные точки, без которых мы рискуем обсуждать «псевдорешения псевдопроблем». И наша первая отправная точка, конечно же, - современная культура.

Хотим мы того или нет, но невозможно искусственно отделить смерть от культуры, ибо культура - это в первую очередь видение и понимание жизни, «мировоззрение» и потому, по необходимости, и понимание смерти. Можно сказать, что именно в отношении к смерти раскрывается и определяется понимание жизни в конкретной культуре - ее понимание смысла и цели жизни.

Для меня несомненно, что большинство православных христиан, особенно те, кто живет на Западе, иногда осознанно, а иногда и нет приняли эту культуру, в том числе и отношение ее к смерти. Другим это отношение просто было «навязано» как единственно возможное, и они не отдают себе отчета в том, как радикально отличается это отношение от отношения Церкви, которое она наскоро являет в течение одного часа (я имею в виду тот час, который мы проводим около гроба, который привозят в церковь по пути из морга на кладбище). А ведь и этот час - нынешнее короткое отпевание - уже приспособили к современному положению вещей, так чтобы не противоречить современной культуре, а скорее создать для нее своего рода алиби, предоставить этой культуре доказательство ее уважения к «вере отцов» (которая, как всем известно, главным образом выражается в традициях, обрядах и церемониях!).

Таким образом, если наша задача (и задача Церкви всегда и везде) - понять, объективно оценить и преобразить культуру - любую культуру в любом месте, преобразить ее в свете ее же веры, воплощенной и сохраненной в ее наследии и традициях, то нам необходимо сначала попытаться уяснить конечный смысл нашей, современной культуры, а это значит - уяснить смысл, который эта культура отводит смерти. И здесь, дорогие братья и сестры, основной и кажущийся парадоксальным факт состоит в том, что наша культура не видит в смерти вообще никакого смысла. Или скажем по-другому: смысл смерти в современной культуре в том, что она не имеет смысла. Это я должен буду пояснить, потому что в реальности это вовсе не парадокс, а естественное (и, я бы даже сказал, неизбежное) следствие секуляризма, который, как все хорошо знают и с чем все согласны, есть главная, поистине всеобъемлющая характерная черта нашей культуры.

Итак, что же такое секуляризм, рассматриваемый в заданном нами контексте? Что бы еще ни говорилось или не могло говориться о нем (а у нас, что очевидно, просто нет времени для обсуждения всех его аспектов), секуляризм в первую очередь - это идея, опыт жизни, видящей свой смысл и свою ценность в самой жизни, без отнесения ее к чему-либо, что может быть названо «потусторонним». Как я уже показал в некоторых своих статьях (и не только я, конечно, но практически все, кто изучал секуляризм), секуляризм нельзя просто отождествить с атеизмом или отрицанием религии.

Так, все мы знаем (или должны бы уже знать), что американский секуляризм (отличный в этом от, скажем, марксистского) на деле очень, почти патологически, религиозен. Однако достаточно взглянуть на заголовки проповедей (ну, знаете, в субботних газетах, дающих объявления о событиях во Второй Баптистской Церкви или в Тридцать Первой Пресвитерианской) или прочитать список мероприятий в любом приходе (совершенно независимо от его конфессиональной принадлежности), чтобы понять, что религия в секулярной культуре (как, например, в американской) преследует на деле те же самые цели, что и сам секуляризм, а именно - счастье, реализация своих способностей и возможностей, социальное и личное преуспеяние. [...] Такие цели могут быть как возвышенными и благородными - спасение мира от голода, борьба с расизмом, [...] так и более ограниченными - сохранение этнической идентичности, поддержание некоторой системы общественной безопасности. Меня тут интересует главным образом то, что ни в секуляризме во всем его объеме, ни в его религиозном выражении нет места для смерти как значимого события, как «последнего срока», kairos человеческой судьбы. Можно, не боясь прослыть циником и не пытаясь легковесно пошутить, сказать, что в нашей культуре единственная ценность смерти - это наличная стоимость страховки жизни покойного: в этом хотя бы есть нечто осязаемое, реальное.

«Заговор молчания» (отрицание смерти) ________________

Смерть - это факт, неизбежный и, в целом, неприятный (думаю, не нужно объяснять последнее). Как с таковой (и здесь я пытаюсь резюмировать секуляристскую аргументацию) с ней следует обращаться в наиболее эффективном, деловом стиле, то есть так, чтобы свести к минимуму ее «непривлекательность» для всех участников события, начиная с умирающего «пациента» (как его сегодня называют; человек - «пациент» смерти), и беспокойство, которое смерть может причинить жизни и живым. Поэтому для обращения со смертью наше общество создало сложный, но отлично налаженный механизм, неизменную эффективность которого обеспечивает столь же неизменно [безупречная] помощь работников медицины и похоронной индустрии, священнослужителей и - последней из заговорщиков по счету, но не по значению - самой семьи.

Этот механизм запрограммирован на предоставление клиентам многочисленных услуг в определенном порядке. Это делает смерть настолько легкой, безболезненной и незаметной, насколько возможно. Для достижения такого результата сначала лгут пациенту о его истинном состоянии, а когда это становится уже невозможным, то его погружают в наркотический сон. Потом механизм этот облегчает трудное время после смерти. Этим занимаются владельцы похоронного бюро, эксперты в смерти, и роль их чрезвычайно многообразна. Очень вежливо и ненавязчиво они делают все то, что в прошлом делала семья.

Они подготавливают тело к погребению, они носят черные траурные костюмы, что позволяет нам сохранить наши... розовые брюки! Они тактично, но твердо руководят семьей в наиболее важные моменты похорон, они засыпают могилу. Они добиваются того, что их квалифицированные, умелые и полные достоинства действия лишают смерть жала, превращая похороны в событие хотя и (надо это признать) печальное, но никак не нарушающее течение жизни.

По сравнению с двумя наиважнейшими «специалистами по смерти - врачом и директором похоронного бюро - третья составляющая «похоронного механизма» - священник (и вообще Церковь) - занимает, похоже, второстепенное и фактически подчиненное положение. То развитие событий, которое привело к тому, что французский ученый Филипп Арьес (я считаю его лучшим специалистом в области истории смерти) назвал «медикализацией смерти», что означает перенесение смерти в больницу и отношение к ней как к постыдной, почти неприличной болезни, которую лучше держать в тайне, эта «медикализация» сначала радикально принизила роль священника во всем процессе умирания, то есть в том, что предшествует смерти. С медицинской точки зрения (и чаще, чем мы можем себе это представить, и с точки зрения семьи) присутствие священника не приветствуется, если он может побеспокоить больного, сообщив ему новость о его неизбежной смерти. Но если он соглашается (что случается сегодня все чаще) «участвовать в игре», «стать частью команды», которая как раз и стремится «уничтожить смерть» как значимое событие [...], скрывая ее от самого умирающего, то его принимают с распростертыми объятиями.

Второй этап (обращение с телом, или, как говорит Церковь, с «останками покойного») Церковь полностью отдала культуре. Она не участвует в приготовлении к погребению тела, которое тайно переносят в рабочую комнату похоронного бюро и привозят в церковь уже как (прошу простить такое выражение) «готовый продукт», олицетворяющий наш асептический, гигиенический, «приличный» образ жизни и смерти. Не принимает участия Церковь и в изобретении и выборе гроба, и она ни разу, насколько я знаю, не выразила протеста против этого ужасного, яркого и броского предмета, назначение которого, вероятно, - сделать смерть если не желанной, то по крайней мере комфортабельной, солидной, мирной и в целом безобидной. И вот перед этим странным безвкусно разукрашенным изделием (которое невольно заставляет нас думать о витринах магазинов и о манекенах в больших универмагах) быстро совершается отпевание, служба, каждое слово, каждое действие которой обличает чувства, идеи, мировоззрение, какие, несомненно, наиярчайше выражают и являют современные похороны.

О самой этой службе, о церковном отпевании я скажу позже. А начинаю я не с нашей православной «литургии смерти», а с культуры, в рамках которой мы ее совершаем, потому что хочу доказать положение, которое для меня является существенным и решающим.

Наша культура - первая в долгой истории человечества, которая игнорирует смерть, в которой, другими словами, смерть не служит точкой отсчета, точкой «отнесения» для жизни или каких-либо сторон жизни. Современный человек может верить, как, похоже, верят все современные люди, «в какое-нибудь посмертное существование» (я взял это из опроса общественного мнения: «какое-нибудь посмертное существование»), но он не проживает эту жизнь, постоянно имея это «существование» в виду. Для этой жизни смерть не имеет смысла.

Она, если воспользоваться экономическим термином, - абсолютная полная гибель. И потому задача того, что я назвал «похоронным механизмом», как раз и заключается в том, чтобы сделать эту гибель как можно более безболезненной, спокойной и незаметной для нас, остающихся жить дальше.

«Гуманизация» смерти (приручённая смерть) ___________ Может показаться, что в последнее время этот «заговор молчания» вокруг смерти в нашей секулярной культуре начал давать трещины. Смерть стали обсуждать, осуждать заговор молчания вокруг нее, огромный успех некоторых книг (Элизабет Кюблер-Росс1 «О смерти и умирании»; Владимир Янкелевич2 «Смерть»; книга Ивана Иллича3 об этой «медикализации смерти» и т.д.) указывает на новый и даже модный интерес к смерти. Но было бы неверно (я, по крайней мере, в этом уверен) видеть в этом интересе признак того, что люди начали стремиться открыть для себя смысл смерти.

__________________

1. Кюблер-Росс Элизабет (1926-2004) - американский психолог швейцарского происхождения, создательница концепции психологической помощи умирающим больным; ее книга «О смерти и умирании»

стала в 1969 г. бестселлером в США и во многом изменила отношение врачей к безнадежно больным пациентам.

Именно с этой работы началось массовое движение хосписов. На русский язык книга переведена и издана в 2001 г. в Киеве в издательстве «София».

2. Янкелевич Владимир (1903-1985) - французский философ, психолог, культуролог и музыковед.

Книга «Смерть» переведена на русский язык и издана в 1999 г. в Москве Литературным институтом им. А. М.

Горького.

3. Иллич (Illich) Иван (1926-2002) - социальный философ и историк хорватского происхождения.

Наоборот, мне кажется, что этот интерес основывается в первую очередь на желании «гуманизировать смерть», желании, сродном с постоянными поисками современного человека способов «гуманизировать» его жизнь. И вы знаете, что он ищет и что находит: натуральные пищевые продукты, естественные роды, бег трусцой, домашний хлеб - все эти «миниевангелия», которые его, современного человека, по его мнению, избавят от участи жертвы «систем». («Молоко - это превосходно!»; не удивлюсь, если через несколько лет мы услышим в продолжение этой рекламы что-то вроде «Смерть - это превосходно!»). Врачи и владельцы похоронных бюро скрывают смерть, делают из нее тайну! А раз так, то откроем ее миру, перестанем стыдиться ее, посмотрим ей в лицо мужественно, как взрослые разумные люди! И отбросим все таинство и трагедию, священность и сверхъестественнность, какие сумели еще сохраниться в этой области. Такую мотивацию я вижу в основе возвращения смерти как темы, как объекта интереса и изучения в нашей культуре.

И, уверен, неслучайно то, что даже бестселлеры о столь модном ныне «посмертном существовании» написаны врачами! В секуляризме всё - даже бунт - должно быть научным.

Даже эскапизм (уход от действительности) нуждается в научном основании и одобрении. Вряд ли мне нужно доказывать, что сегодня духовность и мистицизм - это «науки», которые можно изучать на общих основаниях в некоторых высших учебных заведениях. Вы знаете, что наше стремление к счастью - «научно», «научно» и изучение «посмертного существования».

И если опрос общественного мнения, который есть научный инструмент, сообщает нам, что 72% «пациентов», перенесших клиническую смерть и вернувшихся к жизни, уверены, что они испытали «что- то», то мы можем быть абсолютно уверены, что это «что-то» действительно существует. Поскольку же, однако, это «что-то» не имеет никакого отношения к нашей жизни здесь и сейчас, к нашим проблемам и заботам, то оно не очищает смерть от ее безнадежной бессмысленности.

Смерть как «невроз» ________________

И это подводит меня к последнему положению касательно смерти и ее места в нашей секулярной культуре. Лишенная смысла, потерявшая значение события, придающего смысл жизни, смерть в нашей культуре превратилась в невроз, болезнь, требующую лечения.

Несмотря на приукрашивание ее похоронной индустрией, несмотря на «гуманизацию» ее апостолами всего «естественного» и «натурального», смерть сохраняет свое присутствие в мире, но именно как невроз. И именно благодаря этой болезненной тревоге никогда не пустуют кабинеты психологов, психоаналитиков всех мастей и направлений, именно эта тревога (хотя никогда и не называемая прямо) лежит в основе бесконечных терапевтических бесед о социальной адаптации (adjustment), идентичности, самореализации и т. п. Ибо на глубине, под кажущимися непробиваемыми и научными защитными механизмами, выстроенными секуляризмом, человек знает, что если смерть не имеет смысла, то не имеет смысла и жизнь, и не только сама жизнь, но и ничто в этой жизни. Отсюда скрытое отчаяние и агрессия, утопизм, разврат и в конечном итоге глупость, которые и есть истинный фон, темное подсознание нашей на вид счастливой и рациональной секуляристской культуры.

И на этом фоне всепроникающего невроза мы, православные, должны пристально вглядеться и заново открыть истинный смысл смерти и путь к ней, который явлен и дан нам во Христе. Было бы прекрасно, если бы этой секуляризованной и бессмысленной смерти и невротическому смятению, провоцируемому ее замалчиванием и подавлением, мы, православные, могли бы просто и торжествующе, за эти три дня нашего семинара, противопоставить четко сформулированную православную точку зрения и опыт смерти, православный путь встречи с нею и отношения с ней. Увы, в свете того, что я уже сказал, мы видим, что все не так просто. Ведь даже тот факт, что мы собрались здесь для того, чтобы обсудить, попытаться понять и вновь раскрыть православный путь смерти и ее смысл, подтверждает, что что-то где-то искажено. Но что? Вот мы и должны начать с попытки прояснить, что искажено, что произошло с христианской идеей смерти и, соответственно, с христианской практикой или, скажем по-другому, с христианской литургией смерти.

Христианские корни «секулярной смерти»

«Христианские истины, сошедшие с ума»

Отвечая на эти вопросы, мы должны в первую очередь помнить о том, что секуляризм, который мы сегодня осуждаем как источник всякого зла, появился и развивался - сперва как идея, как философия жизни, а потом и как образ жизни - внутри «христианской культуры», а это значит, что и эта сама культура возникла под влиянием христианства. Сегодня широко признано, что секуляризм - это постхристианская ересь и что его корни следует искать в разложении, распаде средневековой христианской цивилизации. Многие основные идеи секуляризма, по словам одного философа, - это «христианские истины, сошедшие с ума»1. И именно это обстоятельство так затрудняет выработку христианской оценки секуляризма и борьбу с ним. Не знаю, все ли мы понимаем, что религиозная борьба с секуляризмом ведется сегодня очень часто с псевдодуховных, эскапистских и манихейских позиций. А такие позиции не только чужды, но противоположны христианской вере даже тогда, когда они выдают себя за истинно христианские, истинно православные.

____________________

1. Мысль о том, что многие современные идеи суть не что иное, как христианские истины, сошедшие с ума, принадлежит английскому писателю и журналисту Г. К. Честертону (1874-1936). См. «Ортодоксия».

Я не могу здесь (да мне и не нужно) анализировать христианские корни секуляризма, то, что сделало его именно христианской ересью. Но я хочу обратить внимание на очень важный для нашей дискуссии факт: невозможно бороться с секуляризмом, не поняв предварительно, что привело его в мир, не приняв или хотя бы не признав участие христианства в его появлении. И здесь смерть стоит в самом центре. Ибо, как я уже говорил, отношение человека к смерти наиболее ярко характеризует его отношение к жизни и ее смыслу. Именно на этом уровне следует нам искать то искажение, о котором я только что говорил и которое послужило поводом организации нашего семинара. Суть этого искажения, а также и его причина - в первую очередь в [...] прогрессирующем отъединении самими христианами (и это несмотря на исходную христианскую веру и доктрину!) жизни от смерти, смерти от жизни, в обращении (духовном, пастырском, литургическом, психологическом) с ними как с отдельными явлениями, отдельными объектами или областями заботы Церкви.

Memento mori ______________

Я вижу наиболее яркий пример этого разделения в тех списках имен, которые православные (по крайней мере русские, о других не знаю) подают священнику вместе со своими просфорами для поминовения на проскомидии. Вы все знаете (те, кто знаком с русской традицией), что имена живых пишутся на листочке с красной надписью «Во здравие», а имена умерших - на листочке с черной надписью «Об упокоении». С самого детства, с тех дней, когда я мальчиком прислуживал в алтаре в большом русском соборе в Париже, я живо помню то, что происходило каждое воскресенье. По окончании литургии начинался длинный ряд частных панихид, служившихся, согласно пожеланию «заказчика», либо священником и одним певчим, либо священником, диаконом и малым хором, либо священником, диаконом и полным хором. В Америке до сих пор есть церкви (и вы об этом знаете), в которых, за исключением воскресений, почти каждый день служится «черная литургия» (то есть заказанная частными лицами специальная литургия в поминовение усопших). Как мы увидим позже, касательно дней, в которые можно или нельзя совершать такие поминовения усопших, были разработаны многочисленные и сложные правила, чтобы хоть как-то регулировать поток похоронного благочестия, угрожавшего поглотить Церковь в Средние века.

Сейчас же я хочу подчеркнуть именно это разъединение, этот опыт Церкви в условиях существования двух областей, практически независимых друг от друга, - белой области живых и черной области мертвых. Отношение этих двух областей в истории бывало разным.

Так, в относительно недавнем прошлом Церковь как на Западе, так и на Востоке (хотя и в разных формах и стилях) больше склонялась к черной. Сегодня они, похоже, поменялись местами. Священник, который в прошлом большую часть своего времени посвящал усопшим и в котором народ видел ходячее memento mori, сегодня - как в его собственных глазах, так и в глазах окружающих - прежде всего руководитель, духовный и даже социальный вождь живых, активный член великого «терапевтического сообщества», занятый духовным, умственным и физическим здоровьем человека.

Еще более важно то, что смерть сегодня - это очевидно важный и постоянный, но частный сектор церковной деятельности. Частный - и клерикальный; именно священник, а не Церковь в ее целостности занимается усопшим, священник исполняет «профессиональный долг» посещения больных и страждущих. На самом деле эта «клерикализация смерти»

предшествовала ее «медикализации». Именно Церковь впервые отвела смерти специальный «отсек» и распахнула - психологически и культурно - двери ее физическому изгнанию в анонимность больничной палаты. Смерть - для мертвых, не для живых. Они, умершие, конечно, заслуживают соблюдения внешних приличий и сомнительной красоты похоронной церемонии, вплоть до непонятного, но глубоко трогательного отпевания, и поминовения по специальным дням, и принесения цветов на могилы в День памяти павших в войнах (Memorial Day - амер. День памяти павших в войнах (последний понедельник мая)). И поскольку, соблюдая эти правила, мы, живые, выполняем перед усопшими свои обязательства, наша совесть совершенно спокойна. Жизнь продолжается, и мы можем мирно обсуждать дальнейшие дела нашего прихода. Так выглядит на деле это разъединение.

Однако остается вопрос (и сегодня более настоятельный, чем когда-либо): является ли это разъединение христианским? Соответствует ли оно христианской вере, выражает ли эту веру и истинное учение Церкви? Исполняет ли оно Евангелие, ту Благую Весть о единственной в своем роде революции - единственной истинной революции, которая произошла почти две тысячи лет тому назад, утром первого дня недели, революции, уникальное и вечное значение которой в том, что она победила и уничтожила, раз и навсегда, смерть как разделение? Мы подошли к самой сердцевине проблемы. На этот вопрос [является ли это разъединение христианским], совершенно очевидно, единственным ответом может быть только твердое «нет». Но это «нет» в нашей сегодняшней ситуации (которую следует охарактеризовать как секуляризацию смерти как в культуре, так и в Церкви) требует некоторого объяснения.

«Христианская революция»

Древний «культ мертвых»

Я использую термин «революция» для того, чтобы подчеркнуть уникальность перемены, совершенной христианской верой в отношении человека к смерти или, лучше сказать, изменения самой смерти. Ибо смерть (и это не требует доказательств) всегда находилась в центре забот человека, и она, безусловно, - один из основных источников «религии». По отношению к смерти функцией религии с самого начала было ее «приручение»

(выражение Филиппа Арьеса: «приручить смерть» - то есть нейтрализовать ее разрушающее влияние на жизнь). Так называемый «первобытный человек» боится не столько смерти, сколько мертвецов. Во всех религиях мертвецы продолжают существовать после смерти, но именно это существование, эта возможность того, что они будут вмешиваться в жизнь живых, пугает этих последних. В словаре истории религии мертвец - это тапа (что означает:

магическая сила, которая, если ее не нейтрализовать, представляет опасность для жизни и живых). Таким образом, главная задача религии - не допускать приближения мертвецов к живым, умилостивлять их, так чтобы им и не хотелось приближаться.

Поэтому захоронения, могилы располагались extra muros, вне города живых. Поэтому многочисленные жертвенные трапезы (не будем забывать, что с самого начала жертвоприношение всегда предполагало трапезу) совершались не в память, но для мертвых.

Поэтому назначались и особые дни для таких жертвоприношений. Поэтому во всех без исключения цивилизациях определенные дни считались особенно опасными, особенно «открытыми» для вторжения мертвецов в жизнь живых, дни, стоящие особняком как dies nefasti, «опасные дни». Эти два мира - мир живых и мир мертвых - сосуществуют и даже в какой-то степени проникают друг в друга. Но, чтобы не нарушить хрупкий баланс, это сосуществование должно основываться на разделении. И дело религии - поддержание этого разделения и, следовательно, упорядоченного сосуществования.

Позвольте мне обратить особое внимание на этот древний «культ мертвых», в котором мы видим очень много могил, ритуалов, скелетов, жертвоприношений, календарей и т.п., но в котором нет почти ничего (или вообще ничего), связанного с Богом, которого мы (ошибочно) считаем объектом всех религий и «религии» как таковой. Ничего! Историк религий говорит нам, что Бог в религии - явление позднее, религия вовсе не начинается с Бога. И даже сегодня Его место в религии серьезно оспаривается очень многим - культом «продолжающих свое существование мертвецов» (sic) [...] или поисками счастья... Бог в религии всегда находится в тени! Первобытный человек ничего не знает о нашем разделении естественного и сверхъестественного. Смерть естественна для него, так же естественна, как преисподняя, как некрополь или «город мертвых», - естественна и в то же время, как почти все в природе, опасна, и потому ему нужна религия, ее «экспертное» обращение со смертью. Религия возникает, в первую очередь, как технология смерти.

И только на фоне этого древнего культа мертвых, этой «запрещенной» смерти мы и можем понять исключительность, уникальность того, что я назвал «христианской революцией». Это была действительно революция, потому что ее первым и наиважнейшим аспектом стал радикальный перенос религиозного интереса со смерти на Бога. (Нам это может казаться само собою разумеющимся, но это была действительно величайшая революция в истории человечества.) Уже не смерть - и даже не посмертное существование - стоит в центре христианской религии, а - Бог. И эту радикальную перемену подготавливал уже Ветхий Завет - книга, пропитанная, прежде всего, жаждой и алканием Бога, книга тех, кто ищет Его и чьи «сердце и плоть восторгаются к Богу живому» (см. Пс 83:3). Конечно, в Ветхом Завете много смерти и умирания, и все же - почитайте! - там нет любопытства к смерти, нет интереса к ней в отрыве от Бога. Если смерть и оплакивается, то потому, что она - разлука с Богом, невозможность восхвалять Его, искать и видеть и наслаждаться Его присутствием. Само пребывание усопшего в шеоле (преисподней), в темном царстве смерти, - это прежде всего боль разлуки с Богом, мрак и отчаяние одиночества. Так, в Ветхом Завете смерть уже потеряла свою автономию и более не является объектом религии, поскольку имеет смысл не сама по себе, а только в связи с Богом.

Победа над смертью ________________

Но, конечно же, находим мы полноту «богоцентристского» понимания смерти, исполнение революции, начатой, заявленной, подготовленной в Ветхом Завете, - в Завете Новом, в Евангелии. Что же провозглашает эта Благая Весть? Во-первых, в жизни, учении, распятии, смерти и воскресении Иисуса Христа, воплотившегося Сына Божия, смерть раскрывается как «враг», как тление, вошедшее в Богом сотворенный мир и превратившее его в долину смерти. «Последний же враг истребится - смерть» . Никаких больше разговоров о ее «приручении», «нейтрализации», «украшении». Она - оскорбление, наносимое Богу, смерти не сотворившему. Во-вторых, Евангелие утверждает, что смерть - плод греха. «Посему, как одним человеком грех вошел в мир, и грехом смерть, так и смерть перешла во всех человеков, потому что в нем все согрешили», - пишет апостол Павел [Рим 5:12].

Смерть - выкуп за грех, за непослушание человека Богу, за отказ человека от жизни в Боге и с Богом, за предпочтение самого себя - Богу; смерть - это результат отчуждения человека от Бога, в Котором только и заключается вся жизнь человека. Таким образом, смерть необходимо уничтожить, истребить как духовную реальность разрыва человека с Богом. Отсюда - Евангелие, Благая Весть: Иисус Христос уничтожил смерть, поправ ее собственной смертью.

В Нем смерти нет, но Он принял ее добровольно, и это принятие - результат Его полного послушания Отцу, Его любви к творению и к человеку. Под маской смерти Сама Божественная Любовь спускается в шеол, преодолевая разъединение и одиночество. Смерть Христа, рассеивающая мрак преисподней, - это божественный и лучезарный акт любви, и в Его смерти, таким образом, отвергается духовная реальность смерти. И наконец, Евангелие утверждает, что с воскресением Иисуса Христа новая жизнь - жизнь, в которой нет места смерти, дается тем, кто верит в Него, кто соединен с Ним - соединен через крещение, которое есть их собственное погружение в «бессмертную смерть» Христа, их участие в Его воскресении; через помазание (sic) Духом Святым, подателем и содержанием этой новой христоподобной жизни; через Евхаристию, которая есть их участие в Его славном вознесении на Небеса и вкушение трапезы в Его Царствии Его бессмертной жизни. Таким образом, смерти больше нет, «поглощена смерть победою» [ср. 1 Кор 15:54].

Раннехристианские истоки литургии смерти ________________

Для Древней Церкви (а мы переходим теперь к истокам христианской литургии смерти) эти торжествующие уверения, до сих пор повторяемые нами еженедельно, - истинны, и истинны буквально. Поистине то, что поражает человека, изучающего раннехристианское богослужение, а особенно - раннехристианские похороны, - это отсутствие какого бы то ни было интереса или какой бы то ни было озабоченности по отношению как к физической или биологической смерти, так и (и это еще более удивительно и значительно) к «посмертному существованию», состоянию «усопшего» между смертью и конечным воскресением, тому состоянию, которое позднее богословы назовут «переходным» и которое на Западе выльется в доктрину чистилища. Что же касается Востока, то там это состояние станет предметом некоего «парабогословия», о котором серьезные богословы и сегодня не знают, что сказать:

то ли к этому следует отнестись серьезно, то ли считать народным благочестием, если не просто суеверием.

Но в ранней Церкви мы не видим ничего подобного! Конечно, христиане хоронили своих умерших. Более того, изучая то, как они их хоронили, мы узнаем, что делали они это в полном соответствии с похоронной традицией, принятой в обществе, в котором они жили, будь то еврейское или греко-римское общество. Похоже, они не стремились создавать собственные, специфически христианские похоронные обряды. Никакой «апостольской комиссии» по христианским похоронам! Никакого развития собственной похоронной практики! Они даже пользовались похоронной терминологией окружающей их культуры.

Многие из нас, вероятно, не знают, что в самой ранней молитве (о которой я буду подробно говорить завтра) «Боже духов и всякия плоти...»1 прошения об оставлении грехов, которую мы произносим и сегодня, употребляются языческие термины: усопшие пребывают «в месте светле, в месте злачне, в месте покойне». И никаких трудностей не возникает при использовании языческой терминологии, если мы точно себе представляем, что имеем под ними в виду.

1. «Боже духов и всякия плоти, смерть поправый и диавола упразднивый, и живот мiру Твоему даровавый: Сам, Господи, упокой душу усопшаго раба Твоего [или усопшия рабы Твоея] имярек, в месте светле, в месте злачне, в месте покойне, отнюдуже отбеже болезнь, печаль и воздыхание. Всякое согрешение, содеянное им [или ею] словом, или делом, или помышлением, яко благий человеколюбец Бог, прости, яко несть человек, иже жив будет и не согрешит. Ты бо Един кроме греха, правда Твоя правда во веки, и слово Твое истина».

(Последование отпевания мирян.) Таким образом, со стороны могло показаться, что ничего не изменилось. Христианские катакомбы на деле - это совершенно такие же кладбища, как и нехристианские катакомбы или кладбища. Церковь поддерживает свое существование в условиях преследований именно как collegium funeralium, сообщество, предоставляющее дешевые похороны своим членам, точно так же как наши эмигрантские братства в Америке главной своей задачей видели подобающие похороны. Евхаристия, которую служили в день смерти мученика на его могиле, язычнику представлялась как refrigerium, жертвенная трапеза, какую предлагали они и своим умершим. Казалось, ничего не изменилось, но в то же время изменилось все, ибо изменилась сама смерть. Или, точнее, смерть Христа радикально, если угодно - онтологически, изменила смерть. Смерть - уже не разлука, ибо перестала быть разлукой с Богом и, следовательно, с жизнью. И ничто не выражает уверенность в этой радикальной перемене лучше, чем надписи на христианских могилах, подобные вот такой, сохранившейся на могиле молодой девушки: «Она жива!» Древняя Церковь живет в тихой и радостной уверенности, что усопшие во Христе, еп Christ, - живы, или пребывают, цитируя еще одну раннюю формулировку похоронного обряда, «идеже присещает свет лица Божия»1. Церковь не задает вопросов о природе и образе этой «жизни» до всеобщего воскресения и Последнего Суда - вопросов, которые много позднее составят единственную тему последних глав догматики, так называемого трактата De Novissimis («О последних временах»). И не задает она этих вопросов не из-за (как считают западные богословы) «неразвитости» богословия на этой ранней стадии, из-за отсутствия тогда выработанной, систематической эсхатологии, а потому, что, как мы увидим, она свободна от индивидуалистического - можно даже сказать, эгоцентрического - интереса к смерти как к моей смерти, как к судьбе моей души после того, как я умру, интереса, который появится много позже и практически вытеснит эсхатологию ранней Церкви.

_____________________

1. Последование Панихиды: «О отпуститися им от всякия болезни, и печали, и воздыхания, и вселити их, идеже присещает свет лица Божия, Господу помолимся...» («О избавлении их от всякой муки, скорби и стенания, и вселении туда, где сияет свет лица Божия, Господу помолимся»).

Для ранних христиан всеобщее воскресение - именно всеобщее, это - космическое событие, исполнение всего в конце времен, исполнение во Христе. И этого славного исполнения ожидают не только усопшие; его ожидают и живые, и вообще все творение Божие.

В этом смысле, по словам апостола Павла, мы (я имею в виду и живых, и умерших) все мертвы - не только те, кто покинул эту жизнь, но и все те, кто умер в воде Крещения и вкусил Христово воскресение в воскресении Крещения. Мы все умерли, говорит апостол Павел, и наша жизнь - не только жизнь усопших, но и жизнь живых, - «сокрыта со Христом в Боге»

[Кол 3:3]. И я еще раз повторю (потому мы так привыкли уже к этим словам, что воспринимаем их как некую музыку, не думая о ее смысле): жизнь сокрыта со Христом, а Христос - жив, смерть не имеет над Ним власти [ср. Рим 6:9]. Так, живые или мертвые, в этом ли мире, чей образ проходит [ср. 1 Кор 7:31], [...], или покинув его, мы все живы во Христе, ибо мы соединены с Ним и в Нем имеем свою жизнь.

Такова христианская революция по отношению к смерти. И если мы не поймем этот поистине революционный, поистине радикальный характер христианства - революционный в отношении религии, всего, что человек относил к таинственной реальности смерти, если мы этого не поймем, то мы не сможем понять и истинный смысл обращения Церкви с умершими.

У нас нет механизма для «отличения» в долгой и сложной истории христианского «богослужения смерти» подлинной традиции от искажений и капитуляций перед старым «культом мертвых» или (если процитировать страшные слова Христа) стремлением «мертвых хоронить своих мертвецов» [Лк 9:60]. Какая ужасная картина! Попробуйте себе это представить. Но именно в таком «отличении» мы нуждаемся сегодня более чем когда- либо.

Ибо (взглянем правде в глаза) смерть, которую навязывает нам наша секуляристская культура, - это, как ни странно может прозвучать, старая, дохристианская смерть, смерть приручённая, дезинфицированная, вульгаризированная, ее скоро будут доставлять нам вместе с медицинской справкой, гарантирующей «существование после смерти». Но мы знаем и мы верим (или по крайней мере, мы, как христиане, должны знать и верить), что Бог создал нас, призвал нас «из тьмы в чудный Свой свет», как говорит апостол Петр , не ради «существования после смерти» (пусть даже вечного) или, говоря по-иному, не ради «вечного существования в смерти», но ради общения с Ним, познания Его, которое одно есть жизнь, и жизнь вечная.

Похожие работы:

«ОСОБЕННОСТИ РОССИЙСКОГО УПРАВЛЕНЧЕСКОГО МЕНТАЛИТЕТА* А.В. Кузовкова, 2 курс Умом Россию не понять, Аршином общим не измерить. Ф.И. Тютчев Мы одно любим, одного желаем: да не изменится никогда твердое основание нашего величия,. да цветет Россия Н.М. Карамзин Сегодня интерес к проблеме российского менталитета очевиден. Процессы глобализации ускоряются, одновременно обостряются противоречия между мировой и национальными культурами. В этих условиях для сохранения самости российского народа...»

«SafeDay МОТ (Всемирный день Международная охраны труда) организация труда ВМЕСТЕ ПОВЫСИМ КУЛЬУРУ ПРОФИЛАКТИКИ В ОХРАНЕ ТРУДА ВСЕМИРНЫЙ ДЕНЬ ОХРАНЫ ТРУДА 28 апреля 2015 г. www.ilo.org/safeday Уважаемые коллеги и партнеры!Тема Всемирного дня охраны труда в 2015 году: «ВМЕСТЕ ПОВЫСИМ КУЛЬТУРУ ПРОФИЛАКТИКИ В ОХРАНЕ ТРУДА». Повышение культуры профилактики в охране труда – динамичный процесс, для которого требуется поддержка со стороны всех заинтересованных сторон. Поэтому в этом году мы подготовили...»

«ОТЧЕТ О ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ОТРАСЛИ «КУЛЬТУРА» Приоритетными направлениями деятельности отрасли «Культура» являлись: обеспечение гарантий и возможностей для жителей города в доступности социально-значимого пакета услуг сферы культуры; развитие и модернизация подведомственных учреждений культуры и дополнительного образования детей; повышение эффективности финансово-хозяйственной и творческой деятельности подведомственных организаций. Основным ресурсом создания условий для совершенствования качества...»

«КЛАРА ГРИН ФАКЕЛ, УСТРЕМЛЕННЫЙ В БУДУЩЕЕ ГАМБУРГ АННОТАЦИЯ Книга посвящена 100-летию Анны Грунт, которая явилась основателем музыкальной династии в четырех поколениях. В статьях дочерей и внуков, в воспоминаниях современников раскрывается живая лаборатория творческого процесса и широкая панорама пути развития пианиста на разных возрастных этапах. Все имена подлинные, факты взяты из жизни. Анна Грунт зажгла огнем своей любви к профессии, к человеку всех, кто был рядом, и искры этого огня не...»

«ОГЛАВЛЕНИЕ 1. ФУНДАМЕНТАЛЬНЫЕ ПРОБЛЕМЫ ОБЩЕЙ ТЕОРИИ ФИЗИЧЕСКОЙ КУЛЬТУРЫ 1.1. Общие закономерности развития, функционирования и совершенствования системы физической культуры 4 1.2. Управление в системе физической культуры 5 1.3. Общие закономерности развития, функционирования и совершенствования двигательных (физических) способностей (качеств) 6 1.4. Средства и методы, используемые для формирования физической культуры человека 2. ТЕОРИЯ И МЕТОДИКА ФИЗИЧЕСКОГО ВОСПИТАНИЯ 8 2.1....»

«АКТ ГОСУДАРСТВЕННОЙ ИСТОРИКО-КУЛЬТУРНОЙ ЭКСПЕРТИЗЫ выявленного объекта культурного наследия «ДОМ ЖИЛОЙ ОДНОЭТАЖНЫЙ» по адресу: г. Челябинск, ул. К. Маркса, 62. Г. Челябинск 2014г. Экз.З -1А кт Государственной историко-культурной экспертизы проводимой в целях обоснования включения в единый государственный реестр объектов культурного наследия (памятников истории и культуры) народов Российской Федерации выявленного объекта культурного наследия «Дом жилой одноэтажный» по адресу: г. Челябинск, ул....»

« I AZIA SY I AFRIKA Л. А. КАРТАШОВА L. А. KARTACHOVA БИБЛИОГРАФИЯ МАДАГАСКАРА ВОКУ AMAN-DAHATSORATRA MOMBA AN"I MADAGASIKARA МОСКВА МОSКОА Карташова Л.А. Библиография Мадагаскара / Под ред. В.А.Макаренко. М.: ИСАА при МГУ, 2005. 122 с. Автор предисловия и краткой справки о Мадагаскаре: Л.А.Карташова Редактор: В.А.Макаренко Мадагаскар...»

«ЛЕКЦИЯ №1:ПОНЯТИЕ,ЦЕЛИ И ЗАДАЧИ ДЕЛОВОГО ОБЩЕНИЯ. Каждый человек уникален, неповторим. Знать себя, управлять собой, ощущать радость общения, адаптироваться в новых условиях, жить в согласии с другими, а также научиться слышать, слушать и понимать человека -эти задачи могут быть легко решены при грамотном построении деловых отношений. Деловые отношения относятся к типу общественных отношений и рассматриваются как взаимосвязи между партнерами, коллегами, возникающие в процессе совместной...»

«Национальный правовой Интернет-портал Республики Беларусь, 07.05.2015, 1/15778 УКАЗ ПРЕЗИДЕНТА РЕСПУБЛИКИ БЕЛАРУСЬ 30 апреля 2015 г. № 183 О вопросах республиканского государственнообщественного объединения «Белорусское физкультурно-спортивное общество «Динамо» В целях совершенствования деятельности республиканского государственнообщественного объединения «Белорусское физкультурно-спортивное общество «Динамо» п о с т а н о в л я ю: 1. Уполномочить следующие государственные органы быть...»

«УТВЕРЖДАЮ: Директор МУК «ЦБС» _(С.И.Чехова) «_» _ 2014г. Информационный отчёт за 2013 год Центральная городская библиотека им. М. В. Ломоносова муниципального учреждения культуры муниципального образования «Город Архангельск» «Централизованная библиотечная система»Заместитель директора по библиотечной работе МУК «ЦБС»: Куклина Светлана Евлампиевна 163000 г. Архангельск, пр. Троицкий, 64 Электронный адрес: [email protected] тел.:(81-82) 21-12-61 2013 год I. ПРИОРИТЕТНЫЕ ЦЕЛИ, ЗАДАЧИ...»

«В.А. Четвернин Проблемы теории права для особо одаренных студентов В.А. Четвернин Проблемы теории права (для особенно одаренных студентов) Вопрос 1. Объект юриспруденции: официальные тексты и социальные институты Вопрос 2. Типы правопонимания: право и насилие Вопрос 3. Формалистическая и социологическая трактовки нормы в позитивизме Вопрос 4. Право и свобода, minimum minimorum свободы. Правовой и потестарный типы социокультуры Вопрос 5. Право и морально-религиозное регулирование Вопрос 6....»

«Образование и физическая культура УДК 37.037.1 ББК 74.200, 544.8 ВОЗРАСТНАЯ ДИНАМИКА ИНТЕРЕСОВ И ПОТРЕБНОСТЕЙ ПОДРОСТКОВ В СПОРТИВНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ О.Н. Степанова, А.Н. Кухтерина, А.В. Юров Аннотация. Исследования спортивной мотивации ведутся, как минимум, с середины XX века, однако проблема изучения возрастной динамики потребностей и интересов школьников-подростков к спортивной деятельности до сих пор недостаточно изучена. Чтобы восполнить имеющийся пробел, авторы провели опросы (анкетирование...»

« КЕМЕРОВО ЦЕНТРАЛЬНАЯ ДЕТСКАЯ БИБЛИОТЕКА им. А.М. БЕРЕСНЕВА УПРАВЛЕНИЕ КУЛЬТУРЫ, СПОРТА и МОЛОДЕЖНОЙ ПОЛИТИКИ АДМИНИСТРАЦИИ г. КЕМЕРОВО МУНИЦИПАЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ КУЛЬТУРЫ ДЕТСКАЯ ЦЕНТРАЛИЗОВАННАЯ БИБЛИОТЕЧНАЯ СИСТЕМА Г. КЕМЕРОВО ЦЕНТРАЛЬНАЯ ДЕТСКАЯ БИБЛИОТЕКА им. А.М. БЕРЕСНЕВА СПРАВОЧНАЯ СЛУЖБА «ОНЛАЙНик» Серия: «Дни воинской славы России»...»

«Департамент культуры и охраны объектов культурного наследия Вологодской области Бюджетное учреждение культуры Вологодская областная детская библиотека Информационно-библиографический отдел Сектор руководителей детского чтения Вологодские писатели – юбиляры 2012 года Вологда Уважаемые читатели! Вашему вниманию предлагается сборник, содержащий сведения о жизни и творчестве вологодских писателей, которые отмечают свои юбилеи в 2012 году. Надеемся, что данный материал будет полезен студентам,...»

«Направление 4 _ ТЕКСТЫ ТРАДИЦИОННОЙ КУЛЬТУРЫ В ПЕРСПЕКТИВЕ КУЛЬТУРНОЙ ЭВОЛЮЦИИ Основные аспекты изучения текстов устной и письменной традиции (рук. чл.-к. РАН Е.В.Головко, д.ф.н. А.Н.Соболев, ИЛИ РАН) В рамках проекта в 2013 г. подготовлена публикация выполненного Л.Г. Герценбергом этимологического анализа лексем персидского языка на букву b-. Доказан архаичный характер древнегреческого ‘бескрайний’, встречающегося в разночтениях рукописей Пиндара и Гиппократа. Предложен сценарий деривации...»

«Управление культуры Белгородской области ОСНОВНЫЕ ИТОГИ РАБОТЫ УЧРЕЖДЕНИЙ КУЛЬТУРЫ И ИСКУССТВА БЕЛГОРОДСКОЙ ОБЛАСТИ В 2014 ГОДУ Белгород Управление культуры Белгородской области Курганский С. И. – заместитель начальника департамента внутренней и кадровой политики области – начальник управления культуры области Отдел развития социально-культурной деятельности, библиотечного дела и взаимодействия с органами местного самоуправления Андросова Н. О. – заместитель начальника – начальник отдела Отдел...»

«П. Н. Донец. Об исследовательской единице межкультурной коммуникации П. Н. Донец ОБ ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКОЙ ЕДИНИЦЕ МЕЖКУЛЬТУРНОЙ КОММУНИКАЦИИ Считается, что всякая научная дисциплина, претендующая на самостоятельный статус, должна обладать собственной исследовательской единицей (ср. фонетика фонема, теория словообразования морфема, лексикология лексема и т.д.). Попытки определить такую базовую исследовательскую единицу неоднократно предпринимались и в теории межкультурной коммуникации (далее - МКК),...»

«Е.А. Беседина, Т.В. Буркова «ГОРОД ДОЛЖЕН ГОВОРИТЬ.»: МЕМОРИАЛЬНАЯ ДОСКА КАК ЗНАК КОММЕМОРАЦИИ И КОММУНИКАЦИИ В СОЦИОКУЛЬТУРНОМ ПРОСТРАНСТВЕ Проблемы теории и практики коммеморации являются актуальным направлением развития общественных и гуманитарных наук. В рамках memorу studies изучается культурно-исторический феномен мемориальных досок. Мемориальная доска как знак исторической памяти, служит своеобразным каналом коммуникации, через который город передает «послания» из прошлого, адресованные...»

«Ху Яньли, Арташкина Тамара Андреевна КИТАЙСКАЯ ТРАДИЦИОННАЯ МЕДИЦИНА В КОНТЕКСТЕ СОЦИОКУЛЬТУРНОЙ ГЛОБАЛИЗАЦИИ Китай участвует в процессе социокультурной глобализации в качестве ее объекта и субъекта. Особенности проникновения китайской традиционной медицины в западную культуру анализируются на основе большого фактического материала из китайских литературных источников. Если в предыдущие столетия китайская медицина проникала в ткань западной культуры путем трансфера, то в настоящее время...»

«Протоиерей Александр Сорокин Введение в Священное Писание ВЕТХОГО ЗАВЕТА Курс лекций «ЦЕРКОВЬ И КУЛЬТУРА» Санкт Петербург ББК Э37 УДК 221 С.65 Рецензент: архимандрит Ианнуарий (Ивлиев) Протоиерей Александр Сорокин Введение в Священное Писание Ветхого Завета. Курс лекций - СПб.: Институт богословия и философии, 2002 - 362 с. ISBN 5 93389 007 3 Предлагаемый труд является введением исагогико экзегетиче ского характера к более детальному и полному изучению Свя щенного Писания Ветхого Завета. Оно...»

2016 www.сайт - «Бесплатная электронная библиотека - Книги, издания, публикации»

Материалы этого сайта размещены для ознакомления, все права принадлежат их авторам.
Если Вы не согласны с тем, что Ваш материал размещён на этом сайте, пожалуйста, напишите нам , мы в течении 1-2 рабочих дней удалим его.

50.00₽

Аудиозапись доклада протопресвитера Александра Шмемана «Свобода и Предание в Церкви», а также размышления о трудах последнего периода жизни знаменитого русского православного богослова XX века: «… он во многих явлениях культуры находит литургический смысл. И даже в таких, которые кажутся далекими от Церкви».

Цикл, серия:

Персоналии:

Описание

В 2013 году в переводе Елены Дорман вышла книга протопресвитера Александра Шмемана «Литургия смерти и современная культура». А в эфире радио «Град Петров» прозвучал ранее неизвестный доклад отца Александра Шмемана «Свобода и Предание в Церкви».

Книга – это четыре лекции, прочитанные на английском языке, так что потребовался вдумчивый перевод. Но и английский текст никогда не был написан отцом Александром Шмеманом – это текстовая расшифровка его устных выступлений.

В отличие от книги «Литургия смерти», доклад «Свобода и Предание в Церкви» мы можем услышать, он был произнесен отцом Александром в 1976 году в Париже на съезде РСХД на русском языке.

Аудиозапись доклада предоставил радиостанции «Град Петров» председатель радиостанции «Голос Православия» (Париж) протоиерей Владимир Ягелло .

«И, наконец, больше того: некое духовное искривление всех оттенков, само почти неправильное переживание христианства. Об этом сейчас я не могу говорить, но мог бы сказать и мог бы доказать, что если где-то извращалось церковное сознание, оно извращалось не потому, что кто-то писал какую-то книгу в Московской духовной академии. Поверьте, этой книги никто не читал. Может быть, католики читали, потому что они всё читают. И она никакого влияния на русское сознание не оказала. Но уже о том, что входит в богослужение через десять лет, говорят: это Предание. Как говорил покойный Борис Иванович Сове, читая литургику в Богословском институте: «Да-да, батюшки, пойдете на приходы – увидите. Вам будут говорить: о, это апостольское Предание, это не трогайте. Но будьте уверены, что это «апостольское предание» появилось в шестидесятых годах прошлого века». А потом скажут, что вот это – модернизм. А модернизм в том, что просто непосредственно Престол установлен в этом пункте. Когда вы чувствуете, что тут опускается какая-то темная завеса, против которой вы ничего не можете, ничего!»

Эти выступления относятся к последнему периоду жизни знаменитого русского православного богослова XX века. Они позволяют поразмышлять над богословской мыслью протопресвитера Александра Шмемана и открывают новые горизонты понимания и дальнейшего развития современного богословия.

В программе «Книжное обозрение» о книге протопресвитера Александра Шмемана «Литургия смерти и современная культура» и докладе «Свобода и Предание в Церкви» беседуют Марина Лобанова и преподаватель Института богословия и философии Константин Махлак.

Константин Махлак:

«Шмеман в конце своего творчества, когда он перешел от темы литургического богословия в чистом виде к более широкому пониманию темы богослужения, литургического предания, перешел к восприятию его через призму культуры, через призму человеческого существования здесь и теперь. Это важный поворот, который редко можно встретить в трудах специализированных, посвященных только литургическому богословию, исторической литургике, например. И здесь он выходит к очень интересным обобщениям. Эта мысль у него часто встречается, она уходит в контекст его высказываний – он во многих явлениях культуры находит литургический смысл. И даже в таких, которые кажутся далекими от Церкви».

Труды протопресвитера Александра Шмемана постоянно переиздаются, даже такие, которые уже широко известны. Однако осмысление его наследия всегда актуально.

Конечно, важно обсуждать ранее неизвестные выступления отца Александра Шмемана. Но в их свете и более ранние работы могут получить новый смысл.

Предлагаем вашему вниманию также размышление над сборником статей отца Александра «Богословие и богослужение».

В цикле 3 программы. Общая длительность 1 ч. 48 мин.

Размер zip-архива 244 МБ.

Протопресвитер Александр Шмеман «Свобода и Предание в Церкви».

Книжное обозрение: «Литургия смерти и современная культура».

Возможно Вас также заинтересует…

50.00₽ Добавить в корзину
40.00₽ Добавить в корзину
100.00₽ Добавить в корзину
40.00₽ Добавить в корзину
200.00₽ Добавить в корзину
40.00₽ Добавить в корзину
100.00₽ Добавить в корзину
30.00₽

Предисловие Название новой книги протопресвитера Александра Шмемана может вызвать как минимум недоумение. «Литургия смерти и современная культура» - это непонятно и очень рискованно. Но я хотел бы предосте- речь читателя от желания вступить в спор о названии, не открывая книги. «Религия мертвых» остается значимой частью нашей культуры, даже если мы на это не обращаем внимания. В ХХI веке, как и две, и пять тысяч лет назад, «религия мер- твых» проникает во все традиции и обряды, связанные со смертью и с поминовением усопших. Это утверждение верно для самых раз- ных стран, но связь с «религией мертвых» проявляется по-разному. Протопресвитер Александр Шмеман говорит об Америке 1970-х. Но и современная Россия не исклю- чение. Самый яркий, но далеко не единст- венный пример - мавзолей с телом Ле- нина, который спустя почти четверть века после падения коммунистического режима остается на Красной площади, и вряд ли в обозримом будущем тело Ленина будет предано земле. Мумия в центре Москвы остается важнейшим символом советского прошлого, материально соединяет с этим -7- ПРЕДИСЛОВИЕ прошлым всех живущих сегодня. Эта связь оказывается настолько значимой, что ре- шение о захоронении становится не просто политическим, а религиозно-политическим, и ни один из российских президентов пока не осмелился его принять. Не стали исключением и церковные традиции погребения и поминовения усопших. «Религия мертвых» проникла в богослужебные чинопоследования и гим- нографию в византийский период. В ран- ней Церкви не было никакого интереса к «загробной жизни». Уверенность первых христианских общин в полной победе над смертью выражалась в прошениях древ- ней молитвы: «Сам, Господи, упокой души скончавшихся рабов Твоих в месте света, блаженства, мира, где нет никаких мук, скорбей и душевных страданий». Однако через несколько столетий в заупокойное богослужение пришло традиционное для нехристианского мира переживание смер- ти как трагедии: «Придите, внуки Адама, увидим поверженного на земле отложив- шего все благолепие образа нашего, разру- шенного во гробе гноем, червями, тьмою расточенного, землею покрываемого». В чем здесь противоречие, и насколько оно критично для Церкви? Это один из тех острых вопросов, которые протопресвитер -8- ПРЕДИСЛОВИЕ Александр Шмеман ставит в своих лекциях, изданных под общим названием «Литургия смерти». Как и большинство выступлений и публикаций отца Александра, это не только научно-богословское исследование. Автор ставит проблему смерти в широкий кон- текст церковной культуры и христианско- го миропонимания и одновременно жизни современного общества, раскрывая - ярко и парадоксально - тему смерти в постхри- стианской культуре. Смерть притягивает и отталкивает. Она пугает и тревожит. От нее хочется спря- таться. Или хотя бы найти такое безопасное место, с которого мы сможем без тревоги и скорби смотреть на смерть ближних и, возможно, на свою собственную. Более всего надежд секуляристское общест- во связывает с медициной. Она победит смерть, как она уже во многом победила старость. И трансгуманизм - как бы фан- тастически это ни звучало - уже обещает это сделать. Говоря о секуляристском обществе, отец Александр определяет его через отношение к смерти - это в первую очередь «миро- воззрение, жизненный опыт, способ видеть и, главное, проживать жизнь так, как буд- то она не имеет никакого отношения к смерти». -9- ПРЕДИСЛОВИЕ Казалось бы, совершенно иное отноше- ние к смерти в Церкви. И надо сказать, что в церковных практиках постсоветской России «индустрия смерти» одна из главных. В нее вовлечены и прихожане, и захожане, и свя- щенники. Для приходов в больших городах это существенная статья дохода. Пожалуй, сегодня только епископы лично избавлены от диктата «индустрии смерти». Вспомним, как происходит типичная встреча со смертью в православном храме. Утреннее богослужение уже закончилось. Храм пуст или почти пуст, вносят гроб с те- лом покойника. Священник, порой хмурый и уставший, отдает распоряжения, куда и как ставить гроб, крышку от него, цветы; где должен быть венчик, куда класть текст раз- решительной молитвы; когда зажигать све- чи… Семья, родственники и друзья усопшего ведут себя покорно, чаще всего растерянно толпятся у входа, жмутся к стенкам, чувствуя себя в храме крайне неуютно, но понимая, что отпевание неизбежно и его нужно как-то отстоять. Нужно отдать, пожертвовать этому непонятному ритуалу часть своего времени по дороге из морга на кладбище. Собравшиеся в храме вокруг гроба не понимают и не стремятся понять заупокой- ное богослужение. Для большинства из них достаточно ритуала. Он должен быть совер- - 10 - ПРЕДИСЛОВИЕ шен правильно, без особых сокращений, и тогда все в порядке. Это все равно что от- править душу усопшего к реке Стикс и пе- редать навлон Харону, который перевозит душу в царство мертвых. Сам священник с такой ситуацией дав- но смирился. Он отпевает множество не- знакомых ему людей, и теперь достаточно случайно, не по своей воле оказавшихся в храме, когда душа уже разлучилась с телом. В лучшем случае священник скажет сло- ва напутствия и эмоционально поддержит скорбящих. В худшем - попробует прове- сти катехизацию, невольно смешивая веру Церкви и те бытовые традиции, которые от- носятся к «религии мертвых». С таким отношением к смерти сталкива- лись многие. Является ли оно единственно возможным? Соответствует ли оно еван- гельскому благовестию? Если задуматься, то интуитивно сердце молившихся или даже просто присутствовавших ответит: «Нет, я ждало другого! Мои ожидания смутные, но они глубже и серьезнее, чем то, что мне пред- ложили в церковном отпевании». Сердце чувствует неполноту состоявшегося в Цер- кви молитвенного напутствия усопших. Вряд ли может быть иначе, когда Церковь освящает своей молитвой тех, кому она сама была не нужна и не интересна. А для священ- - 11 - ПРЕДИСЛОВИЕ ника и отпевание, и панихида - это частная треба и, соответственно, реальный заработок наличными. Здесь не до богословия. *** Но мне хотелось бы предварить четыре лекции отца Александра другими словами. Выбирая Бога, утверждая святым крещени- ем свое желание быть с Ним, мы выбираем жизнь вечную. Освященные благодатью, мы по-новому начинаем видеть свою жизнь… и свою смерть. Отец Александр ставит перед собой ра- дикальную задачу - заново открыть, что такое смерть, и предлагает план действий, основанный на культуре, вере, надежде и литургической традиции. И тем самым он увлекает читателя на трудный путь - быть с Богом, с воскресшим Христом. Увлекает с такой силой и такой уверенностью, что не последовать за ним невозможно. Мне кажется, что эти четыре лекции не случайно были затеряны и забыты. Они выходят отдельным изданием после публи- кации всего наследия отца Александра как своего рода духовное завещание. И оно воз- вещается Церкви в то время, которое опре- делил Промысел Божий. Лекции были прочитаны по-английски, и я хотел бы особо отметить перевод Елены Дорман. В нем сохраняется особое проро- - 12 - ПРЕДИСЛОВИЕ ческое напряжение, характерное для живой речи отца Александра. Эта небольшая книга - пламенный при- зыв поставить смерть в центр нашей жизни так, как это было в первых христианских общинах. И речь идет не о благочестивой реконструкции, а о перемене ума: «Для хри- стианина раннего периода смерть находи- лась в центре всей его жизни, так же как она находилась в центре жизни Церкви, но это была смерть Христа, а не человека». Евангельское благовестие передает нам пасхальную тайну - нет никакого разделе- ния между жизнью и смертью. Смерть уже не властвует над теми, кто живет во Христе. Сергей Чапнин, ответственный редактор «Журнала Московской Патриархии»

Наш во всех отношениях мульти- и поли- мир полон систем ценностей. У каждого государства, этноса, у каждого поколения, у каждой религии, партии, общины, у каждого человека система ценностей - своя. Их, повторяю, много, они торчат и возвышаются, они образуют огромные колонии сталагмитов, ряды и цепи, частоколы и стены. Да, по слову святого, эти перегородки до неба не доходят - но в нашем земном существовании разделяют нас почти наглухо. Однако есть камень, который лежит в основании всякого вавилонского столпа, отношение к нему в той или иной системе ценностей определяет всю систему, камень, который пытается сдвинуть с места всякий человек, рожденный в мир, - и не получается ни у кого: смерть.

Отношение к смерти определяет отношение к жизни. Стили жизни людей, один из которых полагает смерть неизбежным концом всего и мечтает только на возможно долгий срок оттянуть этот конец с помощью медицинских технологий, а другой - лишь переходом в жизнь вечную, различны, как стили бега спринтера и марафонца. Стиль жизни общества спринтеров, условно именуемого «обществом потребления», - стиль и сегодняшней России: смерть в самых разных ее видах, от смакования терактов и катастроф до репортажей из жизни хосписов, стала разве что медиаповодом для обсуждений в Фейсбуке, смерть в виде расчлененки на телеэкране требует не сопереживания, но всего лишь стакана с попкорном, смертью вроде бы никого не удивишь - но вместе с тем современный россиянин предпочитает не задаваться важнейшим вопросом «како мне помирать будет» и смерть своих близких отодвигает, прячет от себя, отдает ее на откуп похоронной индустрии (частью которой нередко становится в наши дни, увы, и православная церковно-приходская практика поминовения усопших…). С оскудением глубины отношения человека к смерти скудеет и его жизнь.

В этом контексте совершенно своевременным, или, как говорят христиане, промыслительным, мне видится событие, происшедшее в октябре этого года, - выход в свет в московском издательстве «Гранат» книги «Литургия смерти и современная культура». Со дня кончины ее автора, видного пастыря русского зарубежья, апологета, богослова православной церкви протопресвитера Александра Шмемана (1921-1983) прошло тридцать лет, но его книги продолжают быть востребованы в России читателем не только церковным, но и светским - «Исторический путь Православия», «Евхаристия. Таинство Царства», «Святая святым», «Водою и духом», изданные посмертно «Дневники» и другие работы о. Александра пронизаны тем особым духом трагического, но радостного христианства, которое строится вокруг великого события воскресения Христа, Его победы над адом и смертью. Богословская мысль Шмемана привлекает предельной честностью, отсутствием конфессиональной косности и высоким пророческим градусом, а его язык, язык Шмелева, Зайцева, Бунина, - образец прекрасной русской словесности, которую сам Шмеман хорошо знал и любил.

Поместный собор свободной Русской церкви дал два побега: эмигрантский выжил и принес интеллектуальный плод, а российский погиб и явил подвиг святости.

«Литургия смерти» - книжка, небольшая по объему, но чрезвычайно емкая по содержанию. Она родилась из цикла лекций, прочитанных о. Александром Шмеманом в 1979 году в Свято-Владимирской семинарии в США, прочитанных по-английски, записанных на магнитофон одним из студентов и впоследствии расшифрованных. Тема этих лекций была важным предметом раздумий самого о. Александра - как отмечает переводчица Елена Дорман, он собирался написать книгу о христианском отношении к смерти, его отражении (и искажении) в богослужебной практике Церкви и взгляде на смерть секулярного общества, но не успел. И тем более замечателен нынешний выход перевода этих сохранившихся лекций, что в нем бережно сохранены живой голос пастыря, его образная, часто страстная речь, основной - пасхальный - посыл всей его литургической мысли.

В четырех главах - четырех лекциях: «Развитие христианских погребальных обрядов», «Похороны: обряды и обычаи», «Молитвы за усопших», «Литургия смерти и современная культура» - Шмеман показывает, как с течением веков из церковного сознания постепенно уходил дух парусии, как языческий страх перед смертью и тоскливая зацикленность на «загробном», проникающие в литургическую практику поминовения усопших, вытесняли основную суть Благой Вести - радость о воскресшем Христе и уверенность христиан, следующих за Воскресшим, в воскресении собственном. Вытесняли - но не могли вытеснить окончательно, пасхальный смысл жив в Церкви, хотя и затемнен искажениями (автор методично разбирает на конкретных примерах православных заупокойных служб и молитвословий, как и почему это происходило), и перед христианами стоит творческая задача устранения этих темнот. Однако - и здесь речь автора становится сопоставимой с речью израильских пророков и великих русских сатириков ХIХ века - эти темноты послужили причиной измельчания отношения к смерти и вне церковной ограды. Как отмечает в предисловии к книге Сергей Чапнин, «говоря о секуляристском обществе, отец Александр определяет его через отношение к смерти - это в первую очередь “мировоззрение, жизненный опыт, способ видеть и, главное, проживать жизнь так, как будто она не имеет никакого отношения к смерти ”». Утрата вертикали бытия, девальвация смысла жизни, расчеловечивание человека, обезбожившего Божественное, - Шмеман приводит в своих лекциях примеры из американской действительности 70-х годов ХХ века, но актуальны они и для нас, россиян века ХХI. Горькие слова о. Александра: «Когда вы пойдете к исповеди, попытайтесь, начиная прямо сейчас, тратить меньше времени на свои “нечистые мысли” - они просто затопили исповедь! - и исповедоваться так: “Исповедуюсь Тебе, Господь мой и Бог мой, в том, что и я способствовал тому, что этот мир превратился в ад потребительства и богоотступничества”» как нельзя более применимы к тем, кто сегодня в России именует себя «верующими»…

Слухом, как известно, земля полнится, книгу «Литургия смерти и современная культура» с нетерпением ждали задолго до ее выхода в свет, и изрядная часть тиража сразу же разошлась по рукам. На мой взгляд, это хороший знак - как бы себя конфессионально ни позиционировали думающие и неравнодушные люди в России, с какой бы критикой ни подходили к церковным реалиям и событиям, но к слову православной церкви они прислушиваются внимательно. И слово о. Александра Шмемана как раз и есть такое слово, которого ждут от Церкви. Слово о борьбе и победе - но не над ближними своими, как зачастую декларируется с тех или иных трибун и амвонов, а о победе над главным врагом человечества - смертью, победе Христовой, разделить которую призваны и мы с вами.

Ксения Лученко

Книге протопресвитера Александра Шмемана «Литургия смерти», впервые опубликованной спустя 30 лет после смерти автора, дважды отказали в присвоении грифа Издательского совета Русской православной церкви. Это означает, что церковные цензоры не рекомендуют продавать ее в книжных лавках при храмах. Храмы, которые все же продают ее, а таких в Москве несколько, рискуют, если нагрянет проверка, нажить неприятности.

В те же дни, когда книгу Шмемана не одобрили в Издательском совете, на официальном сайте Московской патриархии был опубликован текст председателя Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви и общества протоиерея Всеволода Чаплина, в котором он призывает «преодолеть “парижское пленение” русского богословия» и пишет, что в «православном интеллектуальном слое слишком многие полностью предали себя в руки наследников богословия диаспоры, которое во второй половине XX века попыталось объявить себя мейнстримом и продолжает эти попытки до сих пор. Да, христианские мыслители рассеяния сделали очень многое для сохранения веры среди своих пасомых. Однако, по определению, диаспора - это явление достаточно маргинальное в контексте жизни свободных православных народов».

Здесь нет никакого сговора: протоиерей Всеволод не влияет на работу Издательского совета. Нет и прямой отсылки именно к Шмеману: «маргинальная диаспора» - это десятки богословов, относившихся к разным церковным юрисдикциям. Но тем не менее это совпадение говорит о тенденции. О стремлении ограничить значение трудов православных проповедников Европы и Америки прикладным сохранением веры среди эмигрантов (при том что эти проповедники привлекали в свои общины жителей тех стран, в которых оказывались, - англичан, французов, американцев). Стремлении отказаться от их опыта и мыслей как от незначимых для тех стран, где православие объявлено религией большинства.

Шмеман смотрит на современное отношение к смерти, умирающему и умершему человеку через призму полных уверенности в воскресении раннехристианских текстов.

Протопресвитер Александр Шмеман - один из самых ярких наследников той самой «парижской школы» русского богословия. Он учился в Свято-Сергиевском богословском институте в Париже, где преподавали многие пассажиры «философского парохода». Сам Шмеман принадлежит ко второму поколению эмигрантов, родившемуся вне России и России никогда не видевшему.

В своем тексте протоиерей Всеволод Чаплин противопоставляет богословов-эмигрантов новомученикам - православным священникам и мирянам, оставшимся в России и погибшим в первые десятилетия советской власти, многие из которых канонизированы. На самом деле это два ростка из одного корня. Во время революции, в 1917-1918 годах, в епархиальном доме в Лиховом переулке в Москве работал Поместный собор Православной российской церкви. Это было первое свободное от государственного давления церковное собрание за несколько столетий. Уже были расстреляны несколько архиереев, уже вовсю реквизировали церковное имущество и рушили храмы, а несколько сотен человек спорили о русификации богослужебных текстов, участии священников в политике, переходе на григорианский календарь, привлечении женщин к церковной работе, реформе церковного управления, новом переводе Библии на русский язык. Впоследствии около трехсот участников Собора прошли через лагеря или были расстреляны, а несколько десятков оказались в эмиграции, и среди них - те, кто основал Свято-Сергиевский институт в Париже: митрополит Евлогий (Георгиевский), последний обер-прокурор Синода историк Антон Карташев. Никакое развитие богословия и нормальной церковной жизни в СССР было невозможно. Поместный собор свободной Русской церкви дал два побега: эмигрантский выжил и принес интеллектуальный плод, а российский погиб и явил подвиг святости.

Соборяне пытались решить, как устраивать жизнь церковной общины без опоры на государство и без ограничений, налагаемых статусом официальной религии, как вновь научиться быть просто Церковью Христовой. Протопресвитер Александр Шмеман и другие священники-эмигранты (протоиерей Иоанн Мейендорф, протоиерей Георгий Флоровский) реализовали это в Америке, где несколько русских епархий, ведущих свое начало с XVIII века, объединились в Американскую православную церковь, ставшую юридически независимой в 1970 году. Шмеман уехал в Америку, где стал преподавать в Свято-Владимирской семинарии и нескольких американских колледжах, вел религиозные передачи на «Радио Свобода», потому что жизнь в родном Париже, среди русской диаспоры стала для него тесной. Как пишет в своих воспоминаниях его вдова Ульяна Шмеман (в девичестве Осоргина), отец Александр страдал оттого, что среди русской парижской профессуры «большинство принимало за истину лишь то, что раньше было в России и, по их мнению, должно было оставаться таким же и в настоящем, и в будущем». Шмеман же был человеком XX века, остро переживающим все его вызовы, русским по культуре и европейцем по судьбе.

Издательство «Гранат»

Американское православие было дистанцировано от России, не зависело от нее политически и экономически, при этом не было полностью инкорпорировано и в американское общество, принимая в себя его членов. Американская церковь (OCA - Orthodox Church in America) никогда не мыслилась как церковь диаспоры: туда входили и входят и румыны, и американцы, и греки, службы идут на разных языках. Церковью диаспоры в полной мере оставалась Русская православная церковь заграницей (РПЦЗ), основой самоидентификации которой были верность старой России и сохранение русского благочестия.

Богословие отца Александра Шмемана неотделимо от этого уникального опыта «просто православия», когда в центре церковной жизни остается только литургия - живое богообщение, вокруг которого собрана община верных.

Шмеман был не только церковным ученым и действующим апологетом, но и одним из русских писателей XX века, по какому-то недоразумению не вписанным в историю литературы. Его «Дневники», изданные в России в 2006 году, - это философская исповедальная проза, с одной стороны - очень характерная для эпохи и среды, заземленная актуальными для 1970-х годов вопросами и событиями, с другой - восходящая к лучшим образцам христианской литературы, «Исповеди» блаженного Августина, « Pro vita sua» кардинала Ньюмана и другим. Шмеман как автор «Дневников» - это христианин, оставшийся один на один с современным миром, без амортизирующей идеологии и готовых схем. Он сомневается, ошибается, испытывает страх и разочарование, но и в тревоге не забывает о Боге.

Новая книга «Литургия смерти и современная культура» отличается от ранее опубликованных книг отца Александра тем, что он сам не писал ее. В «Дневниках» написано лишь о намерении собрать книгу с таким названием, реализовать которое до своей смерти в декабре 1983 года Шмеман не успел. Готовясь к циклу лекций « Liturgy of Death» , которые читал как курс по выбору в конце 70-х, он лишь набрасывал тезисы и цитаты. Один из студентов, канадский православный священник Роберт Хатчен, записал лекции на диктофон и расшифровал. Лишь в 2008 году переводчик и редактор всех текстов отца Александра, вышедших по-русски, Елена Дорман узнала, что эти записи сохранились. Вышедшая книга - это устная речь Шмемана, переведенная с английского человеком, который много лет слышал автора говорящим на обоих языках, то есть - переведенная максимально бережно. В «Дневниках» есть свидетельство работы Шмемана над этими лекциями: «Понедельник, 9 сентября 1974. Вчера начал работать над новым курсом: “ Liturgy of Death” . И снова поражаюсь: как никто этим не занимался, никто не заметил чудовищного перерождения религии воскресения в похоронное самоуслаждение (с оттенком зловещего мазохизма; все эти “плачу и рыдаю…”). Роковое значение Византии на пути Православия!».

Святой Иоанн Златоуст в «Огласительном слове», которое читается во всех православных церквях в пасхальную ночь, восклицает: «Смерть, где твое жало?! Ад, где твоя победа? <…> Воскрес Христос - и никто не мертв во гробе!». Это и есть самая суть христианской веры, которую вековые наслоения сделали менее пронзительной и очевидной и которую отец Александр напоминал своим слушателям, а теперь - и читателям. В его книге нет присущей Златоусту эмоциональности. Шмеман верен себе, спокоен и разумен, даже грустен. Он анализирует современные практики отношения к смерти и погребению - философские, медицинские, психологические и ритуальные, религиозные. Говорит о том, как смерть становится «асептической», как ее прячут, пытаются «приручить», а она все равно берет свое. Отец Александр не поучает, не навязывает веру в воскресение и спасение через Христа. Он сам проходит с читателем весь путь рассуждений о смерти, о том, что без смерти - страшной и неизбежной - судьба человека не состоится в своей полноте. Шмеман смотрит на современное отношение к смерти, умирающему и умершему человеку через призму полных уверенности в воскресении раннехристианских текстов. Это вовсе не значит, что отец Александр предлагает искусственным образом вернуться в состояние человека первых веков нашей эры. Он лишь меняет оптику, пытается преодолеть инерцию горя и экзистенциального отчаяния, глубоко понимая внутреннее устроение современных людей, будучи одним из них.

«Она жива!» - приводит в своей книге отец Александр надпись на могиле молодой девушки в христианских катакомбах Рима. «Есть люди, которые спустя много лет после смерти воспринимаются как живые», - написал на «стене» Фейсбука московский священник Дмитрий Агеев спустя 30 лет после кончины Шмемана. Наверное, отец Александр что-то понял о смерти, если он до сих пор жив.

Презентация новой книги протопресвитера Александра Шмемана «Литургия смерти» прошла 15 декабря в культурном центре «Покровские ворота». Этот текст никогда ранее не издавался, но его актуальность поразила и издателей, и читателей. Исследователи наследия отца Александра рассказали о том, как стала возможной публикация, и поделились своими впечатлениями о книге.

«Память о нем жива»

Публикация книги была приурочена к 30-летию со дня кончины протопресвитера Александра Шмемана. Открывая вечер, представитель Православной Церкви в Америке архимандрит Александр (Пихач) заметил, что востребованность новой книги (тираж расходится очень быстро) свидетельствует о том, что память об отце Александре жива. «Отец Александр всегда подчеркивал, что Евангелие начинается с радости, и кончается радостью. Его богословие вдохновлялось этим». Даже своей смертью протопресвитер засвидетельствовал радость. «Когда его земной путь подходил к концу, - рассказал архимандрит, - и совершалось таинство соборования, в положенном месте он сам произнес „Аминь. Аминь. Аминь“». А одна из прихожанок отца Александра Шмемана, присутствовавшая на вечере, вспомнила, что когда протопресвитер скончался, его супруга распахнула двери и пригласила всех войти со словами «Теперь смотрите на нашу Пасху».

В послании Архиепископа Вашингтонского Тихона, Митрополита всея Америки и Канады, зачитанном на встрече, говорилось о том, что православная церковь в Северной Америке существует во многом благодаря евхаристическому возрождению и получению автокефалии, которые вдохновлял отец Александр Шмеман.

Гость вечера профессор ПСТГУ Андрей Борисович Ефимов считает, что этим Шмеман продолжил линию митрополита Тихона (Белавина) в Америке.

«Когда святитель Тихон приехал, в Америке было 29 приходов. Через 17-18 лет было более 300 приходов. Примерно то же сделал отец Александр Шмеман. То, что провидел святитель Тихон (экзархат Русской церкви и национальные епископы, которые возглавляют национальные епархии), было через много лет реализовано отцом Александром. Главное действующее лицо в создании Американской Православной Церкви, как мне представляется - отец Александр Шмеман вместе с отцом Иоанном Мейендорфом».

«Это книга, которую он не написал»

Елена Дорман - переводчик и редактор сочинений отца Александра Шмемана.

Анна Сонькина – Дорман, Елена Дорман

«Это книга, которую он не написал, но очень хотел бы написать. Об этом есть записи в его дневниках. Кроме того, смерть была темой его лекций и семинаров». В архиве богослова даже нашли что-то вроде титульного листа с названием «Литургия смерти» и эпиграфом «Смерти больше нет». Но самого текста не было. Совсем недавно обнаружили запись летнего семинара о смерти, который провел отец Александр незадолго до своей кончины. Эти четыре лекции и составили книгу.

«Мне кажется, книга вышла в очень нужное время, - подчеркнула Елена Дорман. - У нас в обществе вопрос смерти стал, наконец, обсуждаться - и медицинском, и в этическом ключе, Как всегда отец Александр пришел нам на помощь вовремя».

Елену поддержала ее дочь, паллиативный врач Анна Сонькина-Дорман:

«Отец Александр очень здорово описывает то, что происходит в сегодняшнем мире. То отрицание смерти, которое создает очень опасную для людей ситуацию. Поскольку смерти как будто нет, люди на пороге смерти оказываются брошенными. Их бесконечно интубируют, реанимируют. Они умирают в больницах в ужасе и одиночестве, с опасностью отрицания Бога в этот момент».

Анна подтвердила, что сейчас тема смерти начинает обсуждаться открыто, и в этом российское общество ориентируется прежде всего на западный мир. Но запад, по ее мнению, идет к эвтаназии, то есть к концепции «прирученной, симпатичной смерти». Анна рассказала о том, что одновременно с книгой вышел номер журнала «Отечественные записки», целиком посвященный отношению к смерти – психологическому, философскому, медицинскому, этнографическому ее осмыслению. В журнале была опубликована одна из лекций, составивших книгу отца Александра.

«Когда мы пытаемся найти середину, мы понимаем, что нет варианта кроме христианского, - размышляет Анна. - Мы понимаем, что смерть ужасна и отвратительна, и она никогда не может быть приятной, потому что Бог смерти не создавал. Но при этом смерть абсолютно побеждена Воскресением Христа».

Очень своевременная книга

Ведущий вечера, ответственный редактор «Журнала Московской Патриархии» Сергей Чапнин согласился с переводчиком:

«Не случайно текст был в забвении 30 лет. Эта книга несет пророческое послание всем нам, Церкви XXI века. В книге очень много параллелей с современной культурой. Это вызов каждому из нас, нашей вере: как и во что мы веруем. Эта книга заставляет нас вспомнить о том, что такое смерть в свете Евангелия».

Богослов и публицист Андрей Десницкий продолжил эту мысль:

«Это книга не ответов, а вопросов». Ужас смерти сейчас с одной стороны пытаются замаскировать, с другой - приукрасить. Это бывает и в церковных похоронах: «Происходит вроде бы церковный обряд похорон, но не происходит встречи со смертью. А может быть иначе. Я помню, как отпевали молодую женщину, и ее муж сказал: „Во время отпевания я примирился с Богом“»

«У нас сейчас столько ответов на разные вопросы: как исповедоваться, как поститься, для православных девочек, для православных мальчиков, для православных старушек. Это настолько все поверхностно и несерьезно! А вот книга отца Александра - это попытка заглянуть в тот „сундук“, который мы называем Преданием. Из этого сундука сокровищами лишь иногда достают что-то прикладное. А еще чаще этим сундуком хвалятся: у нас же Предание! А отец Александр предлагает внимательно посмотреть, что же там есть. Ни к чему не прилепляться, ни от чего не отказываться. Это, мне кажется, имеет смысл для Церкви, которая говорит, что она на этом Предании живет. Не какими-то следствиями Предания, застывшими формами конца XIX века, а всем Преданием. Вот Шмеман заглянул в сундук с Преданием, не стал давать какие-то конкретные рекомендации, а предложил всем задуматься».

Библеист Михаил Селезнев говорит, что сочинения отца Александра Шмемана как будто «из нашей эпохи».

«Я имею в виду прежде всего отторжение того триумфализма, который был присущ русскому религиозному возрождению». Отец Александр вовсе не считал, как многие в то время, что все проблемы современного мира можно решить обращением в Православие. Более того, он считал, что и сама земная Церковь порой живет не в соответствии с евангельским идеалом. «Это было для него внутренней трагедией», - заметил Михаил Селезнев. Тем не менее, лейтмотив дневниковых записей отца Александра - это радость. Причем радость не как следствие благополучного стечения обстоятельств, а как выбор, умение с усилием отвернуться от проблем. Он также согласился с Десницким: «Если в этом мире можно о чем-то говорить серьезно, то только с вопросительной интонацией».

Иерей Сергий Круглов также отмечает: одна из главных мыслей Шмемана - то, что Православие это религия радости.

«Он заставляет задуматься об очень важных вещах. Что есть стержень нашей веры? Почему наша вера пасхальная? Вся эта книга - побуждение: думай, делай! Сейчас смерть опошлена. Отношение к смерти, а значит, и к жизни, стало плоским. Как ты относишься к смерти - так ты относишься и к жизни. А из жизни из-за этого уходит пасхальная радость. И в этом виноваты мы, христиане. Потому что мы соль земли…»

Поэт Ольга Седакова, высоко оценивает «Литургию смерти».

напомнила, что кроме секуляристского западного отношения к смерти, с которым полемизирует в своих лекциях отец Александр, есть отношение к смерти в традиционных культурах. Там смерти относятся не только негативно, но и как к освобождению, переходу в другой мир и так далее. И в этом ключе христианская смерть - это «прорастание того ожидания бессмертия, которое было в дохристианской культуре».

«Самое великое в этой книге для меня - напоминание о том, что общество состоит из живых и умерших, что на литургии мы молимся все вместе», - заключила Ольга Александровна.

Александр Кырлежев, богослов и комментатор книг отца Александра, изучает его творчество уже 30 лет.

«Шмеман видит разрывы между богословием, богослужением и благочестием. И из попыток осознать их и восстановить эти связи возникает литургическое богословие Шмемана», - объяснил он. Для ученого книга «Литургия смерти» - шаг к началу публикации архива автора: «Я впервые столкнулся с текстом, который не подготовлен к обнародованию самим Шмеманом. Это, конечно, нужно делать. Это все понадобится. Надеюсь, что появятся какие-то совсем уже молодые люди, которые продолжат эту логику и расширят литургическое богословие за пределы фамилии „Шмеман“».

Отвечая на вопрос корреспондента «Правмира» о том, почему литургическое богословие так и не стало полноценным научным направлением, Кырлежев отметил, что, по его мнению, у зарубежных богословов было недостаточно ресурсов и «контекста» (хотя ученики Шмемана активно применяют его идеи на практике), а в России сама атмосфера несвободы не располагала к исследованиям в шмемановском ключе. Возможно, вскоре ситуация изменится.