Главная » Мода » История создания фильма «Гардемарины, вперёд! Гардемарины, вперед! глава из повести Подвал Краткое содержание повесть о жизни гардемарин

История создания фильма «Гардемарины, вперёд! Гардемарины, вперед! глава из повести Подвал Краткое содержание повесть о жизни гардемарин

Первое путешествие Николаса Сифорта на борту космического корабля "Гиберния" в год 2194-й, от Рождества Христова.

Посвящается Рику из Толедо и Ардату Мэйхару, которым я обязан выходом этой книги в свет, а также Дженни, сделавшей ее достойной внимания.

Часть I

1

– Смирно! – скомандовал я, но опоздал. Алекс и Сэнди не успели вытянуться в струнку: из-за поворота коридора показались два старших лейтенанта «Гибернии».

Все замерли. Сценка была просто ошеломительная: я, побагровевший от ярости старший гардемарин; пышнотелая миссис Донхаузер, взиравшая, разинув от удивления рот, на мыльную пену, свисавшую с ее кофты; два моих курсанта, вытянувшиеся по стойке «смирно» возле переборки и все еще сжимавшие в руках полотенца и тюбики с кремом для бритья; и, наконец, лейтенанты Казенс и Дагалоу, ошарашенные видом расшалившихся, застигнутых врасплох гардемаринов на борту межзвездного корабля Военно-Космического Флота Объединенных Наций. Впрочем, корабль пока стоял у причала орбитальной станции «Ганимед»

Спустись я с мостика на несколько секунд раньше, все было бы в порядке. Но как раз в это время я помогал миссис Дагалоу закончить регистрацию нового корабельного оборудования.

Лейтенант Казенс был краток.

– Вы тоже, мистер Сифорт, к переборке.

– Есть, сэр! – Я встал в строй и застыл по стойке «смирно», боясь даже глазом моргнуть. Вот уж не думал, что друг может так подвести. Возмущению моему не было предела.

Алекс Тамаров, весь потный, стоял рядом со мной. Шестнадцатилетний, он был третьим по старшинству и, когда я прибыл на корабль, встретил меня в штыки, но кончилось тем, что мы подружились. Однако эта последняя проделка Алекса и Сэнди не сулила нам ничего хорошего.

В свете слабо освещенного коридора я заметил, как лукаво блестели глаза миссис Дагалоу, когда, забрав тюбик с кремом у Сэнди Уилски, она передала его лейтенанту Казенсу, и в который раз пожалел, что не эта милая девушка старший лейтенант. Что же до мистера Казенса, то он буквально упивался своей властью.

– Ваше, курсант? Вы уже бреетесь? – бросил он отрывисто. За пять недель, проведенных на борту «Гибернии», находившейся тогда на станции «Околоземный порт», я ни разу не видел, чтобы Сэнди в свои четырнадцать лет пользовался бритвой. Откуда же он ее взял? Может быть, у меня? Мне было семнадцать, и я изредка брился.

– Нет, сэр. – Сэнди пришлось отвечать, у него не было выбора. – Это мистера Хольцера. – Я закусил губу. Господи Боже мой, Хольцера! Только этого не хватало.

Несколько недель назад Вакс, которому было почти девятнадцать, должен был стать старшим гардемарином, но не стал и возненавидел меня. Причем даже не скрывал этого. Он был вполне сформировавшимся парнем, регулярно брился и занимался штангой. Из-за его силы и грубости мы перед ним пасовали.

– Мадам, примите мои искренние извинения, – повернулся лейтенант Казенс к миссис Донхаузер, – уверяю вас, эти дети (последнее слово он выплюнул, как змея – яд) не побеспокоят вас больше. – Глаза его горели от злобы.

– Ничего страшного, – спокойно сказала миссис Дон-хаузер, которую случившееся больше не сердило, скорее, забавляло. – Они просто играли…

– Хороши игры! – Пальцы мистера Казенса прямо-таки впились в тюбик. – Не нашли ничего лучшего, как обливать друг друга пеной для бритья! А еще будущие офицеры военного корабля!

– Это ваши проблемы, лейтенант, – невозмутимо ответила миссис Донхаузер. – А я ни на что не жалуюсь и хочу, чтобы вы это знали. Всего хорошего. – С этими словами она направилась к пассажирским каютам, видимо, сменить кофту.

Ошеломленный лейтенант Казенс на какой-то момент онемел, а потом повернулся к нам:

– В жизни не видел более дурацких шуток. И в такой компании мне предстоит семнадцатимесячное путешествие к Надежде.

Я набрал воздуха в легкие:

– Простите, сэр. Я один во всем виноват.

– Хорошо, что вы это понимаете, – сказал Казенс язвительным тоном. – Вот, значит, как вы воспитываете будущих офицеров, мистер Сифорт?

– Нет, сэр, – ответил я, сильно усомнившись в собственных словах. Не мое ли дружеское отношение к Сэнди и Алексу повлияло на их поведение? Подчиняйся они Ваксу Хольцеру, ничего подобного не случилось бы.

– От таких идиотов можно ждать всякого, но ваша обязанность контролировать их! Что если бы это увидел командир?

Господи, спаси и помилуй! Угоди они пеной не в миссис Донхаузер, а в командира Хага, не избежать бы им бочки, а то и гауптвахты, а мне – понижения в чине до юнги. Мистер Казенс прав на все сто. Я чувствовал свою вину и молчал.

– Отвечай, щенок!

Тут вдруг вмешалась лейтенант Дагалоу:

– Мистер Казенс, Ник был на дежурстве. Он не мог знать…

– Его долг следить за дисциплиной своих подчиненных.

Я и следил, когда бывал с ними. Что еще мог я сделать?

Миссис Дагалоу между тем продолжала настаивать:

– Они ведь совсем мальчишки, мы пока находимся на станции «Ганимед». Они просто спускали пары…

– Не забывайте, Лиза, что кроме занятий с компьютером у нас есть и другие обязанности. Они должны вести себя как мужчины, и наш долг научить их этому. – Ехидство Казенса было всем хорошо известно, а потому миссис Дагалоу не восприняла его слова как выговор и, не обратив на его тон никакого внимания, сказала:

– Они научатся.

– К тому времени, когда у нас кончится крем для бритья? – презрительно бросил Казенс, но уже не так жестко. Он повернулся к Лизе. – Подумайте, ведь к концу рейса некоторым из них предстоит производство в офицеры. Впрочем, вряд ли хоть одному из этих болванов когда-нибудь присвоят звание лейтенанта. А что если на Надежде один из нас получит другое назначение? Вы хотите, чтобы на вахте стояли эти глупые мальчишки, еще вчера гонявшиеся друг за другом с кремом для бритья?

После выхода на экраны в 1988 году фильма режиссера Светланы Дружининой «Гардемарины, вперёд!» у многих возникло убеждение, что красивое иностранное слово, стоявшее в названии, означает примерно то же, что и мушкетер. То есть гардемарины — это лихие юные красавцы, которые постоянно дерутся на шпагах, красиво скачут на лошадях и своим активным участием в дворцовых интригах влияют на ход истории. Снятые в дальнейшем фильмы о продолжении их похождений только подтверждали это мнение. Но у этого гордого слова есть и своя история, которая не нуждается в украшательстве силами исторических беллетристов.

Гардемарины — это кто?

Garde de marine ("морская охрана") — это которое было учреждено основателем российского флота Петром Великим взамен наименования «навигатор» и заимствовано им из французского языка. Это случилось в 1716 году при переводе классов, готовивших будущих флотоводцев из Московской Школы математических и навигацких наук, существовавшей около 15 лет, в новую столицу. В Санкт-Петербурге на их основе была учреждена Морская академия.

По мысли Петра, это звание было промежуточным: гардемаринами становились те, кто успешно усвоил необходимую теорию, но в силу отсутствия практических навыков и опыта не готов к полноценной службе в качестве морского офицера. Звание присваивалось выпускникам Академии перед выпуском их во флот, где они получали практические навыки в морском деле и в командовании личным составом флотских экипажей. В зависимости от выслуги лет, они делились на старших и младших.

«В бою — как солдаты, в ходу — как матросы»

Штат первых гардемаринов в молодом российском флоте был определен в количестве 300 человек. Нося особую форму — мундир они получали содержание, равное по сумме довольствию солдат в гвардии, что также отличало их от простых матросов. Но в службе они, согласно Уставу, использовались в качестве именно низших чинов, имея сходные служебные обязанности.

Отношение к носителям такого звания со стороны экипажа было сложным. Они не могли понять: гардемарины — это кто? Они постигают практику морской службы с самых низов, драят палубу и взбираются на мачты, ставя паруса, вместе с рядовыми матросами. При этом они должны были проходить ежедневное обучение у корабельных офицеров штурманскому делу, управлению судном, артиллерийской стрельбе и заниматься строевой подготовкой с мушкетом. Они обязаны были регулярно вести «журнал путеплавания», по которому велся контроль за их подготовкой. При усердном отношении гардемарина к службе и к практическим занятиям командирами выдавалась «одобрительная аттестация», которая являлась допуском к экзамену на мичманов. Другими словами, гардемарины — это, что называется, ни рыба ни мясо, и, пока они не проходили итоговое испытание, не могли считаться полноценными морскими офицерами.

Гардемаринская рота

После смерти Петра дела его любимого детища — флота Российского — стали постепенно приходить в упадок. Были уменьшены в количестве и гардемарины. Это привело к тому, что они были сведены в одну роту при Морской академии, причем её несколько раз переводили из Петербурга в Кронштадт и обратно. Зимой гардемарины учились в академии, летом проходили практику на судах, но чаще из-за малого количества боевых кораблей служили при портах на унтер-офицерских (сержантских) должностях. Теперь гардемарин допускался к экзамену на получение мичманского звания не ранее чем через 7 лет службы, только после участия в 3 кампаниях и лишь при наличии офицерской вакансии.

В 1752 году Морская академия и гардемаринская рота были упразднены и вошли в состав учрежденного Морского шляхетного кадетского корпуса. Теперь будущие учились три года. Елизаветинские гардемарины — это курсанты выпускного курса, а те, кто учился на первых двух, звались кадетами. Позднее гардемаринами стали именовать учащихся всех специальных — инженерных, артиллерийских и т. д. — морских курсов. Строевое звание гардемарина во флоте было отменено.

Реформы системы подготовки морских офицеров

Такое положение сохранялось почти столетие. К середине XIX века командованию Российского флота стало ясно, что давать офицерское звание молодому человеку сразу после школьной скамьи неразумно. Сначала на Черноморском флоте, в Николаеве, была создана отдельная рота гардемаринов, а в 1860 году вновь введено строевое звание. Тогдашние гардемарины — это своеобразное возвращение к петровским истокам. Целью их учреждения на флоте была необходимость дать молодым людям — выпускникам Морского кадетского корпуса и Николаевской гардемаринской роты — служебную и морскую практику.

По своему статусу флотские гардемарины соответствовали армейским прапорщикам. Они носили офицерскую форму и получали особое денежное содержание. После двух лет службы, по рекомендации командования, они допускались к практическому экзамену на мичманское звание.

Так продолжалось до 1882 года, когда звание гардемаринов было опять возвращено учащимся старшего курса Морского корпуса, которые набирались практики в дальнем морском походе на специальном судне. По окончании его учащиеся проходили итоговое испытание и становились мичманами. Впоследствии звание гардемарина было дано и ученикам средних и специальных курсов с приставкой «младший».

В 1906 году, после поражения России в войне с Японией, непосредственное присвоение звания молодым выпускникам сменилось их выпуском во флот в качестве корабельных гардемаринов и их годичным загранплаванием на боевых судах. Ежегодно в Средиземное море уходил специально сформированный учебный отряд из нескольких судов. Экзамен на младшего морского офицера происходил по возвращении из такого похода.

В советское время звание гардемарина было упразднено.

Современное положение

Сегодняшние гардемарины — что это такое? Чаще всего так именуют учащихся специальных образовательных учреждений типа столичной Первой морской кадетской школы-интерната или воспитанников Но происходит это, скорее, по традиции и неофициально.

Не так давно появились сведения о подготовке к съёмке очередного сиквела поэтому можно быть уверенным, что это гордое слово будет жить в нашем языке и дальше.

«Мы можем растерзать этого гардемарина, но он ни черта не скажет. Это Вам не Париж, не Вена, не Лондон - это Россия! И чтобы затевать свою игру, надо узнать этих русских»!
Первая из трех картин трилогии о гардемаринах, в основе сюжета которой - политические и любовные интриги русского двора времен Елизаветы.
В фильме снимались: Сергей Жигунов, Дмитрий Харатьян, Владимир Шевельков, Татьяна Лютаева, Ольга Машная, Михаил Боярский, Евгений Евстигнеев, Владислав Стржельчик, Александр Абдулов, Владимир Балон, Иннокентий Смоктуновский, Виктор Борцов, Валерий Афанасьев, Виктор Павлов, Владимир Виноградов, Евгений Данчевский, Александр Пашутин, Нелли Пшенная, Паул Буткевич, Семён Фарада, Борис Химичев, Алексей Ванин, Татьяна Гаврилова, Галина Дёмина, Римма Маркова, Игорь Ясулович, Елена Цыплакова, Людмила Нильская, Владимир Стеклов, Ярослава Турылёва Режиссер: Светлана Дружинина
Премьера фильма состоялась 1 января 1988 (ТВ)

…«В сороковых годах XVIII столетия в Москве в Сухаревской башне размещалась навигационная школа, основанная Петром I». Фильм был создан по книге Нины Соротокиной «Трое из навигацкой школы». Она писала роман для своих детей и поначалу не думала о его издании, а тем более - о бешеном успехе, который будет иметь картина о гардемаринах.
По специальности Нина Матвеевна - инженер по строительству портов и гидросооружений. В подмосковном Троицке восемнадцать лет преподавала в строительном техникуме.
Дружинина: «1 января 1983 года раздался телефонный звонок. Звонила женщина. Она предлагала мне напечатанный роман как материал для сценария. Мы с ней встретились в холле дома «Кино». Она представилась: Cоротокина Нина Матвеевна. Инженер. Преподаватель техникума. Из сумки вытащила объемную красную папку огромной тяжести, которую я еле донесла до дома, и, бросив, забыла о ней.
Ее нашли мои дети. Содержание книги их очень заинтересовало. Юрий Нагибин также посоветовал мне прочесть роман Нины Cоротокиной и обратить внимание на автора, начавшего писать в 40 лет. Роман был написан крепко, в традициях исторической литературы. О нем я рассказала в нашем телеобъединении, и главный редактор заинтересовался…»

Они уехали в Пицунду и здесь печатали сценарий на одной пишущей машинке. Нагибин далее предпринял нещадную корректировку: просто взял и выкинул всё лишнее. Текст сократился вдвое.
Соротокина: «Мы же со Светланой люди увлекающиеся были, как начнем свои женские кружева плести, так и остановиться не можем. А Нагибин все лишнее убирал и, в итоге, большинство наших наворотов безжалостно вычистил».
Дружинина любила советского писателя Вениамина Каверина. Призыв из «Двух капитанов» Каверина - «Бороться и искать найти и не сдаваться» вдохновил Дружинину на название фильма «Гардемарины вперёд»


Когда съемки картины только начинались, актерский ансамбль выглядел иначе. Алешу Корсака играл Юрий Мороз, Софью - Марина Зудина. Сама Дружинина должна была предстать в образе мятежной Анны Бестужевой. Сначала ушел Юрий Мороз. Он тогда учился на режиссерских курсах и должен был снимать дипломную работу.
В роли Саши Белова должен был сниматься Олег Меньшиков, но после того, как из фильма ушел Юрий Мороз, предполагаемый актерский ансамбль развалился, и Дружининой пришлось искать нового актера и на эту роль. Сергей Жигунов в то время только закончил театральное училище, он уже снимался в кино, но не сыграл ни одной заметной роли, и участие в фильме о гардемаринах стало поистине его звездным часом.


Вскоре покинула картину Зудина. И тогда в картине появились Дмитрий Харатьян и Ольга Машная. От роли Бестужевой за неделю до съемок Дружинина отказалась сама, решив, что не следует мешать профессию режиссера и актрисы. Благо платья, пошитые для Светланы Сергеевны, на ее преемнице Нелли Пшенной сидели как влитые.
Роль Никиты Оленева должен был играть сын Светланы Дружининой, с ним даже сняли несколько эпизодов, но потом он заболел и роль отдали Шевелькову. Актер чувствовал себя очень неуютно, поскольку режиссер ему тонко намекала, что он занял чужое место. На съемки второй ленты Дружинина его не пригласила, отдав предпочтение Михаилу Мамаеву.
Чтобы как-то объяснить зрителям, куда пропал обаятельный Шевельков, была придумана сцена, где выяснялось, что теперь не сам Никита Оленев, а его брат будет участвовать в приключениях гардемаринов. Но зрителям замена явно не понравилась, и возможно, именно тот факт, что великолепная троица распалась, послужил одной из причин того, что фильм «Виват, гардемарины!», вышедший в прокат в 1991 году, уже не имел большого успеха.


Ребята снимались весело. Дмитрий Харатьян и Владимир Шевельков дружили. Шевелькова привели Харатьян и Жигунов. Жигунова взяли, потому что он скакал на лошади, как Абдулов, и фехтовал, как Д’Артаньян-Боярский. В фильме Дмитрий Харатьян единственный, кто сам исполняет песни, и не только за себя, но и за Сергея Жигунова.
Сергей Жигунов: «У нас была хорошая компания, и мы с удовольствием снимались. Димка все время чуть в стороне находился - у него характер поспокойнее. А Вовка у нас всегда заводилой был, участвовал во всех наших похождениях. Все было очень здорово». Трюками занимались сами. Помните, как Харатьян останавливает четвёрку лошадей на полном скаку?
Жигунов во время съёмок получил травмы. Сергей Жигунов: «Когда мы готовились сниматься в «Гардемаринах», мне сказали: «Никто не ездит на лошади лучше Абдулова и не дерется на шпагах искуснее Боярского». Я разбился в лепешку, но, смею думать, скоро был с ними по меньшей мере на равных в искусстве верховой езды и в фехтовании».

Жигунов дрался с профессиональным фехтовальщиком, не по правилам подбил клинок соперника, и шпага угодила ему под бровь. Оператору пришлось скрывать раненый глаз Жигунова. Как и его парик. Во время съёмочного процесса Сергея Жигунова призвали в армию, а потом остригли наголо. Далее его голову украшал парик.
Первых «Гардемаринов» снимали два лета, в Твери и живописных её окрестностях. Сняли бы за одно и вторых, но так случилось, что Дружинина во время съемок упала с лошади и сломала ногу… Кстати, вторых - «зимних» - «Гардемаринов» тоже не обошел перенос на другой год. Снимали в Подмосковье, была зима, а снега… все не было и не было…
Татьяна Лютаева училась вместе с сыном Дружининой во ВГИКе и именно он предложил её кандидатуру на роль красавицы Анастасии Ягужинской. Светлана Дружинина, посмотрев дипломный спектакль «Тень» по Шварцу пригласила Татьяну на пробы и сразу же утвердила на роль Анастасии Ягужинской. Эта роль стала ярким дебютом для Татьяны Лютаевой. После выхода этого фильма в 1987 году, на рубеже 20-21 тысячелетий очень многим девочкам стали давать имя Анастасия, появились и Софьи.


А для Ольги Машной роль Софьи была далеко не первой в кино, но именно эта роль сделала Ольгу Машную невероятно популярной на просторах всего Союза.
Ольга Машная: «Забавным было наше свидание в лесу с Алешей - Димой Харатьяном. Режиссер Светлана Дружинина и оператор Анатолий Мукасей придумали красивую романтическую сцену - снимали через веточки, листочки.
Я бегу навстречу Алеше, бегу-бегу, березки-кустики - и из кадра невольно выбегаю. Дубль за дублем, пленка уходит. Тогда рабочим канатом меня привязали за ногу, камеру поставили в середину, а меня пустили, как пони, по кругу.
И вот я с Алешей встретилась, обнимаю так, чтобы всего его ощутить, но не целую, а Харатьян удивляется: «Почему? Давай, как в Голливуде! » А мне хотелось не как в Голливуде, а такую настоящую русскую женщину сыграть, которая «и коня на скаку остановит, и в горящую избу войдет», у которой любовь - это и нежность, и жалость, и страсть. Такой я видела свою Софью. Сняли любовь и как в Голливуде, и как по-русски. В картину вошел мой вариант»

«Я пришла от агрессии к любви. Софья - важная для меня роль, так как уже начал складываться такой стереотипчик - мол, актриса нервная, может «закатить истерику» и тому подобное. Да и предложения шли соответственные. И хотя мне нравится играть ярко выраженные характеры, не хочется «зацикливаться» на одном.
Поэтому роль Софьи в какой-то степени переходная для меня. Она - девушка с русским характером - простая, со спокойным нравом, словом, воплощение верности и любви. Я рада, что сыграла эту роль. Впрочем, и Софья, и сам фильм могли бы быть лучше.»
Половину успеха картине принесла отличная игра ребят под умелым руководством Светланы Дружининой. Половину - выход прославленной гвардии. Стржельчик, Евстигнеев, Абдулов, Боярский, Нелли Пшенная, Борцов, Смоктуновский, Стеклов, Павлов, Фарада…

Так же своим успехом фильм немало обязан прекрасным песням, музыку к которым написал композитор Виктор Лебедев. Народную славу Виктору Лебедеву принесли именно они. А ведь их встречи с режиссером Светланой Дружининой могло и не быть. Режиссер призналась, что собиралась работать с другим композитором. Но дороги любви, хоть и творческой, соединили.
Виктор Лебедев: «Единственная трудность в гардемаринах – Марк Розовский и Дунаевский запустили мушкетеров. И я попал в ситуацию, надо было не хуже написать – все пели «пора-пора порадуемся»… и мне надо было тоже». «Гардемарины» и «мушкетёры» ещё долго соперничали.

Злые языки даже приписывали конфликты авторам музыки. Но поссорить не удалось. За музыку к «Гардемаринам» Виктор Лебедев удостоен множества наград. Да и сам композитор не скрывает, что именно этот фильм вознёс его на музыкальный Олимп.
После предложенного Соротокиной патриотического сценария о мальчиках из навигационной школы режиссёр Светлана Дружинина загорелась идеей воссоздания отечественной истории (цикл «Дворцовые перевороты») и стала отклонять любые сценарии, не связанные с державной темой. Не все её работы оказались удачными.
В продолжениях «Гардемаринов» ошибкой было заменить Шевелькова другим актёром. В результате из картины ушёл Жигунов. Остался один Харатьян (Алёша Корсак). Дружество «развалилось». Но добрый пыл любви к Отечеству в последующих темах Дружининой остался.


Владимир Шевельков: «Считаю картину не очень удачной, а свое участие в ней - случайным. «Гардемарины» мне лично пользы не принесли и на моей актерской карьере в определенной степени поставили крест: серьезных ролей после подобных работ не предлагают. До этой ленты я играл самых разных героев: подонков, наркоманов, любовников… А тут мне стали предлагать роли тихого, постного, гладкого мальчика. В общем, роль Оленева меня попросту раздавила.»


Татьяна Лютаева: » Я знаю позицию Володи. Он с малолетства снимался в кино, поэтому на момент съемок «Гардемаринов» уже не очень хотел работать актером. У него проявилась режиссерская жилка.Для меня роль Анастасии была первой работой в кино, по ней меня запомнили зрители.
Поэтому какие у меня могут быть претензии? «Гардемарины» - моя гордость. Правда, тогда я делала то, что мне показывала Светлана Дружинина.»


Дмитрий Харатьян: «Я не играл в классике, с крупными режиссерами психологического направления не работал. А то, что доводилось делать, это же довольно поверхностные персонажи были. Играй не играй, творческого капитала не наживешь. Я с завистью слежу, например, за судьбой Олега Меньшикова.
Он - из моего поколения, и учились мы в одних стенах, с разницей в год. Вот он - мой идеал, ему многое подвластно: и трагедия, и комедия, и гротеск, и психологические откровения. Вот если б я так мог… Вернее, не мог, а… Может, я и могу, да только не знаю об этом. Эх, дали бы мне хотя одну попытку…».

Жигунов: «…Мы очень подружились, и когда я скакал наперерез карете (помните?), то для меня было главным не спасти какие-то бумаги, а спасти друга. В такие минуты забываешь, фильм ли это, действительность ли.
Вообще нужно сказать, что три друга - это классическая схема и в жизни, и в кино. Трое - это очень хорошо. Замечательная ситуация - настоящая мужская дружба, но еще и честь, и любовь, и преданность Родине…».
К сожалению, создатели фильма не сумели сохранить хороших отношений. Светлана Дружинина прекратила общение с Харатьяном и Жигуновым. Позднее разорвали отношения и «гардемарины».
А фильму была суждена долгая и счастливая жизнь и новые поколения его смотрят и пересматривают. Уже в течение многих лет этот фильм не утрачивает своей прелести и, может быть, наивного очарования. В нём показано то, какой бывает настоящая дружба и настоящие человеческие отношения.








Судьбы XX века

"Я один из тех, кто видел комету Галлея дважды, - говорил он в кругу друзей, - и xopoшo ее запомнил средь звездного 1914 года, когда глазел на небо с площади перед таможней в Кронштадте. Было много разговоров, но не только о том, что комета своим хвостом сметет с Земли все живое, сколько о плохом предзнаменовании, скорее всего - к войне. Говорили, что следующий ее визит - через 76 лет, но это казалось настолько далеким, что и не думалось о встрече. В 1990 году комета Галлея прошла сравнительно близко от Земли, всего в 22,5 миллиона километров".

Недавно я побывал с очередным визитом у дочери последнего гардемарина Российского флота Бориса Борисовича Лобач-Жученко (на фото) , Таисии Борисовны Горяевой.

Старый моряк четыре года не дожил до своего 100-летия к большой скорби близких друзей-моряков и тех знакомых, кто за глаза называл Бориса Борисовича для краткости, но с любовью "Бе-Бе".

Потомственный дворянин, потомок знатного украинского рода, известный историк и ученый эту дружескую фамильярность воспринимал снисходительно и с явным удовольствием, посмеиваясь, вспоминал, что правнучка звала его "Бебешка", и это было самое первое слово, с которого она выучилась говорить.

С дочерью мы принялись рассматривать фотографии почти столетней давности (где оказались неизвестные снимки Амундсена, Нобиле), альбомы и столь же "древние" письма-раритеты с четким штемпелем "ПОРТ-АРТУР", датируемые 1900-1903 гг.

#comm#Потомственный моряк Борис Борисович Лобач–Жученко родился 17 ноября 1899 года. При нынешней средней продолжительности жизни мужского населения страны, равной 54 годам, его земная жизнь кажется "мафусаиловым веком". #/comm#

В последние годы Борис Борисович много размышлял о прожитой жизни, писал воспоминания, учебные пособия по теории и практике парусного флота, организации и судейству парусных соревнований. На этих книгах выросло не одно поколение яхтсменов. На Балтике он организовал Яхт-клуб ВМФ, поскольку всю жизнь был привержен к "парусу" и каждое лето совершал поход на яхтах (в 1924 году был первым победителем чемпионата СССР). На веслах и под парусом он начал ходить, еще будучи мальчишкой. Об этом времени он охотно и не без юмора рассказывал, не скрывая и того, что за мальчишеские проказы не раз подвергался аресту на гауптвахте.

Вообще-то попадало мне поделом. И, надо сказать, что в то время, например, неудовлетворительная отметка, не исправленная на неделе, автоматически лишала гардемарина увольнения в ближайшую субботу. Эта мера неплохо действовала на многих и заставляла "грызть гранит морской науки", попутно отучая от лени...

Вспоминал "Бе-Бе" и такой "гардемаринский" эпизод:

Во время учебного плавания в 1914 году на трехмачтовом парусно-паровом крейсере "Верный" я стоял на вахте сигнальщиком, когда "Верный" вышел из Кронштадта в Финский залив и, глядя в сильный "цейсовский" бинокль, обнаружил идущий навстречу буксир "Пчела" с баржей. Спустившись на шканцы, доложил вахтенному начальнику: "Господин мичман, слева по носу буксир "Медведь" с баржей!" Название буксира я изменил из озорства, поскольку в юности многое смешит. Видимо, это происходит потому, что вся жизнь впереди и кажется почти бесконечной...

Когда буксир поравнялся с "Верным", мичман, не будучи "чуркой с глазами" на вахте, сразу обнаружил неточность моего доклада. Мое объяснение, что с мостика плохо видно, его не удовлетворил, и он приказал: "Отправляйтесь на салинг (поперечная площадка на топе мачты. - Л. В.) до конца вахты, оттуда будет лучше видно".

Но мне недолго пришлось раскачиваться высоко на ветру, держась за снасть. Вскоре на горизонте увидел дымы и несколько кораблей. Свесившись вниз, обрадованно, четко крикнул глазастому мичману: "На вахте, доложите! Впереди по курсу эскадра адмирала Бити!" Мичман, не сразу поверив, послал на марс опытного сигнальщика и, когда поступило подтверждение моего важного сообщения, послал к командиру корабля доложить об английской эскадре (для этого, оказывается, мы и вышли в залив).

Командир, быстро поднявшись на мостик, сразу спросил, кто первый увидел корабли, и, узнав, что гардемарин-сигнальщик, приказал объявить мне благодарность перед строем. Это случилось незадолго до начала Первой мировой войны, которая уже витала в воздухе..."

"Бе-Бе" почти всегда был окружен молодежью, поскольку имел дар товарищеского общения не только с яхтсменами-моряками и летчиками (он имел звание еще и штурмана морской авиации), но и опыт преподавания в вузе. Как прирожденный лидер, он был строг, но справедлив к подчиненным.

#comm#Воровство и доносительство не переваривал органически. Рассказывал, как гардемарин Войнаровский, отпрыск знатной дворянской фамилии, однажды уличенный в мелком воровстве, по требованию гардемарин был немедленно отчислен.#/comm#

Доносительство, считал Борис Борисович, способно разобщить не только любой коллектив, но и разрушить целое государство. Он вспоминал:

"В 1988 году, при посещении Ужгорода, мне пришлось после лекции о писательнице Марко Вовчок (я работал над ее биографией), беседовать со студентами. Меня волновало и интересовало восприятие советской молодежью событий в стране. В частности я узнал, что в институте сохранилась система доносов, осуществляемых через назначаемых "информаторов".

Для иллюстрации о мерзости доносительства я поведал им историю, случившуюся в лейб-гвардии еще в прошлом веке. Капитан одного из полков, расквартированного в захолустном городке, доложил командиру, что знает о существовании тайного офицерского кружка, в который входил и его родной брат. Список он обещал передать только в том случае, если его переведут в гвардию.

Рапорт был передан по инстанции. Кружковцы были арестованы и осуждены, а капитан откомандирован в Петербург в лейб-гвардию. Однако случился конфуз: ни один из гвардейских полков не дал согласия на прием офицера-предателя в свою среду. В то время требовалось согласие офицерского состава полка на прием нового офицера, как на флоте - согласие кают-компании на назначение офицера в экипаж корабля..."

Доносительство и ябедничество во времена "Бе-Бе" презиралось. Поэтому характерен и другой рассказанный им эпизод о послереволюционном времени.

Граф Ламсдорф-Галаган был схвачен чекистами и приговорен к расстрелу. Когда его поставили к стенке, чекисты предъявили ему фотографию князя Н.Д. Жевахова и потребовали сообщить его местопребывание взамен на жизнь. На что граф заявил, что гвардия Его Императорского Величества предательства не допускает и смерти никогда не боялась. Такой ответ, произнесенный с достоинством и четко, ошеломил чекистов и... они отсрочили казнь.

"Бе-Бе" был уверен, что в студенческой среде необходимо соблюдать заповеди-законы товарищества, как и девиз: "Один за всех и все за одного".

#comm#А в 1929 году по Москве ходили трамваи с призывами "Помогайте лишать права голоса!". Это означало, что если вы донесете на соседа по квартире, как на "контру", то он будет лишен права голоса на выборах. А это повлечет лишение его продовольственной карточки, увольнение с работы, исключение из рабфака (если студент)... #/comm#

"Бе-Бе" хотел подготовить молодых людей к будущему. Мысли о будущем его обжигали...

Он говорил - для того, чтобы узнать, что такое человеческая жизнь, нужно перевидать много людей и пережить немало событий. Самых разных.

…В краткой аттестации по службе в царском флоте его отца, Бориса Михайловича (на фото с сыновьями Михаилом и Борисом) , инженера-механика флота, значилось: "Из студентов, атеист". В аттестации, данной в советское время (1922 год), при оставлении им военно-морской службы, характеристика его была так же кратка и категорична: "Из офицеров, ходит в церковь"…

Вероятно, он был верующим всегда, поскольку был из православной семьи. Когда посещение церковных служб в советском государстве стало считаться чуть ли не первым признаком "идейного врага", его вера обострилась. В церковь он стал ходить открыто, не таясь от властей и доносителей. Человек умный, много повидавший, он отлично понимал, что его сыновей Бориса и Михаила, дочерей Елизавету, Марию и Екатерину ждут впереди великие испытания и невзгоды, и вера в Бога давала надежду, что они выживут, давала душевную крепость...

В годы сталинских пятилеток он, как инженер, восхищался грандиозными стройками, но не один раз повторял в тесном семейном кругу: "Система-то хороша, но плохие исполнители!"

Просматривая историю, "Бе-Бе" обратил внимание, что она большей частью представляет собою зрелище весьма постыдное для человечества, поражает незначительным количеством идей рядом с колоссальным количеством разнообразных и невероятных фактов. Ведь с идеей построения коммунистического общества мы прожили 74 года. Хоть и в малой доле, но и "Бе-Бе" участвовал в создании этой истории и старался в меру сил не давать ей быть безобразной. Сам "Бе-Бе" арестовывался дважды – в 1918 году в Саратове и в 1927-м в Ленинграде...

Он любил людей и они платили ему тем же.

Однажды зимним январским днем я провожал "Бе-Бе" до метро. Было скользко, тротуар песком не посыпали и ходить по улице, особенно пожилым людям, в Москве было опасно. Шли не спеша. Сверху сыпал мелкий снежок. "Бе-Бе" был задумчив, тяжело вздыхал (ему уже тогда было за 90), размышлял вслух:

Мне надо успеть закончить воспоминания о своем времени и людях, которых повстречал на своем веку. Но вот беда, не знаю, как поступить? Я с удовольствием пишу о хороших людях, с которыми меня свела когда-то судьба! Однако, видел я и много мерзавцев, как быть с ними? Древние римляне придерживались мудрого правила: о мертвых - либо хорошо, либо ничего. Выходит, я должен о подлецах помалкивать?

Вопрос адресовался моей персоне и показался мне действительно забавным и неожиданным.

По-моему, надо писать, как было, то есть правду, пусть горькую.

Так-то, так, - вздохнул "Бе-Бе", - но и с правдой можно далеко утопать. Правда у каждого своя...

Неожиданно его лицо просветлело, и он оживился от пришедшей на ум новой мысли:

Между прочим, я давно заметил, люди власть имущие под выражением "сказать правду" всегда полагают, что это для них что-то совершенно ужасное! Это выдает их опасения, что их могут разоблачить или уличить во многих смертных грехах...

Через некоторое время "Бе-Бе" передал мне объемистую рукопись своих воспоминаний с просьбой внимательно прочесть, сделать поправки и выразить свое мнение. Рукопись я прочел, не отрываясь. Ничего "поправлять" не пришлось. Ни единого слова! Опечаток почти не было, мысли ясные, четкие, события описаны прекрасным русским языком, ныне почти забытом.

#comm#О себе "Бе-Бе" писал с подкупающей самоиронией и с большим чувством юмора. В целом же рукопись потрясала! Сила ее заключалась в том, что "Бе-Бе", умирая вместе с ХХ веком, знал, что он НЕ УНИЧТОЖАЕТСЯ, НЕ ИСЧЕЗАЕТ, что он всю жизнь старался совершенствоваться в добре и содействовал улучшению жизни...#/comm#

Под конец жизни он делился многими мыслями с друзьями и приятелями в "Клубе капитанов". "Бе-Бе", как я уже говорил, был прирожденным организатором и лидером. С ним всегда было интересно. Он не уставал повторять, что тихая жизнь без взволнованности - расслабляет.

"Клуб капитанов" был его последним организаторским всплеском.

Когда подкатило время, и по состоянию здоровья он уже не мог совершать плаванья на яхтах под парусом и вынужден был оставаться дома, в городе, он из друзей, приятелей и просто знакомых создал этот интереснейший клуб. Написал устав клуба, возродив многие старые традиции кают-компании.

В клуб принимали всех желающих, без различия пола, возраста и вероисповедания. Это было самое демократичное собрание людей, от которых требовалось одно - быть интересным человеком!

Для желающих вступить в "Клуб капитанов" необходимо было сдать своеобразный экзамен (тест): суметь рассказать что-то интересное из своих приключений, впечатлений от путешествий, странствий, показать слайды, сопровождая их комментарием, фотографии, рисунки и пр.

Сдавшему экзамен присваивалось звание "юнга" и разрешено было являться на собрания, участвовать в обсуждениях, быть активным и деятельным не только за столом, но и в делах клуба. После чего общим решением присваивалось звание "капитан".

На заседания "капитаны" являлись с женами, несли с собой для кают-кампании закуску, шампанское и торты, непременно собственного приготовления, а не покупные. "Бе-Бе" считал, что женщины должны показывать мужчинам свое кулинарное мастерство, которое женщин украшает почти так же, как и младенец на руках...

Перед застольем приготовляли грог из легких вин или коктейль. "Бе-Бе" садился во главе стола на "адмиральское место" и, открывая очередное заседание, держал речь, усыпанную элегантными остротами и одновременно торжественную, выдержанную в духе петровских указов. Присутствующим запрещалось быть "скучным снобом" и подлежало следовать девизу: "Один за всех и все за одного!"

В "Клуб капитанов" отовсюду стекались люди необыкновенные: путешественники, ученые, врачи, писатели, моряки, летчики... Каждый имел свой неповторимый колорит, а точнее КОСМОС. Например, Любовь Ковалевская - поэтесса и журналист. За два месяца до аварии на Чернобыльской АЭС она побывала там, после чего в газете "Ленинградская правда" опубликовала большую статью, где рассказала о вопиющих нарушениях строгих инструкций по эксплуатации атомной электростанции со стороны должностных лиц (начиная с директора АЭС, не знавшего даже элементарных законов физики) и предсказала возможную катастрофу (специалисты АЭС рассказали ей, что работы на реакторе ведутся с отключенной системой аварийного прекращении термоядерной реакции в энергоблоке).

За "разглашение государственных секретов" Ковалевскую стали таскать по инстанциям.

Когда 4-й энергоблок АЭС взлетел на воздух, перепуганная власть сразу признала критику своевременной, а смелая журналистка помчалась в Чернобыль и ежедневно передавала потрясающие репортажи о героизме пожарных с места катастрофы.

Капитанами клуба были ученый ЦАГИ Николай Занегин, приезжавший на заседания клуба из города Жуковского и известный писатель-маринист Н.А. Черкашин. Последний однажды рассказал о своих исследованиях причины гибели линкора "Новороссийск".

#comm#Его рассказ, со слов очевидцев трагедии, потряс слушателей и особенно "Бе-Бе", который, будучи моряком и ревностным хранителем традиций русского флота, особенно переживал это печальное событие, как и гибель атомной подводной лодки "Комсомолец" в Северном море. Причина была одна - некомпетентность начальства.#/comm#

Нет глупцов более несносных, чем те, которые не вовсе лишены ума, - сокрушался Борис Борисович, цитируя афоризм Ларошфуко. - Еще мой отец в августе 19ЗЗ года пытался доказать специальной комиссии, обсуждавшей вопрос годности ледокола "Челюскин" к длительному плаванию в Арктике, что, к сожалению, судно малопригодно для суровых условий Заполярья, поскольку имеет слабость корпуса, который может не выдержать сжатия во льдах. Кроме того, "Челюскин" имел слабые паровые котлы, которые при преодолении тяжелых льдов не позволяли увеличивать давление пара до оптимальной величины.

Вскоре, как известно, "Челюскин" был раздавлен льдами.

Дураки и бюрократы - сила страшная, но их можно распознать по классическим приметам: они сердятся без причины, говорят без нужды, вмешиваются в то, что вовсе их не касается, и не умеют различить, кто желает им добра, а кто зла. Моего отца тогда же, без объяснения причин, вычеркнули из списка и в последующей эпопее он не участвовал.

Заканчивая повествование о последнем гардемарине Борисе Борисовиче Лобач-Жученко, следует сказать, что его отец по возвращении с Соловков преподавал в Московском машиностроительном институте им. Баумана, издал десятки учебников и научных статей, выступал по радио, объездил с лекциями добрую половину Европейской части России. Умер он 28 мая 1938 года.

"Бе-Бе" с присущей ему энергией также много трудился во флоте и на ниве просвещения. Им написаны превосходные книги о своей бабке, классике украинской литературы Mapии Александровне Маркович, известной под псевдонимом Марко Bовчок, не считая многочисленных статей в журналах и сборниках о парусном спорте и глав из своих воспоминаний.

До самого последнего дня он был деятелен, его мозг не давал сбоев, и он, отлично понимая, что его долгая жизнь близится к естественному концу, как истинный философ, с удовлетворением говорил, что ему есть что завещать своим потомкам и друзьям...

В бытность мою гардемарином я имел свой личный номер 42, считал его счастливым и запомнил на всю жизнь. И если мне на том свете придется предстать перед апостолом Петром, я, наверное, закончу свой рапорт словами: "Докладывал новопреставленный Борис Лобач-Жученко, номер сорок два!"

Специально для Столетия

В подвале у нас было табу на бухло, табак и баб. За его пределами табу не было. По бабам ходили с Димоном. Санек стеснялся, да и не взяли бы мы его, только отпугивать. Дылда и на Вини Пуха похож. А Димон был маленький, поджарый, считал себя красавцем и занимался в секции бокса, куда меня не взяли из-за слабого носа.

Ходили по бабам - это громко сказано. Обычно знакомство проходило так:

Эй, телки, сюда идите!

Отвали.

Да пошли вы сами, уродины!

От уродов слышим.

И нет их уже, гордо удалились под наше отчаянное ржание.

Но в тот вечер мы продвинулись. Выйдя из подвала на обход, сразу наткнулись на двоих. Димон вдруг храбро пошел в атаку, клином врезался между подруг и обнял их за талии. Надо сказать, что северной зимой держать девушку за талию не так то просто, если только у вас не обезьяньи руки. Даже если у нее талия, как у юной Гурченко, в минус тридцать она превращается в бочонок мехом внутрь или мехом наружу. Так что руки у Димона постоянно соскальзывали. Пока он вел с подружками свой нехитрый разговор, я, плетясь сзади, тыкался то справа, то слева, то между ними, пытаясь разглядеть под огромными меховыми шапками и намотанными в три слоя шарфами, какая из барышень покрасивше.

Так дошли до их дома - желто-голубой девятиэтажки, каких в городе десятками понаделали украинские строители, предвосхищая скорую независимость своей далекой Родины. Сели на ограду детской площадки, еще не занесенную до конца снегом. Димон травит тупые анекдоты, я пытаюсь сказать что-то умное. Вдруг пасии наши исчезают, вместо них - три молодца. Два - типа нас, третий - как кирпич, притом не керамический, а селикатный. Буравит Димона глазами и просит сигарету. Димон был храбрым, он встал и сказал:

Не курю и тебе не советую.

И тут же пал в снег, сраженный ударом в лицо. Следом рухнул я. Нас не пинали, даже не сказали ничего обидного. Развернулись и пошли в сторону несостоявшихся наших приятельниц, пугливо прижавшихся друг к другу на противоположном конце площадки.

Я грустно смотрел в мутное северное небо, запрокинув голову и устроив себе на носу снежную пирамиду, подкрашиваемую изнутри пульсирующим багрянцем. Димон прыгал вокруг меня, кляня всех баб на свете и грозясь замочить тех козлов. Когда кровь остановилась, мы разошлись по домам.

По дороге опять засочилась кровь, накапав на белоснежный отворот полушубка. Пришлось зайти к Саньку, жившему по соседству. Мы терли мех мылом, полоскали в горячей воде (чего, как я позже узнал, никак нельзя в таких случаях - только в холодной!), промокали уксусом и даже плеснули водки из заначенной Саниным отцом бутылки. Капли исчезли, но вся поверхность стала бледно розовой. Я с детства не любил розовый цвет, поэтому взял ножницы и обкорнал все до подшерстка. Мохнатый отворот полушубка превратился в отворот стриженной дубленки.

Дома мама:

Что нос припух?

Да мы с Саньком боксировали.

Аккуратнее будь.

Потерю новым полушубком шикарного меха родители не заметили.

Как то через пару недель, вечерком, я лежал на диване, праздновал начало осенних каникул и смотрел по телевизору очередную серию только вышедшего на экран "Гардемарины, вперед!". Звонок в дверь, за ней Димон.

Макс, мы их нашли.

Ну этих козлов.

Я вспомнил. Погрустнел. Достал убранные до весны тяжелые ботинки-говнодавы.

Мам, я на минутку.

Во дворе шабла, человек десять.

Убьем уродов! Замочим их!

Настроение поднялось, ринулись в город.

Димон долго жал на кнопку звонка, потом дубасил в дверь ногой, пока она наконец не открылась. За дверью - Кирпич, в трениках и с голым пузом, из под ног его недовольно смотрит на нас желтоватого цвета кот. Из дальней комнаты - "...не вешать нос, гардемарины, дурна ли жизнь иль хороша...".

Кирпич сменил тапки на кроссовки и вышел.

С кем драться? - спокойно спросил он, обводя нас своими бычьими глазками.

Толпа задумалась. Кто то сказал:

Пусть Димон первым с ним мочится, потом Макс добьет жирбоса.

Шабла одобрительно загудела, освобождая место на лестничном пролете. А мой задор сразу прошел, захотелось домой, на диван, рядом папа и мама.

Но была еще надежда на Димона, была, пока через пару минут его аккуратно не протащили мимо меня вниз по лестнице. Лицо он закрыл руками.

Макс, давай отомсти за Димона, урой придурка!

Не мог же я сказать им:

Не, пацаны, я домой. Может там гардемарины еще не закончились.

Я ударил первым, сильно и верно, своим тяжелым ботинком прямо в пах злодея. Я видел, как ему стало больно, очень больно. Я внимательно и неподвижно разглядывал согнутого от боли человека, пока тот не выпрямился.

Потом пацаны долго и терпеливо оттаскивали Кирпича, беззвучно и тупо продолжавшего молотить мое тело руками и ногами.

Меня отвезли к Травматологу. Нет, не к врачу - травматологу, а к пацану Травматологу, такая у него была кличка. Жил он почему то один и считался между сверстниками асом в медицине. Рассказывали, что Травматолог однажды удалил кухонным ножом гнойник из гортани своего дяди и тот ничего, оклимался.

У Травматолога я впервые в жизни попробовал мумие.

Ешь, Макс, пчелиное говно, на завтра как новенький будешь, - говорил он, вкладывая таблетки в отверстие моего рта, обложенного бинтами и льдом. И заботливо скормил мне целую пачку.

Под утро я пришел домой. Мама не пожалела меня, мама спросила:

Опять с Саньком боксировали?

Я заплакал и потом полдня блевал этим проклятым мумие. О нашем подвале и, вообще, о показывании своего разбитого носа на улице не могло быть и речи до конца каникул. Зато диван и остаток серий гардемаринов по вечерам и по утрам (повтор) были мне обеспечены.

Кирпича я встретил через год на УПК (учебно-производственный комбинат, кто не знает). Он протянул мне руку:

Здорово.

Здорово, - ответил я, пожав его руку.





Предыдущая статья: Следующая статья:

© 2015 .
О сайте | Контакты
| Карта сайта